Космонавт Александр Александров: полет на Марс – вопрос времени

В июне для встречи в международном медиа-клубе «Импрессум» в Таллинн приезжал заслуженный российский космонавт, доктор технических наук, академик Международной академии информатизации Александр Павлович Александров. «МК-Эстонии» он рассказал об испытаниях космонавтов перед полетом, о сложностях работы в открытом космосе и о том, почему экспедиция на Марс пока не осуществима.

Александр Павлович родился 20 февраля 1943 года в Москве, еще шла война. В детстве он не грезил космонавтикой, потому что тогда это было чем-то из разряда фантастики. Даже несмотря на то, что родители Александрова работали в сфере ракетостроения, были соратниками Сергея Королева.

Не думал, не гадал

- Вы никогда не стремились в космос, как вышло так, что вы стали космонавтом?
- Я пришел на предприятие, которое называется Конструкторское бюро Сергея Павловича Королева, где он был главным конструктором, 55 лет назад, в 1964 году. Пришел я туда работать техником. Одновременно учился в Московском высшем техническом училище им.Баумана, сегодня это университет. Окончил его по профилю космические системы, у меня диплом инженера-электромеханика, а вообще я тогда занимался системами автоматического и ручного управления космических аппаратов.
Когда пришел на работу в это конструкторское бюро, мне как раз пришлось заниматься системой управления корабля ”Восход-2”, на котором полетели потом Леонов и Беляев. Это был известный полет в марте 1965 года, когда Леонов вышел в открытый космос. Первый космонавт-инженер Феоктистов уже слетал в 1964 году, это был первый полет в космос без скафандров. Тогда Сергей Павлович Королев сказал, что раз мы смогли организовать полет первого инженера, мы будем делать свой отряд и посылать различного направления специалистов, и предложил вступать в отряд космонавтов.

Все побежали писать заявления. Я не побежал. Просто потому что думал: кто такой Гагарин и кто такой я? Мне было-то всего 23 года, я был обычным техником. В общем, я не пошел. Но в 1967 году меня товарищи все-таки как-то подвели к этому и уговорили написать заявление. Вот так началась моя карьера, если можно так сказать.

Я продолжал работать, при этом 15 лет я пробыл в отряде космонавтов, совершил два полета. Через 15 лет я ушел из отряда, но занимался тем же самым — был руководителем летно-испытательной службы, отбирал космонавтов, участвовал в назначении экипажей и так далее. Этот путь еще не закончился — сейчас я на должности советника генерального директора. Это тоже профиль работы, связанный с подготовкой космонавтов.

Психология важнее физической формы

- Некоторые источники, рассказывающие о подготовке первого полета человека в космос, говорят о том, что Юрия Гагарина выбрали потому, что психологические тесты он проходил лучше своих коллег, хотя по физическим показателям были кандидаты, которые его превосходили. Что все-таки важнее при отборе космонавтов — психологические тесты или физическая подготовка?
- Я считаю, что психологическая важнее. Все те физические нагрузки, которые давались в ту пору Гагарину и его товарищам, давались с большим запасом. Например, с помощью центрифуги отрабатывают перегрузки. Вас сажают в кресло, и чем больше скорость вращения, тем больше идет перегрузка. Ее можно создать до 40 единиц, но столько человек не выдержит. Нас испытывали на разные перегрузки, максимум давали 10 единиц, но короткую по времени. В полете такой перегрузки не бывает, потому и сейчас отбирают, давая перегрузку с запасом. Только при аварии бывает 20 единиц. Была авария, когда в течение 10 секунд экипаж испытывал такую перегрузку. Было тяжело, но космонавты пережили и спустились.

Я был спортсменом, до сих пор занимаюсь, у меня хорошие легкие. Но для космоса получается, что если я хорошо натренирован, то и там должен держать форму, значит, придется много тренироваться на беговой дорожке или велосипеде. Поэтому лучше не быть физически очень сильным, но быть психологически готовым.

- Психологические тесты для космонавтов сейчас и раньше — сильно ли они отличаются?
- Отличаются. Сейчас психологи стали больше рыться в личности и некоторые нюансы могут классифицировать как отклонение от нормы. Я был в комиссии по отбору новых космонавтов в 2018 году и был очень недоволен, что психологам дают такую волю. Они могут отклонить претендента по своим показателям. Мы, инженеры, которые понимаем толк в том, специалист человек или нет, против такого отсеивания. Космонавты проходят комплексный тест, им задаются вопросы из самых разных областей, мы смотрим личность. Человек может в сурдокамере просидеть, просто что-то не так сыграть на гитаре, и психолог найдет отклонение.

- Отбор строже сейчас или раньше был более строгий?
- Тогда были жестче тесты. Тогда брали по здоровью, а теперь спрашивают по уму. Раньше была проще техника, потом она стала намного сложнее, зато сейчас появились компьютеры, которые за тебя все решают. Я бы сказал, что по науке сначала был не такой высокий уровень требований, потом он повысился, сейчас он немного опустился. По физической подготовке были высокие требования, потом они спустились, но по медицине они все выше и выше. При этом некоторые требования по медицине ослабли, например, сейчас можно летать с очками, с ослабленным зрением. Так что все очень сложно.

Не всегда всё идет по плану

- Вы почти год провели в космосе. Страшно было, когда летели впервые?
- Нет, ну что вы говорите. Мы профессионалы. Я инженер, всю жизнь на предприятии, которое строит эти корабли. Мы знаем, из чего они состоят и как работают. Королев для того и делал своих бортинженеров космонавтами, чтобы они, зная, как сделан корабль, могли оценить его работу в космосе, а потом вернуться и сказать, что надо сделать иначе на будущее. Мы должны быть готовы к внештатным ситуациям.

Есть внештатные ситуации расчетные, в которых мы что-то понимаем и можем выйти из них, а есть нерасчетные. Вот эти ситуации просто не рассматривают. Ну, попадет метеорит в нас — мы либо погибнем, либо будет такое отверстие, что мы успеем убежать со станции в корабль и домой. Летчик-испытатель летит, не зная, что его ждет. Но он готов ко многим ситуациям, для этого надо готовиться умом и физически.

- В ходе ваших полетов все шло по плану?
- Первый полет был очень сложный и тяжелый. Второй был проще хотя бы потому, что условия были легче на станции ”Мир”, и не было таких внештатных ситуаций. В первом полете их было несколько. Началось с того, что, когда мы взлетали на корабле ”Союз Т-9”, у нас не раскрылась одна солнечная панель, так мы и летели с одной. Опасность была в том, что энергии может не хватить на то, чтобы состыковаться со станцией, но все прошло хорошо.

На станции было несколько внештатных ситуаций. Во-первых, у нас произошел взрыв в топливной системе — взорвался клапан снаружи, весь окислитель вытек, но, слава богу, осталась дублирующая система. Следующему экипажу пришлось сделать чуть ли не 10 выходов, чтобы все заменить и починить.

Во-вторых, когда мы собрались выходить в открытый космос — а он обязательно был нужен, батареи перестали давать достаточное количество электричества, невозможно было включить аппаратуру прогрева, у нас температура была 15 градусов и большая влажность — мой скафандр оказался негерметичным. В районе правой ноги под коленкой образовался разрез. Пришлось ремонтировать вручную.

В скафандре две резиновые оболочки, с одной выходить нельзя. Мы разрезали оболочки, сделали кольцо, натянули одну часть на другую и скрепили все это, загерметизировали, закрыли сверху силовой оболочкой. Земля сделала то же самое, испытала в барокамере, все было отлично, нам разрешили выход. Одна нога у меня была длиннее, но это не помешало нам — мы поставили две солнечные батареи, отлично все получилось, мы были страшно довольны, что нам разрешили выйти и что мы выполнили работу.

Космос — как наркотик

- Выход в открытый космос — это самое яркое впечатление в жизни?
- Да. Вот представьте, вы вышли во Вселенную, вас отделяет оболочка стекла тоньше стакана, вы видите вокруг все. Там где-то Земля, вокруг космос, все видится по-другому. Когда потом вы входите назад, то ощущаете запах космоса, как жженным железом пахнет. Все по-разному воспринимают этот запах, но космос пахнет по-своему.

- Современные космонавты отмечают, что космос — как наркотик. Вы совершили два полета и больше не вернулись. Почему?
- Когда человек в космосе, ему через энное количество месяцев хочется вернуться домой, начинаешь скучать по дому, по родным. В наше время раз в две недели родные приходили в Центр управления полетами, мы могли поговорить по связи. Сегодня по мобильному можно созваниваться хоть каждый день, телевидение можно использовать, с собой можно брать разные записи. Так что сегодня гораздо легче летать. Мы, кстати, были первым экипажем на ”Салюте-7”, который взял видеокамеру на борт и впервые снял видео в 1987 году.

Когда на Земле, конечно, хочется в космос. Во второй полет мне хотелось пойти. Потом должен был снова лететь, но полет отменили по причинам, которые от меня не зависели. Потом мне предложили еще полет, можно было лететь на ”Шаттле”, но у меня сын заканчивал 11-й класс, а это надо было уехать в Америку как минимум на полгода. Мне не хотелось оставлять сына, и я отказался от полета. Но в полет хочется, конечно.

- Между Россией и США сейчас сложные политические отношения, как обстоят дела с общением между космонавтами двух стран?
- Раньше были другие отношения, но не потому, что изменилось что-то в политике. Когда американцы летали к нам на ”Мир”, они были частью нашего экипажа. Когда мы строили МКС, то строили ее вместе и выходили в космос вместе для строительства их сегмента. Наш сегмент мы строили вместе с европейскими астронавтами. Все очень любили ужинать и обедать у нас в российском сегменте, и до сих там любят собираться. Потом мы начали немного разделяться, лет через десять, когда американцы построили свой сегмент, а мы еще нет.

Сейчас мы пользуемся связью и энергетикой американской, а они пользуются благами доставки грузов на наших ”Прогрессах” и ”Союзами”, которые доставляют экипажи на борт. Так что есть взаимные интересы, но отношения в экипажах очень хорошие, никто никогда не обсуждает политику. Американцы очень это не любят.

- Конкуренции нет?
- Нет, совершенно. У нас разные программы по науке, различные программы по выходам. Каждый занимается своим, но есть и совместные эксперименты.

Три вещи, чтобы долететь до Марса

- В космосе мышцы теряют тонус, поэтому в невесомости тоже надо тренироваться, да и вообще организм подвергается воздействию непривычных условий. Сложно ли потом адаптироваться к условиям на Земле?
- По медицинским показателям, нужно восстанавливаться столько же, сколько летал. Летал полгода, надо восстанавливаться полгода. Если говорить о быстрой адаптации, достаточно двух дней, чтобы ты уже начал вертикально ходить, не держась за стенку. В наше время мы достаточно серьезно сразу нагружались физически, это позволяло быстрее войти в норму. Сегодня этого не делают. Нас везли в санаторий в среднегорье на 40 дней, там очень хорошо идет адаптация. Сегодня этой роскоши тоже нет. Я считаю, что это важно для долголетия космонавтов, и жаль, что сейчас такой реабилитации нет.

- Человечество давно хочет покорить Марс, но полет туда займет очень много времени, что физически сложно для человека. Как вы считаете, может ли вообще эта идея быть когда-нибудь реализована?
- Дело в том, что не годами определяется, когда мы сможем это сделать, а тем, когда мы сможем сделать то, что необходимо. А необходимо три вещи.

Первое — обеспечить здоровье человека таким образом, чтобы он не болел, а если заболел, обеспечить ему 100% выздоровление. На середине обратно повернуть не удастся, и человек должен быть физически готов долететь до Марса и обратно. Второе — сделать кругооборот всех выделяемых человеком веществ на борту и использовать их повторно. Например, снова преобразовывать выдыхаемый углекислый газ в кислород, мочу — в питьевую воду.

У нас никогда не хватит ресурсов, чтобы долететь до Марса, прожить там сколько-то и вернуться, поэтому должен быть замкнутый цикл, и этим ученые сейчас озадачены. Третье — обеспечить безопасность. Пока мы не обеспечим защиту от рентгеновского излучения, от корпускулярного и микрометеоритного повреждения нашего корабля, мы не сможем обеспечить безопасность космонавтов. Сделаем мы это все за год или за пять — будет видно. Но вообще это выполнимо.