Блокада Ленинграда — глазами ребенка: Delfi публикует отрывки из книги ”871 день”

27 января 1944 года была полностью снята блокада Ленинграда немецко-фашистскими войсками. А началась она 8 сентября 1941 года. Вчера в Таллинне состоялась презентация перевода на эстонский язык книги Нинель Корибской "871 день”.

Будучи девочкой (10-12 лет) она пережила всю блокаду. И уже гораздо позже по просьбе дочери записала свои детские впечатления. Delfi публикует отрывки из этой книги.

”Немец все время совершал налеты, а наши войска постепенно отступали. Солдатики, добираясь до Ленинграда со стертыми в кровь ногами, кричали, что немец идет следом. Радио нам трубило, что хотя наши войска и отступают с тяжелыми боями, враг несет огромные потери. Так прошел август, и кончилось мое детство, я стала маленькой старушкой.

(…)Выдаваемые порции хлеба с каждым днем все уменьшали. К концу ноября норма хлеба составляла 250 грамм рабочим и 125 грамм остальным людям, и за этим хлебом приходилось стоять огромную очередь. Хлеб привозили на санках вручную, его было катастрофически мало, и народ штурмом брал булочные. Счастливчиков, которым доставалась пайка хлеба, было немного, и у тех оголодавшие люди старались вырвать из рук полученный хлеб. У меня лично пыталась отобрать хлеб девочка из дома № 6, которая была гораздо старше меня. Она настолько ослабла из-за голода, что я с ней справилась, и то она все-таки оторвала у моего куска хлеба корку. А по телевизору сегодня показывают кадры, как продавец, не торопясь, взвешивает хлеб и еще довесок кладет, а люди спокойно подходят и получают свою долю. Вранье все это, здесь стояли в очереди голодные озверевшие люди. Я сама видела подростка, укравшего хлеб, он ест этот хлеб, а его бьют ногами и руками. Смотреть на это зверство не могла, но в памяти осталось навсегда.

(…)1942 год встретили, как смогли. Были Лида Заверткина и ее
подруга Валя с кавалером. Так как они работали в пищеблоке, то им
удалось сварить немного рисовой кашки, жиденькой, на воде, но этой
счастливой минуты я не забуду никогда. Они просто спасли мамулю
и меня. Если бы не эта кашка, мы бы не дожили до 18 января 1942 года.
Получив поддержку Лиды, мы воспряли духом и стали заниматься, как теперь говорят, ”малым бизнесом”. Мы покупали на рынке плитку столярного клея весом 100 грамм (стоила одна плитка тогда 35—40 рублей), растворяли ее дома в кипятке и разливали по тарелкам, так что получался так называемый студень. Я не могла дождаться, когда клей остынет, и ела его еще теплый. Мамуля, помню, мне говорила: ”Не пей горячий, а то кишки слипнутся”, но, как говорится, ”голод не тетка”. Часть клея мы съедали, а другую часть клали в авоську с ложками и возвращались на рынок. Люди этот ”студень” покупали и тут же съедали, а тарелки отдавали нам обратно. Так как ”студень” мы продавали дороже, чем стоила плитка, то на вырученные деньги могли купить новые плитки и так по кругу. Иногда, если
тарелки крали, то мы оказывались в убытке.

(…)Голод довел людей до того, что в городе появилось людоедство, и я своими глазами видела два обглоданных трупа. Один, труп женщины, у которой были вырезаны мягкие части тела, лежал около нашего дома, а другой, труп мужчины, у которого были удалены икроножные мышцы, ягодицы и мышцы спины — в парадной у аптеки № 54.

(…)Один раз зимой 1942 года, когда мы были совсем оголодавшие, мама принесла мне с рынка кость, ребро, не баранье и не коровье, как я теперь понимаю, свежее, с прожилками мяса. Я тут же всю кость сырой и сгрызла. Как-то раз я стояла в очереди на улице в аптеку № 54 за цитрамоном. Тут же, не отходя от прилавка, я его проглотила, да ещё, вдобавок, слабительное (оно было чуть сладенькое), и, представьте себе, у меня даже расстройства живота не было”.