Сергей Довлатов: Смертию смерть поправ. Обозреватель RusDelfi — о своем таллиннском знакомом
Впрочем, будь Довлатов жив, такой ассоциации не могло возникнуть по определению. Но в том-то и горе, что его нет с нами. Да, с нами его книги, с нами еще очень много людей, которые помнят его живым. Грустным, веселым, всяким, но — ЖИВЫМ. А его самого — нет…
Он умер 24 августа 1990-го. Умер за десять дней до своего сорок девятого дня рождения. Умер на десять дней раньше, чем родился. Умер, чтобы вскоре воскреснуть — вновь, и вновь, и вновь. Чем не его, как он сам писал философу и писателю Игорю Ефимову, ”знаменитый предшественник, „тот самый малый из Назарета””; тут же, впрочем, добавляя: ”Я, конечно, шучу”.
Куда подводить итоги?
Собственно, он не дожил даже до своего предъюбилейного года, не говоря уже о собственно юбилейном — первом юбилее в жизни. Это сегодня принято именовать
юбилеями черт те какие временны’е вехи. Собственными ушами слышал, как какая-то разбитная девица вещала с телеэкрана о ПОЛУГОДОВОМ юбилее чего-то там инвестиционного, не то фонда, не то консалтинг-концерна…
В былые времена юбилейными принято было считать даты, кратные пятидесяти. Чуть позже сошлись на четвертьвековых, поскольку до ста лет мало кто доживает и сегодня, а уж прежде — и подавно.
А юбилей — это законный повод ”остановиться, оглянуться”, подвести какие-то итоги, хотя бы промежуточные, пройденного пути, оценить и взвесить…
Довлатов был этого лишен. И слава Богу. Он без оглядки был устремлен только в будущее. Конечно, как всякий нормальный человек, он постоянно анализировал проделанное, но не выставляя оценок: вот это — гениально, а это — только талантливо, а вон то — просто удачно… Он профессионально решал для себя, что удалось, а от чего лучше избавиться. Для него — и он даже подчеркнул это названием одной из своих книг — писательство было РЕМЕСЛОМ. Не в смысле ”халтура”, а повседневным, нелегким, но жизненно необходимым трудом, РАБОТОЙ.
Ах, как он любил это свое занятие! Как он любил играть — буквами, словами, фразами. Да за одно вот это восклицание его уже нужно, как минимум, объявить лауреатом Нобелевки: ”О, Господи! Какая честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!”.
”Жму руку. Довлатян”
Как самую ценную реликвию храню его записку, присланную по почте в Нарву, где я был собкором ”Советской Эстонии”. В те годы одной из форм практически дармового приработка была такая практика: если кто-то ехал в командировку, то обязательно прихватывал с собой несколько пустых бланков командировочных удостоверений по просьбе коллег.
Проштемпелюешь их на месте — и вот вам, пожалуйста, законный повод получить лишних два рубля с полтиной (точнее 2,60) командировочных, плюс 70 копеек гостиничных, если нет квитанции, плюс рупь с чем-то — за проезд, опять-таки если нет соответствующих проездных документов… Так и набегало на пол-литра и два-три плавленых сырка.
И нередко нам — корреспондентам на местах — присылали такие ”липовые” командировки по почте. Обычно просто вкладывали их в конверт, а потом звонили: ”Старик, выручи, шлепни там моё удостоверение!”.
Довлатову было скучно поступать как все. Ему вообще претила обыденщина. Он и по такому пустячному поводу умудрился создать маленький литературный шедевр, написав в приложенной к бланку записке:
”Почтенный Слава Иванов! Прошу Тебя (так в оригинале!) отметить мою командировку. Если будет нужно, я, в свою очередь, охотно совершу для тебя какой-нибудь слегка противозаконный поступок.
Жму руку. Довлатян.”
Ода банальности
Только что закончились традиционные Дни Довлатова в Таллинне — по признанию самого писателя, одном из трех главных городов в его судьбе, наряду с Ленинградом и Нью-Йорком. По этому поводу в 2011 году, когда отмечалось семидесятилетие Сергея Донатовича и проводились первые Дни его имени, эстонский писатель Юло Туулик сказал: ”Быть „главным городом” Довлатова — почётно!”.
За прошедшие с того момента годы (с небольшим перерывом) это, казенно выражаясь, мероприятие превратилось в подлинный праздник культуры. Его устроители — бессменный худрук Дней Довлатова Елена Скульская и ее команда — сумели вместить в короткие три дня настолько насыщенную программу — с чтениями в Литературной беседке, концертами, спектаклем Театральной студии ”Поэтическое содружество” (которой руководит сама Скульская), лекциями и экскурсиями, — что успеть на все её ”составляющие” не представлялось возможным. Поэтому гостям и участникам не хватало времени в сутках, приходилось выбирать между важным и САМЫМ важным. А понятие об этом у каждого свое. И у каждого — свой Довлатов (как и свой Пушкин, свой Достоевский и так далее). Банально? Пожалуй. Но в одном разговоре сам Довлатов как-то обронил, что самая большая банальность — это бояться быть банальным.
…Сказано не про него и совсем по другому поводу. И совсем с другой, не свойственной Довлатову, атрибутикой. Но почему же тогда каждый раз, когда я вспоминаю о нем, память немедленно откликается вот этими строчками Булата Окуджавы:
Он умел бумагу марать под треск свечки!
Ему было за что умирать у Чёрной речки…
