Как вам наш фестиваль PÖFF? Какие фильмы посмотрели?

Петр: Я стараюсь смотреть 2-3 фильма в день. В основном смотрю премьеры, отобранные Тийной Локк (директор PÖFF — RusDelfi), моим давним другом. У нее очень интересный вкус. Они делает уникальный фестиваль, в него вложено столько энергии, таланта, оригинальности. Мы практически все картины смотрим. Так получилось, что я еще выбираю фильмы на Венецианский фестиваль, некоторые картины уже видел ранее. Сегодня видели польскую картину ”Другие”, до этого колумбийский фильм ”В тумане”.

Чем PÖFF отличается от Венецианского фестиваля?

Петр: У каждого фестиваля своя аудитория, своя гордость. Просто есть уже мегафестивали, с которыми не поспоришь, это бессмысленно. Это Венецианский, Каннский и Берлинский кинофестивали.

Несомненно, сейчас виден рост Таллиннского фестиваля, поскольку любой большой фестиваль не может объять необъятное. Просто нет места для многих картин. Конфигурация зависит от массы обстоятельств, от истории. Большие имена не всегда поедут в Таллинн. Есть своя технология, к которой все привыкли. Сейчас она исчезает, по большому счету из-за ковидных ограничений. Например, Каннский фестиваль с ними справился. Мы отсидели 10 дней на карантине, чтобы попасть на показы в Каннах.

Ася: Можно я добавлю. Страны Восточной Европы очень долго жили под запретами. Когда запреты пали, эти страны бросились осваивать границы дозволенного. В Западной Европе они уже давным-давно по этому поводу успокоились. Их больше интересует личность, каждая жизнь — это особый случай. У них нет желания сопротивляться тоталитарным режимам, они давно живут в другой реальности. Сейчас странам Восточной Европы хочется освоить то, что раньше было нельзя. В Западной Европе говорят о спокойных проблемах, которые волнуют каждого человека.

Петр: Я бы даже больше сказал. Сейчас на Западе намного больше ограничений. Политическая корректность заставляет определять количество женщин в конкурсных программах, что является полной ерундой. В искусстве должно присутствовать столько героев, сколько их в голове у автора. Например, по законам политкорректности в фильме Никиты Михалкова ”12” должно быть 12 женщин. Это неправильно. Должен преобладать не гендерный принцип, а принцип таланта. Однако в жюри должен быть женский взгляд, с этим глупо спорить.

На PÖFF показывают российские фильмы ”Нуччаа”, ”Разжимая кулаки”, ”Капитан Волконогов бежал”. Их снимали не в Москве или Петербурге, они про регионы России. Многие отмечают подъем национального кинематографа, это так?

Петр: Этот факт нельзя переоценивать. Региональность, конечно, очень важна. Но этот фактор не связан с тем, что мы хотим обязательно кино из Казани или Якутии. Новейшие технологии объединяют все национальности в одной комнате. Мы все живем примерно в одном виртуальном пространстве. Я, например, все свои программы монтирую онлайн.

Ася: Режиссер ”Нуччи” Владимир Мункуев учился в Москве. Произведение, по которому он снял фильм, написано польским писателем.

То есть нельзя сказать, что у зрителя есть запрос на региональное кино?

Петр: Культурологический, безусловно, есть. Но не зрительский. Например, в Якутии делают очень много фильмов, очень дешевых — снимают меньше, чем за миллионе рублей (13 тысяч евро — RusDelfi). Некоторые картины делают по законам арт-хауса. Якутский фильм ”Царь-птица” победил на нашем Московском кинофестивале.

Ася: Якуты сейчас очень интегрированы в столичную жизнь. Все стремятся в Москву за образованием.

Петр: У меня нет ощущения, когда я встречаю якутов, что они откуда-то приехали, что у них другая жизнь.

Петр Шепотинник и Ася Колодижнер

Давайте поговорим про вашу документальную картину ”Нас других не будет” о Сергее Бодрове и его съемках в фильме ”Брат”. Главная идея была показать Сергея с положительной стороны?

Петр: Нет, это неправда. Если режиссер делает кино, он должен забыть про эту категорию. Он должен показать живого героя с внутренней драматургией, чтобы эта была история про его драматическую судьбу.

Ася: Мы же ничего не выдумывали, все это наши материалы, как мы с ним общались на протяжении 30 лет. Это наше отношение к нему, к нам. Такого не было, что неприятные эпизоды мы вырезали, а положительные оставили.

Многим запомнилась фраза ”гнида черножопая” в трамвае.

Петр: Сережа говорит в интервью, что не хотел произносить эту фразу. Но он добавил, что понял — что хотел сказать Алексей Балабанов. Режиссер поставил перед ним такую задачу. Леша был человеком очень рискованным, мы это хорошо знали, он был нашим близким другом. Его жена Надежда — очень талантливая женщина, не уступающая ему в таланте.

Неслучайно Сергей Сельянов говорит, что им помогали разгребать лавину в Кармандонском ущелье братья осетины. (Место в Северной Осетии, где погиб Бодров — RusDelfi). Я ведь не просил его говорить эту фразу. Он сам ее произнес. То есть мы понимаем, что на уровне жизни это не было так, не было неприятия. Просто ”так говорят”.

Ася: К тому же, это говорит герой фильма Данила…

Здесь и вопрос, можно ли отделить Сергея от Данилы. Не у всех это получается. Ему потом писали письма с просьбой решить проблемы с бандитами, Даниле писали, а получал Сергей.

Петр: Совершенно верно. Потребность в таком герое огромная.

Почему она появилась тогда, в конце 90-х годов?

Ася: Нужен был тот, кто будет защищать. Искали своего парня.

Петр: В этой картине есть огромная ирония к брутальности. Люди смеются после фраз: ”евреев я как-то не очень”, ”и режиссеров я как-то не очень”.

Ася: Тут интересный момент. Балабанов мог взять на эту роль неприятного человека, который готов убить любого, у которого все ”гниды черножопые”. Амбивалентность заключается в том, что он берет на роль бандита человека с невероятно открытым обаянием.

Балабанов выбрал нужного героя в нужное время?

Петр: Безусловно. Этот герой и сейчас нужен. Даже в каком-то смысле больше, чем тогда.

Ася: Для Балабанова очень важно было увидеть то, что происходит вокруг. Он был в гуще жизни. Он всегда старался познать мир. В любых поездках он подходил и общался с незнакомыми людьми. Как и Кира Муратова, которая всегда ездила в плацкарте, чтобы быть с народом…

Петр: Она ругался: "Почему вы мне взяли СВ, я хочу ехать в плацкарте".

Ася: Балабанов не придумывал героя. Ему было важно осмысливать жизнь, как модно сейчас говорить — быть в моменте. Образ бандита был очень востребованным. Такая история у страны, все прошли через лагеря.

Петр: Мы сейчас живем в мире сэмплов, плагинов, паролей и штампов. Я жутко не люблю выражение ”лихие 90-е”. Особенно, когда говорят — тогда были одни бандиты. Простите, а откуда они взялись? Их завезли из Эстонии, Латвии, Германии, США? Это были те же люди, которые носили комсомольские значки. У них были партийные билеты. Они вдруг забыли про это все?

Я собственными глазами видел, как горела Останкинская башня, и не понимал, что вообще будет с нами. С другой стороны, это же колоссальный рывок вперед. Появились кредиты, машины, одежда, поездки, доллары. Это же появилось тогда, в один момент.

Ася: 90-е — это эпоха возможностей. Кто хотел стать бандитом — стал бандитом. Кто хотел поменять профессию — сделал это. Это как комната в ”Сталкере”, когда все шли и у всех что-то сбывалось.

Почему России нужен сейчас такой герой?

Петр: Потому что велика потребность в правде.

Поделиться
Комментарии