"Я – счастливый космонавт!" Владимир Титов – о героическом прошлом, туристах на орбите и опасности космических войн
Владимира Георгиевича Титова можно без обиняков назвать человеком-легендой. В свое время он установил рекорд, проведя на орбите целый год. А ведь до этого было несколько неудач, которые едва не поставили крест на его карьере. В Таллинне Титов побывал по приглашению международного медиаклуба ”Импрессум” и дал интервью ”МК-Эстонии”.
26 сентября 1983 года Владимир Титов вместе с Геннадием Стрекаловым должен был лететь на орбиту на корабле ”Союз Т‑ 10”, но из-за пожара в ракете-носителе спускаемый аппарат с экипажем был отстрелен на старте. Космонавтов тогда отделяли от гибели несколько секунд.
Это была вторая неудача Владимира Титова: за полгода до того в его первый полет на ”Союзе Т‑ 8” корабль так и не смог состыковаться с космической станцией. В обоих случаях вины Титова не было, однако советское космическое руководство все равно не горело желанием запускать ”несчастливого” космонавта (к слову, однофамильца второго человека в космосе Германа Титова) на орбиту.
Но Владимир Титов был упрям и не хотел сдаваться. Не сдался он и тогда, когда в 1987 году уже должен был полететь на станцию ”Мир” — но за несколько дней до старта экипаж Титова из-за болезни напарника был заменен дублирующим. Многолетнее упорство было вознаграждено: в декабре 1987 года Титов все-таки полетел на ”Мир” в качестве командира третьей основной экспедиции и вместе с Мусой Манаровым установил тогдашний рекорд продолжительности полета: 365 суток 22 часа 38 минут 57 секунд.
Потом были и другие полеты. Так или иначе Титов рвался в космос — в 1990-е его дважды назначали на руководящие должности в Центре подготовки космонавтов и дважды по личной просьбе Титова понижали в должности, так что он вновь входил в отряд космонавтов. Поэтому от ярлыка ”несчастливого” Титов отмахивается: ”Я — счастливый!” Он вообще не любит рассуждать о героизме. О работе — другое дело.
Для Владимира Георгиева космос — прежде всего работа: тяжелая, непознанная, интересная. Говорят, именно Титов стал прототипом ”несчастливого” космонавта — героя Юозаса Будрайтиса из советского фильма ”Возвращение с орбиты”, но сам Титов на пресс-конференции в Таллинне сказал, что даже не досмотрел это кино до конца. У космонавтов самый любимый фильм, который традиционно смотрят перед стартом, другой: ”Белое солнце пустыни”. И не из-за восточных декораций, а потому, что это фильм о силе духа.
Ракета — всего лишь железо…
– Вы хотели полететь в космос, несмотря на все препоны и преграды, хотя в детстве мечтали стать не космонавтом, а летчиком-испытателем. Почему вас так тянуло на орбиту?
– Мне просто хотелось летать в космос. Вам хочется быть журналистом, например, и даже если вас от этой работы отлучить, вы все равно к ней вернетесь. Вот так и я.
– Ваша супруга говорила как-то, что каждый следующий полет был для нее страшнее предыдущего. Вы испытывали когда-нибудь страх?
– Конечно. Люди живые, не железные. Бывают жутковатые моменты, все-таки космос — среда, не очень-то пригодная для жизни. Но только животный страх космонавтам испытывать нельзя. Нужно работать.
– Страшнее всего было, наверное, когда случилась катастрофа на старте ”Союза Т‑ 10”?
– Наверное, да. Хотя вообще ситуация была страшной для тех, кто наблюдал и принимал решения. Мы, космонавты, по сути, ничего не видели — мы же были под головным обтекателем и о том, как развивались события, узнали потом, когда увидели снятые операторами кадры.
– Что вы ощущали в те минуты?
– Да что тут рассказывать… Ждали старт, а получился САС (система аварийного спасения — прим. авт. ). Да, неприятно, но что уж тут… Пищать, верещать, по земле кататься — несолидно как-то.
– После двух неудач вас стали называть ”несчастливым космонавтом”…
– Да почему ”несчастливым”? На меня повесили какой-то ярлык, ну правда. Я — счастливый космонавт! Остался жив, летал. И в той аварии, между прочим, никто не погиб. Да, одному корреспонденту ребра переломало, он стоял близко к ракете, упал — но это самые большие потери. А ракета — это железо. Железо новое сделали.
– И все-таки после аварии вас на время перестали допускать к полетам.
– ”Перестали допускать” — это грубо сказано. Меня поставили в очередь. Когда очередь подходила, меня опять ставили в конец… Но я ждал своего времени. Ощущения были, понятно, паршивые: годы работы — и опять все начинать сначала. Но это ведь твое личное дело: хочешь — уходи, хочешь — продолжай. Никто тебя в шею не гонит, дуло автомата на тебя не наводит… Шансы у меня все равно были. Если б шансов не было, наверное, и решение было бы другим. Но шансы были, никто их меня не лишал. Я и с генеральным конструктором Валентином Ивановичем Глушко говорил…
– Насколько тот разговор был переломным?
– Он был скорее информационным. Глушко согласился, что нашей вины в катастрофе ”Союза Т‑ 10–1” нет, в том, что ракета сгорела, виноваты те, кто эту ракету делал — в конструкторском смысле ракета хорошая, а то, что конкретный экземпляр оказался бракованным, точно не наша вина. Глушко с этим согласился, он же был ра-зумным человеком. Так что шансы полететь в космос у меня оставались — и я в конце концов полетел.
– Вы с Мусой Манаровым установили тогдашний рекорд пребывания на орбите, 365 дней 22 часа. Целый год вне Земли. Насколько это было тяжело — физиологически и, главное, психологически?
– Мы к этому полету тщательно готовились и особой ноши на плечах не ощущали. Работы было много, мы ее с удовольствием выполняли, — это род деятельности, которым мы хотели заниматься. Если б не хотели, ушли бы из отряда космонавтов… Но мы хотели, а раз так — просто делай свое дело, и нечего сопли распускать.
Смотреть на Землю никогда не устанешь
– Восстанавливаться после года в невесомости было сложно?
– Да, первое время приходилось несладко. Но и считать период реадаптации какой-то катастрофой тоже нельзя, медицина накопила достаточный опыт того, как адаптировать космонавтов к земным условиям. Мы, собственно, шли по путям, которые были уже проложены, разве что чуть подольше полетали.
– Вы тосковали по Земле, глядя на нее в иллюминатор?
– Я так скажу: смотреть на Землю никогда не устанешь. Это красиво, информативно, захватывающе — и не всем удается посмотреть второй раз. Тут еще дело в том, что глаз человека адаптируется к невесомости постепенно, изменяются его геометрия и объем. Космонавты знают: через месяц полета ты смотришь не так, как видел раньше. Мне нравилось. Когда выдается свободная минута, берешь фотоаппарат или видеокамеру, ищешь и снимаешь что-то интересное… Мы спустили потом на Землю три мешка фото– и видеопленок. Три! Правда, я этого материала потом не видел. Ближе к концу полета я перестал бросать пленки в мешок, а то вообще ничего не осталось бы… Но это уже особенности организации полетов.
– Некогда на космонавтов все смотрели как на героев, потом к ним стали относиться с меньшим восторгом. Многие спрашивали себя: ”Зачем нужна космическая программа, когда есть столько проблем на Земле?” Как бы вы ответили на этот вопрос?
– Те, кто так рассуждает, не все правильно понимают. Если мы застынем на каком-то рубеже, мы так и будем сидеть на одном месте — не ниже и не выше. Цивилизация потому и развивается, что появляются люди, которые видят дальше других — и своей волей заставляют всех работать в каком-то направлении. Только так и возможен прогресс. Те, кто не хочет развиваться, в конце концов заплесневеют и погибнут.
Все очевидно, мне кажется, так что за освоение космоса даже агитировать особо не нужно. Кто понимает, тот понимает, а кто нет — мне жаль таких людей. Если все деньги, вложенные в космонавтику, вложить, скажем, в строительство дорог или производство колбасы, этих дорог и этой колбасы особо все-таки не прибавится. Так что все такие разговоры — они, что называется, в пользу бедных. Есть крикуны, которым лишь бы покричать. Сами ничего не делают, им лишь бы покритиковать кого-то…
И это не идеализм, это реализм. Люди пытаются что-то построить, ошибаются, спотыкаются, ищут пути, выбираются из трудных ситуаций — и продолжают идти маршрутом, предопределенным самим развитием человечества. Развитием планеты даже! Мы как человечество едины, неважно, что мы живем в разных городах и странах. То, что понастроили границ, — это все суета. Чтобы это понять, нужно немного над этим всем приподняться. Но не все хотят приподниматься. Что делать…
– В последние годы наблюдается всплеск интереса к космическим проектам ближнего прицела — колония на Луне, полет на Марс… Насколько, по-вашему, все это нужно — и реализуемо?
– Прежде чем проводить исследования, нужно понять, зачем они и, грубо говоря, с чем их едят. Ведь как шло освоение космоса? Поначалу по задумкам Королёва и Келдыша нужно было создать средства для космических полетов и защиту от негативных факторов. Дальше нужно придумать, как жизнь в космосе сделать более комфортной. Так после кораблей появились станции, они стали разрастаться, наращивать модули, в них ставится все больше экспериментов — и не просто так, а ради конкретных результатов. Об этом можно говорить очень долго.
Другое дело, что движение вперед притормозилось — и идет накопление статистических материалов. Этот период затянулся, на что наверняка повлияли экономический кризис и международная обстановка. Не все деньги, выделяемые на космические исследования, используются по назначению, и так далее. Освоение космоса должно сдвинуться с места, но, увы пробуксовывает. Никуда не денешься: в этой области сложно быть частным предпринимателем, нужно участие государства. Тот же Илон Маск, экспериментирующий с полетами в космос, начинал как частное лицо, но первый его контракт с НАСА был на четыре миллиарда. Это отличный бизнес, я считаю.
Тот, кто лезет в космос с дубиной, рискует
– Вы работали российским советником компании Excalibur Almaz, которая планировала в том числе туристические полеты на Луну. Космический туризм перспективен?
– Ну а что ж не перспективен? Если уж полеты туристов давали возможность частично оплатить пуски космических кораблей…
– Мы долетим в ближайшие десятилетия хотя бы до Марса?
– Понимаете, это не задача ради самой задачи. Наша цивилизация рано или поздно полетит на Марс. И вовсе не факт, что если это случится раньше, будет лучше: может быть не готова материальная база. Нам нужно развивать и дорабатывать системы, без которых человеку в космосе и на том же Марсе не прожить. Но то, что человек пойдет дальше, неоспоримо — он все время идет дальше. Кто в горы, кто под землю, кто плывет по океану, кто летит в космос. И людей не остановишь!
– Не факт, что у нас будут технические средства, чтобы идти дальше…
– А вот для того, чтобы они были, надо постоянно, целенаправленно, непрерывно вести в космосе работу. И она ведется, несмотря на кризисы. Даже в черные девяностые, когда некоторые умники все развалили, космической отрасли России удалось сохранить людей. На заводах стали работать очень пожилые люди — молодежь туда не шла, молодые все хотели стать, как у нас говорят, манагерами. А люди, работавшие на совесть, на страну, на идею — вытащили космонавтику. Сейчас в институты опять пошли молодые ребята: новая волна инженеров, конструкторов. Это радует.
– Тем не менее пресса постоянно пишет о том, что в последние годы у ”Роскосмоса” неудач больше, чем обычно.
– А вы сами считали, больше их, чем обычно, или нет? Прессе нужны сенсации. Однако есть статистика по каждой ракете: сколько было пусков, сколько аварий. Посмотрите статистику — и вам все станет ясно. Неудачи объективно возможны либо из-за недоработки конструкции — но если ракета уже надежно летает, таких недоработок в ней нет, — либо из-за ошибки в производственном цикле, либо из-за человеческого фактора при сборке: плохо собрали, плохо установили… Ведь в авиации появились даже и контрафакты. Как ты полетишь на самолете, если у него в двигателе вместо стального вала стоит, условно говоря, чугуниевый? Самолет развалится и упадет. Это ведь не конструктор виноват, и не технология. Виноваты люди. Когда они будут добросовестно относиться к работе, все будет летать надежно. А для этого надо людей воспитывать. Это процесс кропотливый и длительный…
– Вы в этом отношении оптимист?
– Почему я должен быть пессимистом? Вся жизнь показывает, что только оптимизм движет прогрессом.
– Все так, но ведь и вас в свое время не взяли на работу в Российское космическое агентство, хотя вы были профессионалом. В итоге вы стали работать на ”Боинг”…
– И кто выиграл? Выиграли ”Боинг” и я. Я — потому что получал не зарплату ”Роскосмоса”, а куда более существенную зарплату ”Боинга”. А ”Боинг” получил от меня информацию, которая была ему нужна, чтобы работать с Центром управления полетами, Центром подготовки космонавтов, с индустрией… Мы все решили свои задачи.
– В годы холодной войны космос был своеобразным полем боя. Сейчас говорят о новой холодной войне — как вы думаете, может космос снова стать ареной для соревнования сверхдержав?
– Может. И это плохо. Космическое оружие — страшное оружие: его не так-то легко перехватить. Тот, кто лезет в космос с дубиной, рискует этой же дубиной и получить. Горячие головы здорово рискуют…
