Марина Кальюранд — о том, как изменилась роль МИД после вступления в ЕС и НАТО

Новая глава МИД Марина Кальюранд считает, что после вступления Эстонии в Европейский союз, отношения с Латвией, Литвой, Финляндией и другими странами ЕС больше не являются внешней политикой. О том, чем занимается Министерство иностранных дел, как строятся отношения с партнерами и какие шаги могут быть предприняты для освобождения Эстона Кохвера и охранников судов в Индии, Кальюранд рассказала в интервью Eesti Päevaleht.

Заимствуя мысль у президента, вы являетесь министром иностранных дел времен кризиса, поскольку должны заниматься такими гибридными проблемами как беженцы и долговой кризис Греции. Но в то же время: права ли я, если скажу, что внешняя политика все меньше становится ”песочницей” МИД? Ведь внешней политикой сейчас занимаются, например, Министерство финансов, Министерство внутренних дел и премьер-министр.

Внешняя политика — это отношения Евросоюза и Эстонии с третьими странами. То, что министр внутренних дел обсуждает перемещение беженцев, является внутренней политикой Евросоюза. То, что министр финансов обсуждает помощь Греции, тоже является внутренней политикой Евросоюза. Так, в этом отношении, министр внутренних дел и министр финансов занимаются внутренней политикой. Тема беженцев находится во внешнеполитическом измерении, если мы общаемся с теми странами, откуда прибывают беженцы, то есть, со странами, находящимися вне Евросоюза.

Какими темами занимаются министры иностранных дел Евросоюза? Только что я впервые была на совете по иностранным делам в Брюсселе и на повестке дня был Тунис, Ливия, процесс восстановления мира на Ближнем Востоке, Иранский договор — эти темы являются внешней политикой Евросоюза.

Если все же вернуться к сути вопроса, то согласны ли вы с тем, что МИД после присоединения к Евросоюзу и НАТО потерял свою важность?

Роль Министерства иностранных дел во внешней политике точно не уменьшилась. Если мы говорим о внешней политике Евросоюза и Эстонии, то ею занимается МИД, являющийся центральным учреждением по внешней политике и остающимся таковым.
Для нас изменилось понятие внешней политики. Внешнюю политику в рамках своей компетенции и полномочий осуществляют и другие институты: президент, премьер-министр, депутаты Европарламента и так далее. У них у всех есть какая-то роль и я верю в такую внешнюю политику, которая приобщает и которую осуществляют совместно.

В ”Актуальной камере” вы сказали, что у министра иностранных дел нет своей внешней политики, она есть у правительства. И все же, имея длительную дипломатическую карьеру, вы явно знаете, что от убеждений министра, его персоны, умения общаться и улавливать тонкие нюансы общения внешняя политика зависит очень сильно.

Здесь следует разделить демократические и недемократические страны, потому что я не представляю, чтобы в демократическом государстве одна персона могла бы начать менять внешнюю политику или противиться ей. Это просто не работает так. Министры приходят и уходят, а внешняя политика Эстонии продолжается, и следующий министр поведет ее дальше.

Но все же по-своему?

Конечно появляются какие-то связанные с личностью нюансы. Каждый министр — человек. Кто-то больше говорит, кто-то чаще улыбается. Мой плюс в том, что я работала в Министерстве иностранных дел 24 года. Я сталкивалась почти со всеми областями внешней политики, знаю всех работающих здесь людей, и они знают меня. Это обязательно накладывает на ведение внешней политики какой-то отпечаток.

Откуда в глобальном смысле исходит большая угроза безопасности, от России или ИГИЛ?

Угрозы безопасности несравнимы единым образом, потому что каждой угрозой следует заниматься отдельно. Агрессия России против Украины изменила картину безопасности в Европе. То же и с терроризмом, который пришел в Европу. Только вчера (позавчера — прим.ред.) произошел теракт в Турции. Мы должны учитывать, что терроризм есть и он расширяется.

Угроз для безопасности значительно больше, чем эти две, и я поставила бы в этот ряд и кибербезопасность. Ни одна кибератака пока не привела к смерти людей, но мы не знаем, когда такое может произойти. Если это произойдет, то каким образом, где, при каких условиях? Мы должны быть готовы и к этой опасности.

Говоря о России, часто применяют понятие правового нигилизма — законодательная и судебная власть де-факто подчинена исполнительной власти. Что вообще можно сделать для освобождения Эстона Кохвера в ситуации, когда адвокат Кохвера до начала заседания сообщает о решении суда продлить срок ареста?

Начиная с того момента, как Эстона Кохвера похитили с территории Эстонии, все было незаконно. Тут нет смысла говорить о суде. У нас нет иллюзий, что правосудие над Кохвером вершиться справедливо. Но это вопрос не только правосудия.

Что мы можем сделать? Пытаемся по мере возможностей сделать его пребывание в тюрьме настолько терпимым, насколько можно.

Готовы ли вы к тому, что в случае признания Эстона Кохвера виновным, помощи будут искать прямо у вас и у министерства?

Я считаю, что сегодня ни у кого нет иллюзий в том, что, если суд состоится, приговор будет обвинительным. Я думаю, что сегодня ни у кого нет иллюзий, что с высокой вероятностью срок будет длительным. Это не изменит действий МИД, мы продолжим работать.

Работа по освобождению охранников судов в Индии и Эстона Кохвера непосильна для МИД?

Нет. К решению этих вопросов привлечены наши консульские чиновники в Таллинне, наши отделы по прессе, публичной дипломатии и политике. Круг людей достаточно широк, чтобы мы могли заниматься всеми этими вещами.