Когда вы поняли, что СССР разваливается? Экс-руководитель Полиции безопасности Финляндии рассказал о работе в советское время
В интервью субботнему выпуску Eesti Päevaleht бывший директор финской Полиция безопасности Сеппо Тийтинен вспоминает о своей работе, которая включала встречи с КГБ и вызовы на ковер к президенту Кекконену.
Официально Финляндия придерживалась нейтралитета в Холодной войне, но основным противником Финской полиции безопасности (Supo) все же был КГБ.
Отношения с западными спецслужбами были скорее дружескими. Насколько сложным было сохранение нейтралитета?
Весьма сложным. Как мы помним, мир был разделен на две части: Советский Союз и блок западных стран. Финляндия весьма четко склонялась к западу, но мы должны были сохранять добрососедские отношения и с СССР. Это вызывало массу проблем, прежде всего из-за попыток СССР получить доступ к современным западным технологиям. Сохранение нейтралитета и выполнение обязательств перед западом были для Supo и других финских ведомств одним из главных испытаний.
Информацией какого толка вы могли делиться с западом?
Во-первых, следует сказать, что когда западные спецслужбы отправляли своих работников в Финляндию, то сообщали нам о них. Так что мы знали, кто есть кто. В случае советского блока было иначе. Они посылали своих агентов, оставляя нам выяснять, кто они. Тогда на помощь приходили западные страны: личности некоторых агентов были у них уже установлены, так что когда мы делали запрос, то нам отвечали. В свою очередь, когда западные государства интересовались каким-то гражданином СССР и у нас была информация, то мы ею делились.
Говорят, что с французскими разведчиками все же были проблемы?
Да, Франция была исключением. Это было единственное дружеское западное государство, разведка которого не оповещала нас о своих представителях.
Так было до 1990-х. Причина заключалась во внешней политике Франции, которая отличалась от политики других западных стран по некоторым аспектам. Из-за возникших осложнений нам приходилось высылать некоторых французских офицеров разведки, так как они нарушали правила и занимались делами, с которым мы не могли мириться.
По работе вы несколько раз должны были встречаться и с представителями КГБ. О чем они вас обычно просили?
О сотрудничестве речи не шло. Мое общение с ними в основном касалось резидента КГБ в Финляндии. Через него Финляндия и СССР оповещали друг друга о своих действиях. Если с их стороны кто-то попадался на нелегальной или неприемлемой деятельности, то мы сообщали, что это не акцептируется, и информировали о своих ответных мерах. Дипломатические каналы не использовали, так как этому всегда сопутствовал риск внимания общественности. В такой рекламе не нуждалась ни одна сторона.
Где проходила граница между запрещенным и допустимым?
Там, где они начинали создавать контакты и делать предложения, которые шли вразрез с интересами Финляндии. Обозначать границы было, конечно, сложно. Во-первых, необходимо было точно выяснить, кто является офицерами КГБ и ГРУ, после чего нужно было начинать за ними следить. Факты я сообщал президенту и делал предложения, которые он принимал или не принимал. После этого я оповещал резидента КГБ.
На каком языке вы с ним общались?
На финском, так как и Владимиров, и Карасев (Виктор Владимиров и Феликс Карасев — резиденты КГБ во время службы Тийтинена — прим. ред.) свободно им владели.
А с эстонскими представителями КГБ вы контактировали?
Поначалу Москва принципиально была против какого-либо общения между Финляндией и Балтийскими странами, но Олимпийские игры 1980 года впервые вынудили ее согласиться. В целях обеспечения безопасности олимпиады требовалось сотрудничество и обмен информацией, так что в апреле 1980 года меня вызвали в Таллинн.
В то время на наших ледоколах случилась забастовка, и ”Георг Отс” не ходил. Я был вынужден поехать через Ленинград, откуда меня на ”Чайке” довезли до Таллинна. Там я встретился с Августом Петровичем Порком, который тогда был руководителем КГБ в ЭССР.
В какой степени вам приходилось беспокоиться за финских туристов?
Нас, конечно, интересовало, не пытаются ли их завербовать КГБ или ГРУ. Изредка такое случалось.
Во время президентства Урхо Кекконена Финляндия была настроена против эстонских иммигрантов.
Президент Кекконен считал, что советские граждане не должны ставить под угрозу интересы Финляндии. Так что позиция Финляндии сначала была весьма жесткой. К тому же был еще один аспект: КГБ хотел знать о наших действиях и под видом беженцев подсылал своих работников. Особенно часто так происходило в период смены президента и вступления в должность Мауно Койвисто. В 1982 году таких ”беженцев” с восточной границы было слишком много, и Койвисто разрешил мне передать Владимирову, чтобы они прекратили подобные маневры.
Бывало, что финские чиновники допускали ошибку и позволяли водить себя за нос. Однажды допросили одного человека, убедились, что он действительно беженец. Он запросил разрешения направиться дальше в Швецию, отплыл в Стокгольм и там отправился прямиком в советское посольство, в котором пожаловался, что финские и шведские спецслужбы его ограбили.
Бросалась ли в глаза конкуренция между ГРУ (военная разведка) и КГБ (комитет государственной безопасности)?
ГРУ занималась наша военная разведка. Я не заметил конфликтов между советскими разведчиками. Было ясно, что резидент КГБ важнее всех остальных членов внешних представительств, в том числе послов. Когда посла Владимира Степанова в 1979 отозвали домой, то назначили ему преемников, не владевших финским языком. После этого Владимиров, безусловно, был номером один. В то же время, власть все больше сосредотачивалась в руках Юрия Андропова, с которым у Владимирова был постоянный прямой контакт.
Кого в основном пытался вербовать КГБ? Не коммунистов?
Не их, так как Советский Союз не хотел подвергать опасности своих друзей в иностранных компартиях, вмешивая их в разведовательные аферы. В случае Финляндии основной интерес касался промышленности и научной
деятельности. Пытались приблизиться к ведущим ученым и их окружению. Наша работа заключалась в использовании ответных мер.
Если говорить обобщенно, то какими были те люди, которые решили предать свое государство?
Их было очень мало. Во время моей службы одним из крупнейших было дело ”Кемиры”, когда завербовали директора отдела инфотехнологий этой химической компании. Мы обо всем узнали, и женщина начала с нами сотрудничать. Ее подтолкнула жажда любви. Ей тогда было лет 40-50, и ее одновременно обольщали два советских жениха.
Как поменялось ваше общение в качестве руководителя Supo с президентом, когда им стал Койвисто?
Говоря о Кекконен, следует иметь в виду, что его первое место работы было в финской тайной полиции. Когда он пошел туда работать, ему было всего 18. По тогдашним законам Финляндии он даже не был совершеннолетним. Во время работы он также учился, и по окончании учебы в 1927 году ушел из тайной полиции. Интерес к разведке у него был до конца жизни.
В первую встречу со мной как с руководителем Supo он сказал, что я всегда должен являться к нему уже с готовым предложением, а он будет решать, принимать его или нет. Это хорошо работало. В числе прочего он требовал самую свежую информацию о происходящем в финских компартиях. Койвисто деятельность коммунистов так сильно не интересовала.
Что доставляло наибольшее беспокойство во время вашей службы?
Одной из наших основных задач было гарантировать, чтобы новейшие западные технологии не утекли из финских фирм куда не следует. Это правило было продиктовано Америкой, за исполнением следило ЦРУ, в том числе в Финляндии. Так что у нас всегда было полно работы, но, к счастью, эти правила нарушались относительно редко.
С внешнеполитической точки зрения, беспокойство, по всей видимости, вызвало и вторжение СССР в Афганистан?
К этому отнеслись серьезно, но от источников в КГБ мы получились четкое обоснование. Самое достоверное объяснение поведению СССР нам дал Владимиров. Просто настал черед СССР отправиться туда — все остальные крупные силы там уже побывали и вернулись ни с чем. Сейчас этим же занимаются американцы.
Когда вы поняли, что СССР разваливается?
От своих западных друзей мы, конечно, получили информацию о том, что экономическая база советской системы разваливается. Но государственный аппарат казался еще весьма сильным. Тот факт, с какой скоростью все развалилось, стал неожиданностью. Позитивным было то, что в основном обошлось без жертв.
Когда я в конце 1980-х встречался с руководством КГБ в Ленинграде, было видно, что стандарты снижаются, чисто в материальном плане. В свою очередь, к нам из Ленинграда прислали гостя, чтобы я показал ему, как живут местные рабочие. Я показал ему дома работников целлюлозной промышленности в Лаппеэнранта, и он поинтересовался: ”Там живет финская элита”? Мне пришлось показать ему дома рабочих в Хельсинки, Рованиеми и Ивало, чтобы он до конца поверил. Уезжая, он признался, что капиталистическая система все же лучше. Это уже о чем-то говорило…
Я должен сказать, что даже в 1980-е годы мы были настроены весьма пессимистично в отношении будущего Балтийских стран. Произошедшее стало для нас радостным сюрпризом. Помню, как я приехал в Таллинн в 1989 году. Тень социализма была повсюду, а уже через пару лет от нее и следа не осталось. Тогда я уже работал главным секретарем финского парламента, меня позвали на Певческий праздник в качестве гостя, и Леннарт Мери сказал, что настало время спеть прощальную песню советским солдатам, которые уезжали из страны в 1994 году. Это произвело незабываемое впечатление!
