Пять тупиков интеграции — и как нам из них выбраться
Еще год назад это казалось принципиально невозможным. Но во время коалиционных переговоров IRL и центристы искали общие знаменатели в теме интеграции. ”Послушай, ты сейчас стоишь на своем, потому что это твоя философия, потому что это твоя политическая линия, или потому что этого хотят твои избиратели?” — за общим столом переговоров было место и вопросам из категории ”давайте знакомиться”. Потому как IRL и центристы за одним столом переговоров — это уже интеграция. В том смысле, что это попытка услышать и понять мнение, которое до сих позиционировалось как ”полярное”.
Возможно, это удивит, но от нового состава коалиции можно ожидать и нового осмысления интеграционной тематики. И даже не столько потому, что сейчас эстонская или русская сторона получит больше, чем получала раньше. А потому, что впервые за долгое время за столом переговоров лицом к лицу сидят те, кто весь свой политический капитал построили на политике защиты и противопоставления. И уже осознание и принятие этих двух сторон является своего рода интеграцией политического ландшафта. Поэтому, вне всяких сомнений, появление в коалиционном договоре пункта под номером ”6”, полностью посвященного вопросам интеграции — это если и не прорыв, то огромный задел для решения годами набивавших оскомину проблем.
Но сначала о тупиках ныне действующей системы, препятствующей решению интеграционных вопросов.
Выход из первого тупика
Для многих представителей эстонской национальности до сих пор является открытием, что русскоговорящие в Эстонии — группа отнюдь не гомогенная. В том числе и по своему восприятию политических вопросов или, к примеру, по своему отношению к интеграционной тематике. Иными словами, русскоязычные люди в Эстонии очень разные. И среди этих очень разных есть совершенно четкая группа людей, которых определяет слабое владение эстонским языком, но при этом чувство эмоциональной привязанности к Эстонии. И, что немаловажно, материальное положение этой группы часто оставляет желать лучшего.
В отличие от иных групп, которые либо уже выучили эстонский язык, либо вообще не желают этого делать, — описанная выше категория, с точки зрения интеграции, самая что ни на есть целевая. Но своими силами они не справятся. И вот здесь стоит вспомнить преамбулу конституции ЭР, в которой четко обозначена цель и задача Эстонии как государства: ”Keele ja kultuuri säilimise läbi aegade”. Стало быть, хорошее владение эстонским языком живущих здесь людей — это цель самого государства. А значит, и помощь тем, кто заинтересован в достижении этой цели — тоже задача самого государства. Отсюда вывод: курсы эстонского языка должны быть бесплатными.
Выход из второго тупика
Так, между той же Нарвой и каким-либо из министерств годами не было четкого обмена информацией — нормального общения. А в итоге министерство культуры всем составом в ладоши хлопает от счастья, что в Нарве построят творческий комплекс ”Vaba lava”, все члены правительства убеждены, что это мега-проект для всего региона, а приезжаешь в Нарву и слышишь от представителей местной власти: ”А что это вообще такое будет?”.
Около года назад спасли от продажи с молотка церковь в Нарве. Министерство культуры в своих кабинетах решило, что библиотека в церковном здании — это будет счастье для всех. Проект предложили. В эстонских медиа начали говорить словно о свершившемся факте. Приезжаешь на место и слышишь: ”Вообще-то мы уже запланировали городскую библиотеку в другом месте, а библиотеку в церковном здании нам потом по счетам за отопление не потянуть”. На английском это называется ”misconnection”. Тотальная ”потеря связи” или навыков общения между Тоомпеа и местными властями. Словно синхронный перевод нужен не столько с языка на язык, сколько вообще ”с птичьего на человечий”.
Выход из третьего тупика
Но причина проблем с интеграцией даже масштабнее, чем может показаться из двух предшествующих пунктов. Тема интеграции как таковая у нас провалилась между двумя министерствами. Что это значит? Это значит, что, вроде как и финального ответственного лица, с которого спросить за провалы, — нет.
По сути, за интеграцию отвечает Министерство культуры. Но, к примеру, стратегия развития эстонского языка — а важной частью интеграции является именно что качественное преподавание языка — возложена на министерство образования. Дальше еще загадочнее. Есть MISA (Фонд интеграции и миграции "Наши люди"), который находится под ведомством Министерства культуры, но при этом отвечал за организацию курсов эстонского языка.
Как мы помним по опыту прошлого года, по очередям в несколько тысяч человек, а также по результатам организованной проверки — интеграционный фонд превратился в орган распределения денег, в бюрократическую машину. В итоге во время коалиционных переговоров был закреплен ряд важных решений.
Первое — MISA как отдельная единица либо вообще не нужна, либо требует полного пересмотра цели и задач своего существования. (Здесь два возможных пути. Первый: MISA во главе с руководством, с советом и при участии Министерства культуры представляет общественности новую концепцию и обоснование своего существования. И с новой концепцией контора MISA переезжает в Нарву. Второй вариант: MISA как отдельная единица закрывается, а ее функции переходят тем чиновникам, которые и сейчас работают в Министерстве культуры на должностях, подразумевающих ответственность за политику интеграции.)
Второе — тема курсов эстонского языка логично выводится из-под интеграционного фонда. Появляются два дома эстонского языка (в Нарве и в Таллинне), которые среди прочего отвечают и за тему бесплатных курсов. И тут один большой вопрос о том, какое из министерств должно отвечать за деятельность этих двух домов. На мой взгляд, поскольку здесь уже речь напрямую идет о стратегии развития эстонского языка, то ответственным лицом должно стать Министерство образования и науки.
Выход из четвертого тупика
Многие вопросы, которые рассматриваются в контексте интеграции, давно ушли в эмоциональную плоскость и, на самом деле, простыми техническими решениями их уже не поправить. Мы говорим о теме ”гражданства” или теме ”изучения эстонского языка” или о теме ”русской школы”, и каждый вычитывает между строк прежде всего удары по ранам своего прошлого.
Эстонец вычитывает про боль своей семьи, а русский про боль семьи в период неопределенности местного русского вопроса в 90-х. И оба будут правы. И обе стороны от звона собственных аргументов не слышат о боли другой стороны.
И наконец пятый угол
Есть у нас новая тенденция появления ”верного/правильного мнения”. В последнее время местные исследователи или люди, проводящие опросы, стали отмечать следующее. Русскоязычный отвечающий знает, какого мнения по политическим вопросам от него ждут, а какое мнение будет, так сказать, неверным. И в итоге во время опроса, в зависимости от своего желания, он говорит не то, что думает, а то, что хотят/ не хотят от него услышать. Чем эта тенденция плоха? Тем, что мы не можем полностью опереться на результаты опросов, особенно если они не анонимны, а, скажем, проходят в виде ”теле-опроса” на камеру. Нам становится сложнее понять настоящие настроения на кухнях.
Второй вопрос: почему это происходит? А потому, что, к сожалению, при нашей свободе слова мы стали крайне нетерпимы к ”нетипичному” мнению. Если мнение как под копирку не совпадает с ”мейнстримом” (особенно в вопросах интеграционно-политических), то ровно в тех местах, где это мнение выходит за края отведенной кальки, мы начинаем болезненно порицать. А нам надо слышать и ”нетипичные” мнения, чтобы понимать их причину, а значит, и строить варианты преодоления возможных конфликтов.
Напоследок — специально для русскоязычной аудитории
Время от времени в прессе можно увидеть очередную статистику, показывающую малое количество русских в сфере госучреждений или сферах, связанных с государственными структурами. Замечу, что в целом, какую бы сферу вы сегодня не взяли — у нас острая нехватка профессиональных кадров. В том числе и в тех сферах, которые требуют (кроме соответствующего образования и госязыка) знания русского языка и русского контекста. Людей, которые готовы понимать и эстонский контекст, и местный русский контекст отрывают с руками и ногами. В политических кабинетах страны сегодня ломают головы, где взять описанных выше специалистов как минимум на пять руководящих позиций. К примеру, на должность руководителя дома эстонского языка.
В завершение, пункт под номером ”6” коалиционного договора (а этот договор не является секретным документом и находится в открытом доступе в интернете) мне, как бывшему журналисту, дает надежду на то, что и интеграционные вопросы можно сдвинуть с мертвой точки. План хорош, теперь вопрос в реализации.
P.S. Почему слово ”интеграция” одинаково раздражает и русских, и эстонцев? Во-первых, около 25 лет слышим и используем это слово, а результаты спорные (русская реакция: ”Опять нас интегрируют?!” — Эстонская реакция: ”Почему они еще до сих пор не интегрировались?!”). Во-вторых, при спорных результатах, на это слово уходят миллионы и миллионы евро (жалко этих миллионов обеим сторонам). В-третьих, потому что русские понимают под интеграцией двусторонний процесс, а эстонцы зачастую думают, что интеграция — это когда ”мы не против, чтобы они интегрировались в наше общество”. И обе стороны подозревают, что вторая сторона понимает интеграцию иначе. В-четвертых, потому что термин ”интеграция” — абстрактный и требующий пояснений как на эстонском, так и на русском. В-пятых, потому что, когда осознали абстрактность интеграции, придумали новый термин ”lõimumine” и не подумали, что точного перевода без пояснений на русском у этого слова нет.
