МНЕНИЕ: Нужны ли нам иммигранты?
Несколько лет мы привыкали к тому, что когда заходит речь о миграции, то непременно только в одном направлении: эмиграции. Похоже, настало время посмотреть и в другую сторону: на иммиграцию, пишет в ”МК-Эстонии” обозреватель Айн Тоотс.
Основная дискуссия в последние дни развернулась вокруг того, что делать с беженцами из Северной Африки и Ближнего Востока, хотя Эстонии это мало касается. План Евросоюза распылить на своей территории по квотам 10 тысяч беженцев оттуда, с учетом численности населения Эстонии, означал бы для нас прием 25-26 иммигрантов, чего смешно пугаться.
Впрочем, все может измениться, если это лишь первый звоночек и начало процесса, который может стать неуправляемым для Эстонии.
Обуза или ресурс?
Говорить сейчас о размещении беженцев в Эстонии уместно разве что в связи с происходящим в Украине ввиду близости миропонимания, культурных и религиозных традиций двух народов. Кроме того, в Эстонии не такая уж маленькая украинская община (по переписи 2011 года — около 22,5 тысячи человек), проблем с которой у государства не возникало. Правда, оценить это оно тоже не спешит — из почти 80 беженцев из Украины такой статус в прошлом году получили всего семь.
Тема беженцев носит гуманитарный характер и слабо связана с важными для Эстонии темами демографии и трудовых ресурсов. В минувшем году численность населения уменьшилась у нас на 3600 человек, на 1900 — за счет превышения смертности над рождаемостью и на 1700 — за счет миграции. Последняя цифра означает, что за год уехали из страны 4600 человек, а приехали сюда 2900.
Острей всего для Эстонии стоит вопрос миграции рабочей силы — недаром на портале Кассы по безработице 1 мая предлагалось более 3000 вакансий. Да и это лишь фрагмент общей картины, ибо месяц назад один из боссов строительного бизнеса Юло Пярнитс сообщил, что вскоре в Юлемисте понадобятся рабочие помещения для тысячи (1000) ”очень умных индусов”.
Опасения, что с облегчением въезда сюда хлынут толпы Бог знает кого, не подтверждаются фактами. Согласно прогнозу структуры рабочей силы до 2022 года, составленному Министерством экономики и коммуникации, доля специалистов высокой квалификации среди работающих составит тогда 43%, квалифицированных рабочих — 48% и разнорабочих — 9%.
Между тем среди иммигрантов из третьих стран, прибывших сюда на работу в 2009-2014 годах, это соотношение уже было 61%, 38%, 1%! О пользе иммиграции для рынка труда говорит и опыт других стран, например, Великобритании и Швеции, где занятость среди иммигрантов выше, чем среди местного населения.
Кое-что в этом направлении у нас уже делается. Так, неделю назад Фонд развития предпринимательства открыл портал ”Work in Estonia” для желающих поработать в Эстонии, как из стран ЕС, так и из третьих стран, где 12 предприятий предлагали около сотни вакансий. Возможности разные: работа на срок до 6 месяцев или дольше; переезд вместе с семьей или нет и т.д. Сколько найдется желающих и как будет происходить их отбор (может, по датской версии грин-карт?), покажет будущее, но это неплохое дополнение к идее э-резидентства. Новому правительству следовало бы заниматься именно такими масштабными проектами, а не всякими мелочами.
Сопутствующие обстоятельства
Выше речь шла о массовой иммиграции, но иммиграция бывает и штучной. Многого стоит временное переселение в Эстонию, например, Артемия Троицкого и Евгении Чириковой, ибо это представители того русского мира, дружить с которым сочтет честью для себя любой народ. Рано или поздно мир этот займет достойное место и на своей родине, и тогда мы уже не будем казаться россиянам чужими.
У нас чужими после недоброй памяти советского времени кажутся чуть ли не все иммигранты, хотя есть свидетельства, что среди переселенцев постсоветского периода неудачников не так уж много. Имеется в виду способность выучить эстонский язык, считаться с местными обычаями, понять причины здешнего взгляда на историю и т.д.
Алиби для такого отношения к ротации населения зафиксировано у нас в преамбуле действующей Конституции, принятой народом Эстонии с целью ”обеспечить сохранность эстонской нации, языка и культуры на века”. Постоянная в этой конструкции только одна величина: эстонский язык. И народ, и нация, и тем более культура — величины переменные (т.е. уже не такие, какими они представлялись в 1992 году).
Конституцию принял народ Эстонии, а не эстонская нация, относительно которой не раз задавался вопрос, что это за нация: этническая или политическая? В ответ пока раздавалось лишь мычание. Как тут не вспомнить время развала колхозов, когда родилась надежда на возрождение хуторской формы хозяйствования (в 1939 году в Эстонии было почти 140 тысяч хуторов). К счастью, иллюзии эти быстро рассеялись.
Точно так же вряд ли в эпоху глобализации, когда границы между странами и различия между народами становятся все более условными, Эстонии удастся остаться в стороне и жить мечтами о возвращении в первую половину XX века. Вопрос лишь в том, сможет ли она участвовать в управлении этим процессом или смиренно подчинится ему.
