Чему должна научить школа?
Я отношусь к тому поколению, которому посчастливилось сформироваться без активного участия инфотехнологий и на которое в значительной степени повлиял ветер непривычной для нас свободы. До сих пор помню это ощущение, когда в газетах, теле- и радиопередачах люди начали говорить о том, что на самом деле чувствуют, о чем по-настоящему переживают, пишет учитель Игорь Калакаускас в "МК-Эстония".
Сейчас нашему взору открывается несколько иная картина, когда чувства и мысли отдельных людей перестают остальных интересовать. Мы все незаметно превратились в писателей и авторов постов. Когда о масштабах общественного резонанса судят исключительно по количеству ”кликов” и ”лайков”. Когда даже самая обстоятельная и аргументированная статья, опубликованная в солидном издании, редко становится предметом серьезного обсуждения.
Темпы нашей жизни стали столь стремительными, что мы успеваем забыть о человеке всего через пару дней после того, как он покидает этот мир. Мы стремимся к успеху, даже не осознавая толком, что под ним понимаем. Мы вот уже третье десятилетие подряд пытаемся реформировать образовательный процесс в школах и вузах, подстроить его под требование сегодняшнего дня и все равно не добиваемся хоть сколько заметного результата. Потому что не можем дать ответ на простой вопрос: чему мы хотим научить?
Обратная сторона прогресса
Если кто-то заявит сегодня во всеуслышание, что точно знает, как должна быть выстроена система образования в школе, то я сочту этого человека не вполне адекватным. Потому что сейчас ответа на этот вопрос не знает никто. Мало того, с каждым годом я все меньше понимаю, от чего нам точно следовало бы отказаться.
Наша система образования близка к полному исчерпанию ресурса, выработанного в советский период. Ничего принципиально нового за годы независимости нам создать не удалось, были лишь шараханья в разные стороны и не всегда осмысленные попытки превратить учебу в праздник. Насчет последнего лично я настроен весьма скептически, поскольку почти ежедневно сталкиваюсь с последствиями такой ”оптимизации”.
Страх отдельных представителей образования перед рутиной постепенно начинает давать крен в противоположную сторону. Сегодня никто не видит проблемы в том, что урок порой превращается в развлечение, веселое приключение. А мнение о том, что урок — это прежде всего осмысленная работа, многим начинает казаться безвозвратно устаревшим.
Выступать против технического процесса особого смысла я не вижу, хотя меня не покидает ощущение, что, бездумно ”перепоручив” виртуальному миру часть ответственности за воспитание подрастающего поколения, мы заложили под общество мину замедленного действия.
Если говорить об инфотехнологиях, которыми учителей призывают овладевать, то у меня всегда возникает вопрос, стоит ли овчина выделки, стоит ли это таких усилий. Наверное, это сильно зависит еще от преподаваемого предмета, но чаще всего на практике мне приходится сталкиваться с различного рода тестами. Когда ученику предлагается выбрать из нескольких вариантов ответов, то в истории и обществоведении, к примеру, объективно оценить таким образом продемонстрированные знания крайне затруднительно.
Достойны похвалы усилия местных издательств по созданию учебной электронной среды, но при активном ее использовании учитель еще больше оказывается ограниченным в возможностях непосредственного общения с учеником. И, если речь идет о домашнем задании, то я не могу быть уверенным в том, что его выполнял сам ученик. Вообще, когда школьник оказывается подключенным к интернету, его способность критически оценивать почерпнутую в сети информацию сводится к минимуму. Самое печальное, что и собственный образовательный уровень по ряду предметов ученик тоже не может трезво оценить.
В то же время программа гимназического обучения — и без того сильно перегруженная — не может дать значительной части гимназистов того, что они надеются от нее получить. Падение интереса к учебе уже в 11-м классе стало повсеместным явлением. Если добавить сюда отсутствие четкого представления у современных школьников о востребованных в обществе профессиях и негативное отношение большинства подростков ко всем видам деятельности, не подразумевающим сидения возле компьютера, то ситуация выглядит почти тупиковой.
Где проходит грань и начинается пропасть
Я не знаю, где проходит грань допустимого, но четко ощущаю увеличивающуюся пропасть, к краю которой я как учитель подхожу. И меня это очень беспокоит. Речь идет не о потере связи с молодым поколением, а о том, что приоритеты и нравственные ориентиры, которые выбирают выпускники современной школы, все меньше соответствуют моим представлениям о хорошем и плохом, важном и неважном.
Проблема еще и в том, что в Эстонии пока не нашлось авторитетных специалистов, кто мог бы предложить свою концепцию развития школы как общественного института. Пусть это будет не одна концепция, пусть это потребует взвешенной дискуссии, но мы должны видеть перед собой цель, и эта цель не должна вступать в противоречие с нашими внутренними установками.
Сейчас работа учителя в школе превращается в безудержную гонку, где, помимо всего прочего, на его плечи возлагается постоянно расширяющийся круг обязанностей. Выполнение этих обязанностей становится немыслимым в пределах отведенного педагогам рабочего времени.
В итоге, вроде разумные инициативы чиновников приводят к тому, что реализовать на практике их становится невозможно. Либо довести все до формального исполнения, чтобы не навлечь на себя гнев начальства и не обрушить на собственную голову обвинения в некомпетентности.
Вместо того, чтобы муссировать тему слияния русских и эстонских школ и делать вид, что в этом заложен главный секрет нашего процветания, предлагаю посмотреть на тему образования под другим углом.
Я не призываю кардинально повысить зарплату учителям, а предлагаю более четко сформулировать ожидания общества. И исходя из этих ожиданий, очертить круг обязанностей и компетенций каждого участника образовательного процесса. И, по возможности, в полной мере компенсировать временные затраты на реализацию сформулированных ожиданий.
