Репортаж Би-би-си: Балтийский путь. Эстония — родина, Путин — президент
Долгие годы положение русскоязычного населения в Эстонии, Латвии и Литве было поводом для вялотекущих конфликтов между Москвой и тремя балтийскими столицами. После аннексии Крыма эти конфликты дали повод для разговоров о том, что Москва-де может тоже начать защищать права этих этнических русских, используя силу.
Хотя на практике эти опасения пока никак не реализовались, обстановка в регионе нервная. Корреспондент Русской службы Би-би-си Олег Болдырев проехал по всем трем странам. Путешествие началось на пути из Петербурга в Нарву, которую часто называют "самым русским городом Эстонии".
"Все русские?", — спрашивает нас пограничник где-то на подъездах к Ивангороду. Все в машине россияне. "Вы едете за границу?", — продолжает он. "Они за границу, а я — домой", — отвечает Матвей Нечаев.
38-летний Матвей Нечаев — дальнобойщик, русский родом из Эстонии, житель пригорода Нарвы. Он должен был возвращаться с нами из Петербурга, куда накануне завёз фуру голландских цветов. Но цветы были разгружены на день раньше срока, и Матвей вернулся за нами из Нарвы на принадлежащем жене "Лексусе".
Проходя российский погранконтроль, он показывает красный с двуглавым орлом паспорт. Переехав мост через реку Нарову — эстонскую id-карту. История типичная: Матвей — один из примерно 100 тысяч эстонских жителей, принявших российское гражданство.
Его жизни и работе это нисколько не мешает и, наоборот, даже в плюс. Европейские границы Нечаев проезжает, не останавливаясь, по факту эстонского своего жительства, российскую и белорусскую пересекает без виз с паспортом РФ. Для "дальнобоя" на границе Евросоюза и России — самое то.
"Эстония — моя родина, Путин — мой президент" — эта простая формула скрывает такое обилие нюансов, которые в стройную систему не загонишь и за три часа поездки из Питера в Нарву .
Попробуем пунктиром. "Я не чувствую себя чужим в России. Потому что в определённых моментах мне проще, язык мой родной, поэтому определённые плюсы от того, что я нахожусь в России, есть. Я свой — и там, и там. Просто дом в Эстонии, и родина — в Эстонии", — говорит Матвей.
Такие же, но — другие. Эстонские, но — русские.
"В Эстонию ехали люди, которые хотели улучшить свою жизнь, которые к чему-то стремились. Русские в Эстонии более трудолюбивы, чем русские в России", — продолжает Матвей. Говорить с гаишниками ему нетрудно, а штрафы на непроизносимый адрес никто не выпишет. Но штрафы и не часты. "Нас воспитала Эстония так, что мы катаемся по правилам".
"Россия — она реально встала с колен. В начале 90-х только ленивый не воровал. Сейчас-то в России порядок. Я горд за то , что страна развивается", — говорит он где-то на выездах из плотного питерского траффика.
Иллюстрации конкретные — петербургская кольцевая автодорога наконец-то сократила ему часа на четыре путь из Эстонии к складам в городской черте. В Уткину Заводь Нечаев с коллегами не так давно завезли три сотни фур компонетнов суперкомплекса для выращивания салатов. "В 90-х мы возили всякую фигню, вроде пластиковых стаканов", — напоминает наш провожатый.
Положение российских коленей в свете санкций и контрсанкций Матвей определяет как уверенное. "Кто опустится? Страна, в которой нефти немеряно и газа немеряно?!"
Сами санкции Нечаев рассматривает как очередной гвоздь в гроб эстонской экономики, которая не может не зависеть от транзита между ЕС и Россией. "Большие покупатели — это русские, финны и шведы. Не получится иметь страну "для своих". Эстония изначально зависимая страна", — постулирует Матвей. По его словам, снижение перевозок настолько значительно, что в будущем, возможно, он уедет работать из Эстонии в какую-то другую страну ЕС.
Не в Россию, заметим. Страну, выдавшую ему паспорт, Матвей не идеализирует. "Если ты не присосан, не привели, не воткнули, начинать жить в России тяжеловато… Самое непонятное: почему народ России — бедный. Почему ресурсы не доходят до народа?"
Иностранец какой-то, ей богу.
"В Европе мы расслабляемся — в руке кружка кофе, сигарета, нога на торпеде. В России такого не сделаешь, обе руки на руле и глаза всегда смотрят. Иначе чего-нибудь хапнешь".
Минут через десять, на полпути из Питера в Кингисепп, "хапнули", яма пробивает седану колесо. Матвей переодевается в ремонтную одежду и ставит "докатку". Свет телевизионного фонаря — единственное, чем мы можем помочь человеку, который за здорово живёшь смотался из Евросоюза в Россию, чтобы нас подвезти.
Эстонское национальное меньшинство
На рубеже между ЕС и Россией, на рубеже между сушей и морем, на рубеже между зимой и весной, Нарва не являет собой уютное место. Город разбомбили в 44-м, восстановили строго и функционально. В повсеместных пятиэтажках что-то не так. Балконов нет, отмечает мой коллега.
В квартале от границы — два выдающихся здания: бывшая ратуша и смелый, с козырьком, задранным как фуражка матроса в увольнении, корпус Нарвского колледжа. Что делать с ратушей, пока не решили. Колледж — новодел, сооружённый на месте старой биржи не без сопротивления консервативных горожан.
"Многие были не согласны. Но теперь тут действует детский университет, академия для родителей, институт третьего возраста, клуб науки" — перечисляет Катри Райк, директор колледжа. Смелую репортерскую догадку — "это помогло людям полюбить колледж?" — она встречает энергичным "ja-ja-ja".
Райк тут — национальное меньшинство. 15 лет назад она переехала в Нарву и пополнила собой небольшую, в 4%, эстонскую общину. Пришлось учить русский. "Давно, когда я только начинала работать, возвращалась в девять вечера с работы. Попросила в кафе запечённую курицу и стакан белого вина. Получила варёную курицу и стакан красного. После этого я не шучу с языком", — серьёзно сообщает директор.
действительно живут в двух измерениях. "Как правило, о политике до третьего пива не говорят. Однажды я перепутала и спросила — кто президент и где столица. Мне сказали, "Президент, разумеется, Путин, столица, разумеется, Таллинн".
Катри Райк надеется, что эта двойственность когда-нибудь пройдёт, но понимает, что процесс быстрым не будет, и форсировать его, отрицая влияние соседа за рекой, глупо. "В начале 90-х русский язык и Россия ассоциировались с СССР. Эстонцы русский не изучали, и это было вредно. Это время прошло. В общем, эстонцы хорошо понимают, что Россия — это большой сосед, который никуда не исчезнет. И всегда лучше знать соседа и знать язык соседа", — говорит госпожа Райк на правильном русском языке с сильным акцентом.
Ее русскоязычных студентов волнует, наоборот, знание эстонского. Колледж готовит лингвистов. Наталья Белякова имеет смелость утверждать, что все 14 падежей эстонского ей по силам. "Русские тоже могут стать хорошими учителями эстонского, почему бы нет! Многие говорят, что русские лучше знают грамматику, мы в университетах более конкретно ее проходим, нам приходится это учить, запоминать, использовать чаще. Почему бы и нет!" — повторяет риторический вопрос Наталья.
Она, возможно, пропустила те передачи российского телевидения, где объясняется, сколь плачевно и несправедливо положение русскоязычных жителей Эстонии и Балтии в целом.
Такие, какие они есть
Российское ТВ смотрят в Нарве все. Но, переполняясь сочувствием к жителям "народных республик" на востоке Украины, способны уловить необъективность в том, что касается внутриэстонских событий.
Верхний променад над рекой Нарвой. Около полудня трое местных жителей уже встречают жизнь бутылкой розового и парой банок пива. Александр и Роман рассказывают, что, освещая недавний парад в честь Дня независимости, проходивший на этот раз как раз в Нарве, российский телеканал перевёл один из лозунгов как "Эстония для эстонцев". А на самом деле, утверждает Роман, было написано "За Эстонию". "Неправильный перевод — это немножко провокация", — говорит он.
Недавно Роман проехал на грузовике "Урал" от Тобольска до Питера. "Там я — прибалт, а тут — русскоязычный", — даёт он ещё одну трактовку этой двойственности. "Мне больше нравится — "русский".
В очередной раз мне рисуют картину Эстонии, встроенной в огромную матрицу взаимоотношений между Россией и США. "Противно, потому что убивают людей, — говорит Александр о войне на Украине. — Братья братьев бьют. Страшно. Я против американцев. Это страна, которая, начиная с Вьетнама, развязала все войны. Навели хаос — Ирак, Афганистан, Сирия и Ливия. Объединяться надо и бороться с исламским экстремизмом".
Но согревающиеся на променаде не нуждаются в какой-либо помощи от России и не верят, что Россия двинет на Эстонию войска. "Никто никакой войны не ждёт тут. Я знаю, что мы там (кивок в сторону Ивангорода) тоже никому не нужны. Мы здесь все такие, какие мы есть", — заключает Александр.
Неизвестно, есть ли тут ещё такие как Владислав Кангур, который сидит под эскалатором на первом этаже торгового центра "Астри", прядёт нить из кроличьей шерсти и продаёт то, что сам же и связал. В ассортименте — безрукавки и рукавицы, вязаные шапки и тёплые панталоны — женские и мужские. Последние — верим на слово Кангуру — особенно милы шахтёрам близлежащих сланцевых рудников и дальнобойщикам. Цена тепла на мужских бёдрах — 50 евро.
Кангур родился "где-где, в Караганде!", в семье ссыльной эстонки, успел пожить и в Казахстане, и в России нулевых, а четыре года назад получил эстонский паспорт и перебрался на историческую родину. Ему защита России уж точно не нужна, и разговоры об угнетённом положении русских в странах Балтии он отметает как "болтовню и взлёт путинской пропаганды".
"Тот, кто хочет ныть, будет ныть в любой стране и при любом правительстве. Есть куча народу, который переживает, что здесь все плохо и отвратительно, но голодные трупы на улицах не валяются, народ умудряется и виски попить, и колбаски покушать, и в Турцию съездить, — заявляет Владислав, не отрывая взгляда от старой прялки. — Нечего бояться".
Не все нарвитяне так уверены в своей безопасности. В конце дня, презрев бронхит, с нами пообщался Владимир Чердаков — музыкант группы AveNue, владелец клуба и ресторана, и просто человек, неравнодушный к текущим мимо событиям. Западные журналисты любят спрашивать у него, когда же Нарва отделится от Эстонии и уйдет в Россию. Это, отвечает Чердаков, чепуха.
Чердаков яростно кашляет и быстро говорит. Он считает, что бояться нужно. Не России, а провокаций в ее сторону, которые могут повлечь ответ. Нарва, да и вся Эстония, видятся музыканту плацдармом, на котором крупные западные державы реализуют свои глобальные планы, недобрые по отношению к России.
"Меня кольнуло, что сюда НАТО лезет. Никогда мне не нравилось. Я гражданин Эстонии, но мне это не нравится. Потому что я понимаю, что из нашей страны полигон сделают, никто и не заметят, как ее сотрут", — говорит он.
Чердаков посмотрел Атлантическому альянсу в лицо недавно, на том параде в День независимости. Приехала натовская техника. Но был и приём, который давал эстонский президент Ильвес, и, как ответственный гражданин и горожанин, Чердаков приглашение принял. "Здорово. Даже проникся независимостью. Первый раз, когда я реально прочувствовал праздник".
Смена власти в Киеве и война в Украине порушили у музыканта ощущение привычного миропорядка. "Я год после Майдана не мог писать! — кричит он. — Разочаровался полностью во всем: демократии, справедливости, единении народов. Все врут: нагло, легко, не задумываясь".
И Россия, получается, тоже? "Мир — большая семья", — объясняет Чердаков. Никогда, говорит, в семейной ссоре не бывает виноват кто-то один.
В этом сонном городе, где к мэру можно зайти через скучающего охранника в будочке, как-то плохо думается о глобальных конфликтах. С другой стороны, каково — прожить тут всю жизнь и вот уже год слушать апокалиптические рассуждения о крахе взаимоотношений всего мира и России?
Когда ещё представится шанс спросить "Далеко ли до Таллинна?". "220 километров" — без улыбки отвечает кассир на автостанции. Шутки про эстонцев тут, видно, не в ходу.
Ломать нельзя сносить
23-летний Сергей Метлев мог бы назначить нам встречу у какой-нибудь прелестной башни в Таллиннском Старом городе. Но Метлев встретил нас в брутальных пейзажах — около пустующей громады концертного зала, возведённого к Олимпиаде-80. Здание заброшено, со стен о чем-то вопят сотни граффити, ледяной ветер дует в сторону моря, до которого рукой подать.
Метлев прославился еще школьником, когда публично назвал абсурдными заявления российского посла, заявившего, что на русскую школу в Эстонии давят. Совсем недавно Метлев баллотировался в депутаты от недавно созданной Свободной партии Эстонии. В парламент не попал, но от другой партии в эстонский Рийгикогу прошел еще один 23-летний кандидат. Ничего сверхъестественного. Тут, в Эстонии, и премьер-министру 35.
Символичное место, объясняет Сергей про концертный зал. При Советах тут, по сути, кончался город, выхода к воде — к советской границе — обитатели морского города не имели. По словам Метлева, пока этот район пустует, напоминание о расколе и разделении все еще существует.
Молодому активисту в партии поручена часть программы, относящаяся к интеграции русских в жизнь республики. "Возможно ли в Эстонии каким-то образом развить понимание, что русскоязычный гражданин не должен постоянно находиться в состоянии кризиса идентичности и быть разорванным между эстонской и русской культурой?" — ставит вопрос собеседник.
Сам он, выросший в русской семье, выучившийся в эстонской школе — ходячая иллюстрация того, что этого кризиса может и не быть. Но иллюзий он не питает. "Есть большая доля населения, которая, скорей всего, уже не будет полностью интегрироваться в это общество. Которая физически находится в Эстонии, а ментально — в России. И именно в путинской России, а не в России в культурном смысле".
Какую аналогию даёт разрисованное уличными художниками советское здание? Непонятно. С одной стороны, земля под ним — как золотая. Но ломать не решаются — памятник архитектуры как никак. Если он будет снесён, считает Метлев, Таллинн вернёт себе море и подвинется ближе к Европе. И тут же оговаривается — не нужно прошлое полностью разрушать и сжигать. "Вместо того, чтобы ломать все, что этим людям дорого, мы должны пересоздать идентичность русских в Эстонии, русских в Эстонии, которые являются частью Европы".
Любые попытки что-то пересоздать и поднастроить самим русскоязычным населением воспринимаются настороженно. Отчетливо это проявляется в дебатах о русской школе . Сейчас в русских школах государственный язык вводится в программу в расширенном виде только в старших классах. Метлев и его партия — среди тех, кто считает, что это слишком поздно и слишком мало.
"Если школа в современной Эстонии продолжает производить русскоязычную молодежь, которая владеет эстонским плохо, это вредит нашему рынку труда, потому что эти люди не будут претендовать на хорошие рабочие места", — говорит как пишет молодой партиец.
Но менять что-то трудно. Центристы, которые на всех выборах собирают голоса подавляющего большинства русских в Эстонии, любые попытки расширить долю эстонского в школах называют наступлением на права русского меньшинства.
Замкнутый круг?
Образование — одна из главных тем в отношениях между русскоязычными и государством.
И вот уже год в длинном (с 1918-го года) списке всех министров образования Эстонии стоит одна-единственная русская фамилия. Весной 2014-го министерство возглавил Евгений Осиновский. Министру 28 лет и для него парламент — пройденный этап, парламент Евгений покорил еще в 2011-м, поставив тогда возрастной рекорд для депутатов.
"Вопрос общего интеграционного фона", — сообщает нам Осиновский. "Около 50% учеников не видят своего будущего в Эстонии, считают целесообразным изучать английский, а не эстонский. Часть русскоязычных людей в Эстонии не считают себя полноценными членами общества, некоторые считают, что их притесняют в Эстонии и это передаётся детям и это влияет на мотивацию".
При этом до трети русских родителей стараются отдать детей в школы, где государственный язык как минимум преподаётся в расширенном варианте. Но, вздыхает министр, к его предложениям внедрить эстонский в начальную школу повсеместно коалиционное правительство пока не прислушалась. Трудности демократии.
А как быть взрослым? Вот бы познакомить молодого Осиновского с пятидесятилетней Любой, жительницей Таллиннского района Ласнамяэ, где в основном живут Таллиннские русские.
Ибо послушать Любу — замкнутый круг. Раньше она работала крановщицей и маляром, а теперь хочет быть парикмахером, она и стричь тоже умеет. Но изменения в законодательстве означают, что теперь для работы в сфере обслуживания ей надо сдать экзамен по языку. Чтобы сдать экзамен — оплатить курсы. Оплатить курсы ее нынешняя зарплата уборщицы не позволяет. Другую работу без языка не найти.
"Если бы хоть какое-то продвижение было, если бы курсы давали бесплатные. Все бы пошли. Я бы с удовольствием пошла, — убеждает меня Люба. — Естественно, что я должна знать эстонский язык. С удовольствием! Но курсы, извините, это за три месяца 1200 евро. У меня нет таких денег".
Удивительно, как искренне излагает все это Люба журналисту, на ходу остановившему ее на дорожке между многоэтажными домами. Отмечаем, что, как правило, тут отвечают охотней и говорят свободней, чем в России.
Небольшой исследованный кусочек Ласнамяэ не дает поводов для испуганных обобщений о каком-то "русском гетто". На улицах чисто и довольно скучно. Обычный спальный район, разве что машины под окнами подороже средних московских. Да, за спиной, обогащая эстонский воздух русской матерщиной, разворачивается какая-то подростковая любовная драма, но потом она разрешается и становится тихо.
Оживление — у торгового центра, где в очередной раз я спрашиваю у прохожих о том, считают ли они Эстонию своим домом и нужна ли им защита России. "Ну, мы наверное обрадуемся, если Россия придет", — говорит Виктория. Ей кажется, что ее и других русских притирают, навязывают язык, дают меньшие пособия по сравнению с эстонцами. — Но, правда, тут не дадут российским войскам входить", — оговаривается она.
"Я гражданин этой страны, чего меня защищать? — вопрошает Маша. — Вся Эстония это моя страна, я тут живу и никуда не собираюсь. Язык я знаю, и это никакой сложности для меня не представляет".
Максим говорит, что жизнь неплоха, но то, что в магазинах иногда отказываются говорить по-русски его лично "ущемляет". У него — паспорт "негражданина", а с таким документом Максиму не дают визу в Австралию. Беда. Что мешает получить паспорт? "Скорее нежелание напрячься и сдать язык", — признает Максим.
"Это родная страна, но я некомфортно себя здесь чувствую, — заявляет Виталий. — Здесь унижают русское население, говорят, что русские не такие, как эстонцы. Хотя должно быть равноправие". "Я здесь живу всю жизнь, родился на Ставрополье, мне 34 года, я тут живу 32 года. Я работаю в компании, где я один русский — ну, нету там унижения русских людей!" — возражает Артем.
У Елены — эстонский паспорт, но душой она в России. "Мы — русские, мы, живя в Эстонии, смотрим новости, и нас волнует то, что происходит в России. Мне — нет, не нужна защита. Что, Путин может напасть на Эстонию? Ну, это смешно! Я работаю с эстонцами и объясняю им, что Путину это ни к чему".
Информационная волна и новостной поток
"Опоздали на 23 года как минимум", — охотно соглашается со мной Айнар Рууссаар, член правления Эстонского национального телевидения ERR. В пустой и довольно скромно оборудованной телестудии эстонского ТВ мы обсуждаем планы ERR по организации телевещания на русском языке. Телеканал, где с семи утра и до полуночи будут показывать новости, политические ток-шоу и развлекательные программы, планируется запустить в сентябре.
"Первые дискуссии [о телевидении на русском], были в 1991 году, после развала СССР. Тогда Эстония была такая бедная, что было тяжело найти денег, чтобы продолжать эстонское телевидение — помогли финны и шведы. Тогда — просто из-за денег не делали", — рассказывает Рууссаар.
Потом идею русского телевещания подняли после войны в Грузии в 2008-м, но и тогда она заглохла. Окончательный толчок дали события на Украине и накатившая волна российской телеагитации.
Противопоставить этой волне свой скромный новостной поток будет непросто — большим бюджетом ERR не располагает. Но главную задачу Рууссаар видит не в освещении украинских событий, а в том, чтобы раскрыть глаза русским эстонцам на жизнь в их собственной стране. "Какие проблемы, какие радости, какое официальное мнение".
"Люди в Нарве озабочены тем, что живут в государстве НАТО. Они не знают, что такое НАТО, они не знают о том, что такое эстонско-российские отношения, потому что получают информацию от русских телеканалов".
Вопрос в том, сколько теперь найдётся заинтересованных потребителей. Рууссаар — в числе тех, кто признает, что предыдущий, "интеграционный" подход был идеалистичным. "Мы думали, что они будут изучать эстонский язык, потому что без этого не могут. Могут".
С языками и без языка
Языковой вопрос совершенно не волнует 30-летнего программиста Дмитрия Жукова. На Groovy, Java и ещё куче программных наречий он пишет начинку сайта, который, как обещают нам его создатели, произведёт революцию в мире трансграничных банковских переводов. С представителями примерно 20 национальностей, что трудятся в Таллиннском офисе этого старт-апа, он обсуждает работу по-английски, а русским оперирует в быту.
Программировать он начал ещё в Таллиннской (русскоязычной) школе, потом уехал в Петербург, выучился на физика-оптика. Но никаких перспектив в оптике не просматривалось. Поработав программистом в России, Жуков вернулся на родину.
Эстония — родина скайпа и страна, где, по словам Жукова, IT технологии меняют жизнь даже сильней, чем в других европейских странах. Россиянин по паспорту, Жуков не голосует на парламентских выборах, но, если бы голосовал, делал это не выходя из дому. То же и с обращениями во все государственные органы. "Если мне нужно подать заявление на детское пособие, я отправляю письмо с электронной подписью на определённый адрес и мне отвечают "все ок".
"У меня есть чёткие три причины, почему я уехал из России, — объясняет Жуков. — Первое — экология. Второе — экономическая ситуация. То, что происходит в России связано не столько с санкциями, понижение в экономике все равно бы случилось через год или два. Третье — я не вижу желание у российского правительства заняться внутриполитическими проблемами, чтобы разбираться с первыми двумя вопросами".
Не было, по-моему, ни одной беседы с эстонскими русскими, где не всплыла бы тема "Бронзовой ночи", беспорядков в конце апреля 2007-го. Они охватили Таллинн и несколько других городов, после того, как власти перенесли "монумент воина-освободителя" и захоронения советских воинов из центра Таллинна на военное кладбище. Большинство моих — русскоязычных — собеседников считают, что те события плохо сказались на отношении между двумя общинами.
Ну а что сейчас? Военное кладбище безлюдно. Цветов на памятнике не очень много, но и об отсутствии внимания не скажешь. Заметен венок от российского посольства. Тишина и спокойствие.
Все соглашаются, что эти столкновения — дело прошлое. Но Бронзовый солдат теперь ещё и памятник тому ожесточению, которое может накрыть два народа в одной стране.
