Специалист критикует отношение государства к инвалидам и системе реабилитации в целом
С 12 сентября центр ”Адели” прекратил сотрудничество с Департаментом социального страхования. За этим решением стоит глубокая многолетняя обида руководства и его недоумение поступками чиновников департамента, пишет "МК-Эстония".
”Они устраивают неожиданные проверки, где ведут себя очень оскорбительно по отношению к нам, — не скрывает возмущения директор ”Адели” Рийна Калласте. — Это унизительно. К тому же за все эти годы нам никто и ”спасибо” не сказал. Маляры и повара решают, нужно ли человеку то или иное вспомогательное средство, и на направлении врача с 35-летним стажем ставят резолюцию ”Отказать”. Как может работать система, когда проверку нашего центра осуществляет… парикмахер? Или соцработник со стажем в один год?” О настоящем и будущем социальной системы в Эстонии и том, что нужно сделать, но не делается, и рассказала специалист.
Центр ”Адели” работает с 2004 года. За эти 14 лет, говорит Рийна Калласте, были и хорошие, и плохие времена. Но отношения с Департаментом социального страхования в последние годы, по ее словам, стали уже выходить за рамки разумного.
”Они не общаются с нами как с партнерами по оказанию социальных и реабилитационных услуг, — перечисляет она. — Мы для них как кто-то, кого нужно постоянно и довольно унизительно проверять. Они не держат своих обещаний. Они требуют, но при этом не дают никаких материалов по руководству, чтобы люди могли эти требования выполнить. Чтобы заполнить отчет, где вопрос-ответ, нам нужно по своей инициативе и за свои деньги организовывать обучение, чтобы узнать, как правильно все сделать, чтобы они, наконец, акцептировали… Но больше всего поражает их отношение к людям!”
Чем раньше, тем лучше
В последние годы, говорит она, стало очень много детей с речевыми проблемами. Если 14 лет назад, когда они только начинали, таких было лишь 20%, а остальными пациентами были детки с проблемами опорно-двигательной системы, то сейчас соотношение существенно изменилось.
”Я 20 лет работала доктором в больнице, и могу сказать, что с 1985 по 2005 год было очень много детей с ДЦП и прочими подобными заболеваниями, — говорит специалист. — И мы создавали свой центр для того, чтобы им помочь. Сейчас же очень много тех, кто плохо говорит. Раньше ведь как считали? Не говорит ребенок в 2–3 года — ничего страшного. ”Заговорит сам”, — были убеждены наши бабушки и дедушки. На самом же деле если ребенок на втором году жизни не говорит порядка 50 слов и не составляет короткие фразы из двух слов типа ”Дай мне”, то нужно обращаться за помощью. Чем раньше начать решать проблему, тем менее страшными будут последствия”.
Но многие, наоборот, ждут, когда ребенок заговорит сам. Логопеды в детских садах есть, но детками в яслях они не занимаются и фокусируются, в основном, на тех, кто уже идет в школу. А это 6–7 лет, в лучшем случае — 5-летние дети. А это уже, по словам специалиста, поздно.
”В итоге сейчас скачкообразно, с 4 процентов в 2004 году до 80 процентов в 2018 году, выросло количество детей с логопедическими проблемами. А 80% — это уже та цифра, где нужно бить тревогу! Если такие дети и получают какую-то помощь, то довольно поздно и в мизерном количестве, — констатирует Рийна Калласте. — Хорошо, если в саду… А то только в школе. Но школьные логопеды тоже перегружены, и в достаточном количестве заниматься с ребенком они не всегда могут. И получается, что когда проблемой начинают действительно заниматься, все уже очень запущенно”.
К тому же, добавляет она, когда они начинали, у них был один логопед. Сейчас — шесть, двое эстонских и четверо русских, и все равно к ним очередь! Вдобавок логопедов для русских детей в Эстонии уже давно не готовят. Тем, кто хочет стать логопедом, нужно ехать в Санкт-Петербург. И те русские логопеды, которые работают у нас сейчас, либо среднего возраста, либо уже предпенсионного. И они с годами совсем не молодеют.
”Логопедов расхватывают буквально с руками, — подчеркивает Рийна Калласте. — Проблем с их трудоустройством нет, скорее — есть проблемы с тем, что их катастрофически не хватает”.
Она считает, что эстонское государство должно обратить внимание на эту проблему и начать готовить больше логопедов в университетах, особенно русских. Или же сотрудничать с Санкт-Петербургскими университетами, чтобы решить проблему.
Нужен комплексный подход
Не хватает в Эстонии и спецпедагогов. И, по словам специалиста, в Департаменте социального страхования аналитики должны сесть и картографировать, сколько детей и где нуждаются в логопедической помощи и сколько логопедов в том регионе есть, чтобы им помочь. Хватает ли их, чтобы покрыть потребности в услугах? И как можно раньше начать оказывать таким деткам помощь. А также проанализировать ситуацию с положением дел для людей с другими недостатками здоровья, чтобы более адресно решать проблему.
”Сейчас же получается, что много недодиагностированных детей, — подчеркивает Рийна Калласте. — Например, если родителю кажется, что с его ребенком что-то не так, и он записывается к семейному врачу на прием, то доктор за 20–30 минут не всегда может определить, все ли хорошо. Следовательно, не сможет поставить диагноз. Следовательно, ребенок может вовремя не получить помощь. У нас, например, есть услуга присмотра за детьми, где специалист на протяжении двух недель наблюдает за малышом и затем делает выводы”.
Например, если у ребенка проблемы с поведением и адаптацией, то ему сразу же можно дать направление в Центр душевного здоровья при Таллиннской Детской больнице, где смогут оказать помощь.
Еще один аспект — выделяемые на реабилитацию людей с недостатком здоровья деньги. Для ребенка они составляют 1395 евро в год.
”С одной стороны, это большие деньги, — говорит Рийна Калласте. — С другой — то, как за них оказывают услуги, нуждается в доработке. Например, за 1395 евро можно получить примерно 80 часов работы с логопедом в год. Это кажется много. Но дети с проблемами в когнитивных способностях нуждаются в комплексном подходе. То есть нужен и психолог, который сделает тесты, и спецпедагог, и иногда физиотерапевт, и уроки, где с ребенком занимаются — например, развивают мелкую моторику”.
Она считает, что, во‑ первых, не сумма не должна быть фиксированной — то есть, если ребенку нужно на реабилитацию больше денег, их должны выделить. Ведь есть те, кто не использует свои деньги вообще или использует их не полностью. А во‑ вторых, цены на услуги тоже не должны быть фиксированными. И детям с потребностями в большей реабилитации должны оказывать ее столько, сколько им нужно. Ведь это же в интересах государства — поставить человека буквально на ноги и помочь ему стать самостоятельным, нежели до конца жизни платить ему пособие по нетрудоспособности.
”Также нужно помнить, что родитель такого ребенка — зачастую весьма молод, он ходит на работу, — отмечает еще один важный аспект Рийна Калласте. — Ребенок в это время в садике. Когда родитель с ребенком приходит после садика, допустим, в 18 часов вечера, на занятия, ребенок уже физически не способен работать. У него был ооочень длинный день!”
В этом свете ей кажется разумным, чтобы Департамент социального страхования, который очень заботится о том, чтобы не транжирились попусту выделенные на реабилитацию деньги, организовал бы все так, чтобы с детьми садиковского возраста занимались до обеда. А со школьниками — вскоре после обеда.
”Ведь они тоже после уроков уставшие. И важно организовать все так, чтобы это было результативно, — подчеркивает специалист. — Департаменту нужно больше сотрудничать с садами и школами”.
Должно быть индивидуально
В целом же, отмечает Рийна Калласте, наша система реабилитации зачастую работает не так как нужно. Причин на это несколько. Первая — отсутствие коммуникации. То есть Департамент социального страхования должен понять, что развитие ребенка — это комплексная задача. Состояние здоровья нужно оценить, дать советы родителям, дать рекомендации воспитателям в садике или учителям в школе, какой подход должен быть к этому ребенку.
”Но сейчас этого нет, — констатирует специалист. — Там, где родители, система реабилитации, школы и садики должны работать слаженно, у нас каждый тянет одеяло на себя. И много дублирования”.
Она отмечает, что в данном случае хороший пример — Финляндия. Там все работают слаженно, функции поделены, и дублирования нет. У нас же больше похоже на хаос. И если у родителей появился ребенок с особыми потребностями, то они зачастую не знают, куда бежать, что делать и где просить о помощи. Плюс везде очереди.
Деньги на реабилитацию для взрослого человека составляют 483 евро в год. Причем раньше половина из них уходила просто на составление плана, и собственно на услуги оставалось всего ничего.
”Большинство взрослых людей, которые к нам приходят за реабилитацией, делятся на две группы, — рассказывает Рийна Калласте. — Первая — с остеоартрозом, то есть сюда относятся все те, у кого боли в коленях, проблемы с тазобедренными суставами, корпальными каналами, боли в спине (после операции, например). Вторая группа — заболевания нервной системы. Например, последствия инсультов, травм мозга и спины, Паркинсон, мультиплекс (рассеянный склероз). И к ним нужен разный подход, а не одинаковая сумма в 483 евро в год на всех”.
Например, к первой группе относится большинство людей, приходящих на реабилитацию. И в Европе в общей сложности 60% людей старше 60 лет страдают от остеоартроза в той или иной степени.
”И для таких людей 483 евро в год — вообще не тема, — подчеркивает Рийна Калласте. — Им нужно намного больше физиотерапии и бассейна — в группе или индивидуально. А этих денег хватает ненадолго. И что делать потом?”
Одна из женщин с проблемами в спине и плечах, например, недавно говорила, что если бы ей эти 483 евро платили на счет ”живыми деньгами”, то этого бы хватило на абонемент на 12 месяцев в бассейн, и можно ходить хоть каждый день и сколько хочешь.
”Да, мы тоже предлагали заменить эти 483 евро на бумаге на 200–220 евро, но санаторного лечения, — говорит Рийна Калласте. — Все же лучше было бы для людей”.
При этом, добавляет специалист, есть люди, у которых — тяжелейшая депрессия, и к ним нужен индивидуальный подход. Да, они могут сходить пять раз на физиотерапию, но те упражнения, которые им показали, дома делать не будут. Потому что у них нет сил. Потому что люди с тяжелейшей депрессией вообще дома ничего не делают, только лежат и смотрят в потолок. И проблему нужно начинать решать у психолога, а не у физиотерапевта.
”Или лишний вес, — приводит еще один пример Рийна Калласте. — Ему тяжело делать все эти упражнения. И реабилитацию нужно начинать у консультанта по питанию, который составит меню и поможет человеку прийти в форму, параллельно можно походить к психологу, и только потом — физиотерапия. Это все должно быть индивидуально”.
Можем, но не хотим
Специалист считает, что если оказывать людям с особыми возможностями правильную поддержку, то они вполне могут жить полноценной жизнью.
”Но важна мотивация, — подчеркивает она. — Те дети и семьи, которые находят мотивацию для себя, показывают после реабилитации отличные результаты. Например, в 2004 году я познакомилась с мамой маленького тогда еще Семена, у него был ДЦП (детский церебральный паралич). У мамы еще двое детей, но она требовала от него столько же, сколько и от старших. Ждала, пока он сам оденется, приучала к самостоятельности. Сейчас он женат, у него есть ребенок, работа в телефонной фирме. Он ходит сам, но с костылями. И никто не видит, что он на костылях, потому что он очень интересный человек!”
Есть еще одна девочка, у которой тоже ДЦП, но она поступила в университет, закончила, и сейчас у нее докторская степень.
”У большинства людей с этим заболеванием голова работает хорошо, и они могут учиться, получать высшее образование и потом работать. Один наш пациент работает, например, в сфере ИТ, другой — преподает в университете графический дизайн, третий — вообще дома.
Таким людям подходит, например, работа бухгалтером, в библиотеке, работа аналитиком, статистика. Одна женщина очень коммуникабельная, и несмотря на то, что у нее проблемы с равновесием — когда она ходит, ей нужно держаться за стенку или смотреть на бордюр, чтобы не качнуться куда-нибудь на дорогу — она вполне может быть коучем или инструктором по йоге и работать, к примеру, по четыре часа в день”.
С 12 сентября некоторые такие пациенты могут продолжить ходить в центр ”Адели”, даже когда тот прекратил в одностороннем порядке сотрудничество с Департаментом социального страхования. Они смогут ходить по программе трудовой реабилитации. Главные условия — вы учитесь или работаете и у вас частичная степень трудоспособности.
Тут надо отметить, что после реформы трудоспособности люди с особыми возможностями стали делиться экспертами на частично трудоспособных и полностью нетрудоспособных. Те, у кого частичная трудоспособность, могут по-прежнему ходить по программе трудовой реабилитации в центр ”Адели”. Те же, у кого полная нетрудоспособность, такой возможности лишены.
Люди с ДЦП и травмой спины, как правило, в глазах экспертов — на 100% нетрудоспособны. Хотя опыт Рийны Калласте показывает, что не всегда это так.
”У нас был случай, когда одну женщину после переоформления бумаг (чтобы продлить нетрудоспособность) признали не частично трудоспособной, а полностью нетрудоспособной, — рассказывает Рийна Калласте. — Таким образом, она стала получать пособие на 150 евро в месяц больше, но лишилась возможности ходить к нам. Мы написали протест с просьбой, пусть эксперт, который так решил, вызовет человека на прием и посмотрит. Но этот протест тоже отклонили. И человек лишился возможности ходить на реабилитацию”.
С одной стороны, рассуждает она, прибавка в 150 евро в месяц для многих людей с особыми потребностями — существенное подспорье. С другой стороны, они лишаются возможности посещать занятия. А 355 евро в месяц платить за них — они себе это позволить не могут, ведь для большинства из них эти деньги — единственный доход. И государство тем, что лишает их реабилитации, лишает их и возможности развиваться и улучшать свое здоровье. А как только с ними перестают заниматься, начинается регресс и ухудшение их состояния.
”Я не понимаю, что у нас происходит, — со слезами на глазах говорит Рийна Калласте. — Почему так относятся к людям? Почему не уважают ни инвалидов, ни тех, кто с ними работает? Почему от государства мы видим только желание сэкономить, отказы на вспомогательные средства, которые реально могут помочь, унижение и бесконечные проверки со стороны некомпетентных лиц?”
Не всё так плохо
Советник службы реабилитации Департамента социального страхования Ярко Коорт заверяет, что всем клиентам центра ”Адели”, кто получал у них услугу, но в связи с прекращением договора не получил до конца, найдут или уже нашли новое место. И департамент уже отправил или скоро отправит всем этим людям письма по электронной или обычной почте, где будет новое направление и список учреждений, среди которых человек сможет выбрать для себя подходящее. Отдельно там будут указаны те места, где точно согласны сразу же принять новых пациентов.
”Тех, кто не закончил получать услуги в ”Адели”, около 200 человек, — добавляет Коорт. — Всего же в Эстонии направления на реабилитацию на эту услугу, но могут ходить и в другие места, получили ориентировочно 18 000 человек. Несомненно, ”Адели” — большой центр по оказанию услуг, но не единственный”.
Список учреждений, оказывающих услуги по реабилитации, можно найти на сайте mtr.mkm.ee: слева выбираете ”Otsingud”, потом ”Ettevõtja”, в графе Tegevusloa выбираете ”Rehabilitatsiooniteenus” и получаете все данные. Всего в Эстонии 127 учреждений.
Скандал с социальной реабилитацией
Когда эстонские СМИ проанализировали степень компетенции чиновников Департамента социального страхования, выяснилось, что людей, нуждающихся в реабилитации, оценивают те, у кого нет спецподготовки. В отделе оценки 39 человек, из них 21 — со средним образованием, в том числе повар, маляр и специалист по гостиничному обслуживанию, остальные просто окончили среднюю школу.
Департамент парировал так: эти чиновники лишь следят за нормами оформления документов, они никого не оценивают и не ставят диагнозов. У всех или уже есть высшее образование, или они его получают, или у них большой стаж работы. А окончательные решения принимают все же врачи и специалисты своего дела.
