Уже во времена первого правительства под руководством Марта Лаара 26 октября 1993 года был принят ”Закон о культурной автономии национального меньшинства”, благодаря которому русское меньшинство (наряду с немецким, шведским и еврейским) получило право на создание культурного самоуправления в Эстонии. Именно поэтому довольно удивительна истерика со стороны некоторых эстонских политиков и журналистов в ответ на недавнее упоминание на радио Яной Тоом вышеупомянутого права.
Член Партии реформ Кристен Михал увидел в этом призыв к отделению Ида-Вирумаа. Бывший президент Арнольд Рюйтель, выступая на собрании Консервативной народной партии Эстонии, решительно призвал противостоять культурной автономии. Депутат Европейского парламента Урмас Паэт посчитал, что и так нет препятствий для участия в русской культурной жизни, поэтому нет и необходимости в культурной автономии. Март Хельме yкaзал Тоом, что упомянутая ею культурная автономия находится по ту сторону реки Наровы — если русские хотят здесь остаться, пускай ассимилируются, только пусть оставят ”нас” в покое со своими бессовестными требованиями. Журналист Иван Макаров образно сравнил культурную автономию с пещерой, полной русскоговорящих людей, чей выход заблокирован огромным валуном, на котором на старославянском языке высечено ”русская культурная автономия”. Канал ETV+ посвятил отдельную передачу из Нарвы вопросу о культурной автономии — один из участников опасался, что создание такой автономии приведёт к заметному сокращению финансирования русской культурной жизни. Этнолог Аймар Венцель писал в газете ”Õhtuleht”, что культурная автономия невозможна, однако, заметил, что она, всё же, менее опасна, чем кажется.
Курьез в том, что политики видят опасность в выполнении уже давно принятого закона. Скорее нужно задаться вопросом, почему русские до сих пор не воспользовались этим правом, и почему эта тема вновь стала актуальной.
Если углубиться в историю, можно заметить, что в начале русское общество само не желало пользоваться этим правом, обидевшись на то, что по закону к национальному меньшинству могут принадлежать исключительно граждане Эстонии. Следующим препятствием было отсутствие правительственного постановления о порядке составления национальных списков (его подписали в октябре 1996 года и.о. премьер-министрa Сийм Каллас и министр культуры Яак Аллик). Наконец под влиянием объявления ингерманландcкой (2004) и шведской (2007) культурных автономий, пришли и к созданию НКО ”Русская Культурная Автономия”, которая должна была начать составлять национальный список, предписанный законом. Ho Министерство культуры объявило, что в данном случае имеется дело не с культурным обществом, предписанным в законе, а лишь с сообществом, основанным лишь для подачи заявления. В дальнейшем возникли (или были специально созданы?) несколько конкурирующих между собой ассоциаций, что также исключило обработку подобных ходатайств. Было видно, что государственные органы явно опасались создания органов русского культурного самоуправления.
Парадоксально, но тот же страх преследовал и Центристскую партию, которая в эпоху Сависаара претендовала на единоличное представление интересов русскоговорящих жителей Эстонии. В любом случае, мне неизвестен ни один официальный документ Центристской партии, в котором речь бы шла о русской культурной автономии. Зато социал-демократы поддерживали эту идею в своих избирательных программах 2011 и 2015 годов. Имелось в виду, что представлять интересы русскоговорящих людей могли бы и авторитетные местные деятели культуры, а не только партийно ангажированные политики.
После того, как в 2012 году Министерство культуры сообщило, что создается рабочая группа для внесения поправок в закон о культурной автономии, активность культурных сообществ, связанная с этим вопросом, утихла, однако, министерство даже не собиралось начать выполнять своё обещание.
Яна Тоом не пояснила, что она хотела сказать своим заявлением и изменилось ли отношение Центристской партии к этой проблеме. Рискну предположить, что создание культурной автономии может стать актуальным в связи со спором о будущем русскоязычного образования. Укрепляется осознание того, что основной причиной слабой эстоно-русской интеграции является не скудное владение эстонским языком (среди молодого поколения оно только улучшается), а именно недостаточное общение между собой, и, как следствие, бытовая и трудовая сегрегация, которая воспроизводится раздельными школами. Исходя из этого, правые партии (Партия реформ, ”Отечество” и Консервативная народная партия) грозятся в течение нескольких лет полностью перевести русские школы и детские сады на эстонский язык обучения. В противовес родилась идея о т.н. совместной школе, где вместе работали бы и эстоноязычные, и русскоязычные педагоги, и где обучение проходило бы на обоих языках.
Многие русские родители вполне обоснованно боятся падения уровня образования в связи с переходом на эстонский язык обучения, и что в эстоноязычной школе ребенок потеряет свою национальную идентичность. Можно предположить, что возможная реализация ”Закона о культурной автономии национального меньшинства” уменьшит беспокойство о принудительной ликвидации русских школ, так как 37-й параграф Конституции Эстонской Республики гласит: „язык обучения в учебном заведении национального меньшинства устанавливается учебным заведением”. В таком случае русские школы могут продолжать работать в статусе учебных заведений национальнoгo меньшинствa, которым государство в соответствии с законом o частных школах также выплачивает зарплаты педагогам и выделяет деньги на питaние (если обучение в школе осуществляется на основании государственных учебных программ). Но дело в том, что этот параграф Конституции применим только к тем этническим группам, которые, в соответствии с законом, получили юридический статус национального меньшинства — на сегодняший день у русских в Эстонии такого статуса нет.
Мне кажется, что говоря о культурной автономии, и Яна Тоом, и её оппоненты лукавят. Pечь ведь идёт не о ”культуре” или ”автономии” как таковой, а именно о том, ”кем сегодня являются русские в Эстонии”. На этот вопрос есть три возможных ответа.
Иван Макаров утверждает, что не желает быть в плену ”резервата национальных меньшинств”. Так же думают и многие хорошо говорящие по-эстонски молодые русские, по мнению которых, все граждане Эстонии обладают равными культурными, социальными и политическими правами, и что само понятие национального меньшинства — ненужный пережиток прошлого. Такое отношение к вопросу вполне логично и современно, однако, если все граждане равноправны и понятие национального меньшинства отсутствует, то логически напрашивается вывод, что нет и национального большинства. В таком случае стоит забыть о концепции ”титульной нации”. A как же тогда быть с преамбулой к Конституции, где утверждается, что Эстонская Республика должна обеспечить сохранение эстонского народа, языка и культуры на протяжении веков?
Однако если в этом вопросе придерживаться Конституции, то неизбежно возникает другой вопрос — как должны себя в этой странe чувствовать граждане, не представляющие ”титульную нацию”? Для защиты культурных и образовательных прав, а также идентитета национальных меньшинств и был принят закон 1993 года. Многие эстонские политики, встречаясь с представителями международных организаций и выступая за рубежом, с гордостью говорили об этом демократическом законе (который на самом деле был принят уже в 1925 году) и в ответ слышали только похвалу. Этим занимался и я, и, по всей видимости, президент Рюйтель. Конечно, каждая парламентская партия может предложить отменить вышеупомянутый закон, но тогда как это обосновать?
Стремлением не допустить применения этого закона по отношению к русским хотят дать знать, что русские в Эстонии — это не национальное меньшинство, а мигранты. 28 сентября бывший директор языковой инспекции Март Раннут прямо заявил в газете ”Sirp”, что ”русскoe меньшинство в Эстонии составляет всего лишь пару процентов, в основном в районе Чудского озера, и политически не является ощутимым. A советские мигранты не отказались от своего умонастроения и требуют продолжения обучения на русском языке”. Желание закрыть русскоязычные школы как раз основывается на том, что нигде в мире мигранты не имеют права на образование на родном языке.
Именно поэтому в течение последних двадцати лет и происходит борьба за юридический статус русского национального меньшинства. Эстония очень долго тянула с ратификацией ”Конвенции о защите прав национальных меньшинств”. Наконец, решившись на это в 2008 году, Эстония сделала себе резервацию и определила национальным меньшинством эстонских граждан, имеющих длительные, прочные связи с Эстонией. Так же говорится и в вышеупомянутом законе. Однако по закону определение национальной принадлежности и подключение к национальному списку, дающему и право на культурную автономию — добровольное решение каждого гражданина Эстонской Республики. Определения понятия ”длительный” нет ни в одном юридическом документе, поэтому можно бесконечно спорить, которое поколение ”детей мигрантов” туда включается. Конечно, при желании можно составить длинный национальный список только тех русских, семейное древо которых корнями уходит в историю Эстонии, так что дело за этим не останется. Однако продолжать считать русских соотечественников (молодое поколение которых — уже эстонские граждане с рождения) мигрантами, мягко говоря, глупо.
Разумеется, местные русские — не гомогенная масса, и если для некоторых из них культурная автономия унизительна, то для других — это средство для сохранения национальной идентичности из поколения в поколение. Идеальные (для Марта Хельме) ”ассимилированные” русские наверняка не нуждаются ни в культурной автономии, ни в русских школах, ни в Русском театре, ни в ETV+. Но поскольку Хельме уверен, как он неоднократно выражался, что ”сколько волка ни корми, он всё равно в леc смотрит”, то парадоксально, что эти самые ассимилированные русские, по видимому, представляют для него наибольшую опасность, поскольку для них же он требует специальных процедур при допуске к государственным должностям, ведь ”неассимилированным” в любом случае к государственным тайнам дороги нет.
Создание культурного самоуправления является законным правом каждого национального меньшинства. Будет ли какое-то русское культурное общество этим заниматься, покажет время, а пока было бы неплохо, если бы политические партии остались от этого в стороне.
A вопрос, кем являются русские в Эстонии, требует окончательного ответа и без упоминания культурной автономии. Это залог нашего безопасного и надежного общего будущего.
