Российский физик и активист Михаил Тамм: „В Эстонии все работает лучше, чем где-либо еще, и с большим отрывом“

Российский физик и активист Михаил Тамм уже почти три года живет в Эстонии, работает в Таллиннском университете и участвует в антивоенных акциях, которые проводят россияне. „Новая газета. Балтия“ поговорила с Михаилом о том, почему ему пришлось оставить любимую московскую работу, что волнует людей в экспатском сообществе Таллинна и к берегу какого моря прибило бочку, в которой находился князь Гвидон.

Почему вы решили стать физиком?

У меня в семье почти все были научными сотрудниками или преподавателями, и я с детства предполагал, что моя жизнь будет как-то связана с наукой. Физика меня в средней школе не интересовала, казалось, что это скукотища. Меня в основном интересовала математика, пока я не перешел во 2-ю школу в девятом классе. Там у меня были замечательные учителя, и заслуга моих учителей, в особенности Дмитрия Анатольевича Александрова (но также и Рудольфа Карловича Бега, и Виктора Вячеславовича Волкова, и Сергея Алексеевича Гордюнина) в том, что я превратился в физика, очень велика.

Где вы работали до отъезда?

Вопреки желаю моих любимых учителей, я поступил на физфак МГУ, а не на Физтех. Окончил МГУ, защитил диссертацию, работал в группе Алексея Ремовича Хохлова, на полтора года уезжал на постдок во Францию. Вернулся в 2006 году, потому что мне хотелось в тот момент жить в России.

С 2006 по 2021 год я проработал в МГУ и одновременно с 2013 года работал по совместительству в Высшей школе экономики, в департаменте прикладной математики МИЭМ. В МГУ я прошел путь от инженера до доцента, в МИЭМе был доцентом, читал лекции для студентов по физике мягких сред и статистической физике, сложным сетям, занимался научной работой. Еще на физтехе я читал спецкурс пару сезонов, в один из них это была, пожалуй, лучшая группа студентов, какую я когда-либо видел.

Тем не менее вы оставили любимую работу и уехали из Москвы.

Первый большой кризис у меня случился в 2014-м году. Мне было тяжело находиться в России физически.

Вот это ощущение, когда ты видишь человека с огромным георгиевским бантом в метро, и очень хочется ему дать в морду. И очень тяжело от этого.

Тогда я старался находить любой способ кратковременно куда-нибудь уехать, просто чтобы подышать. В итоге я как-то с этим справился и решил остаться, в основном потому, что была востребованность, интересная работа, ощущение, что я нужен. У меня не очень большие иллюзии относительно моего выдающегося научного уровня, и я понимаю, что если бы я поехал исследователем куда-нибудь в Германию, Францию, Америку, то там таких как я несколько сотен наберется, может — десятков, если говорить про более узкую область. А тут я находился в ситуации, когда был уверен, что есть вещи в современной физике, которые лучше меня в России преподавать никто не может.

И второе. В России, хоть я и постоянно занимался той или иной гражданской активностью, иллюзии, что все будет хорошо, у меня закончились в 2014-м году. Но при этом я всегда мог открыто говорить, что думаю. Все знали о моей гражданской активности, кому-то это нравилось, кому-то нет, но это никак не влияло на мою работу. И в течение семи лет так и продолжалось.

В 2021-м году, после ареста Навального, после того, как я чуть-чуть посидел в полиции, у меня появилось ощущение, что такой режим жизни дальше невозможно будет поддерживать. Скоро ситуация станет такой, что надо будет выбирать ― либо ты занимаешься так, как я привык, своей профессией, либо так, как я привык, гражданской активностью.

Что за гражданскую активность не особенного высокого уровня вот-вот начнут сажать, я все-таки не предполагал. Но понимал, что так же совмещать уже будет нельзя.

В тот момент, когда я это понял, стал рассматривать возможности куда-нибудь уехать хотя бы временно. И очень быстро мне страшно повезло ― я нашел работу, которая была, во-первых, интересна профессионально, а во-вторых, была в Таллинне. И в-третьих, меня туда взяли.

Это лаборатория, которая называется Cultural data analytics. Ее директор оказался достаточно сумасшедшим человеком, чтобы считать, что лаборатории, которая занимается анализом данных, связанных с историей культуры, искусства, медиа, нужен свой физик. Я тоже так считаю, и мы с ним в этом смысле нашли друг друга. И вот уже три года я участвую в этой деятельности.

Вы упомянули, что вас обрадовало предложение в том числе потому, что это Таллинн. Вы бывали здесь раньше?

Тамм, как известно ― очень распространенная эстонская фамилия. Поэтому многие в Эстонии думают, что Игорь Евгеньевич Тамм, мой прадед и основатель одной из ведущих советских школ физики, „их“. К сожалению, я должен отметить, что это не так. Игорь Евгеньевич был по фамилии и на четверть по крови немец, а в остальном ― русско-украинского происхождения. До той глубины, до которой мы знаем его биографию, никаких связей с Эстонией у него нет. И раз уж мы об этом заговорили, скажу еще заодно, что я тут обнаружил, читая Википедию, что, видимо, существует какая-то группа людей, которым почему-то очень важно доказать, что Игорь Евгеньевич ― еврей. Так что воспользуюсь случаем и их успокоить: евреем он тоже не был, это совершенно точно.

Так или иначе, знание о том, что у меня по-эстонски звучащая фамилия, у меня было всегда. И какой-то интерес к Эстонии был. Мы все читали „Компромисс“ Довлатова, стихи Самойлова, Лотмана в телевизоре смотрели. Поэтому какая-то Эстония, конечно, была у меня в голове. Плюс когда я еще учился в школе, осенью 91-го года, через пару месяцев после официального объявления независимости Эстонии, мы были в Таллинне со школьной экскурсией, и это на меня очень сильное впечатление произвело.

Что вас больше всего тогда поразило?

Это был первый западный город, который я увидел в своей жизни. И была атмосфера свободы, были висящие на улицах флаги и ощущение некоторой эйфории от того, что страна добилась независимости.

Кроме того, для советской интеллигенции послесталинской эпохи балтийские республики были очень особенным местом, вокруг них была такая аура привлекательности, по меркам Советского Союза ― исключительности. И, конечно, я это как-то впитывал от более старших родственников и знакомых, и это на меня влияло.

Я об этом почти забыл, но уже когда я был здесь, моя жена Таня обратила внимание, что все тридцать лет в книжном шкафу в моей московской квартире стояла маленькая картинка с воротами Виру, привезенная из той поездки.

В общем, когда я принимал решение о выборе работы, то, что это Таллинн, было для меня отдельным сильным аргументом.

Помните свои ожидания от Эстонии, когда ехали сюда?

Мне сложно сейчас вспомнить, но было ощущение, что здесь должно быть хорошо. Помню, что не ожидал, что здесь окажется так много русского языка.

Естественно, я ожидал Старого города очень, и в полной мере получил ожидаемое: все, что помнил из детства, вернулось. Еще, в какой-то момент в самом начале, гуляя между лесом и морем, Кадриоргом и Старым городом, я понял, что это вот та сама страна из сказок Пушкина, которую мы все знаем, но которая совершенно непонятно где находится. Вот этот дуб зеленый на берегу моря, куда князя Гвидона прибивает в бочке, ― что это такое? Что это за среднерусский пейзаж, окруженный морем? И у меня возникло ощущение, что все это где-то здесь. Надо, наверное, отдельно сказать, что из этого никоим образом не следует, что российское государство имеет какие бы то ни было права на это место. Не имеет.

Наверное, за то время что вы здесь живете, ваше мнение о стране трансформировалась. Какие стороны жизни здесь вам кажутся особенно привлекательными?

Главное, что пошло не так, как мы ожидали, связано не с Эстонией, а с миром в целом и с Россией. Конечно, я думал, что будет плохо, но войны совершенно не ожидал. И в итоге жизнь получилась несколько другой: я не был в России с января 2022-го. Даже к этому привык уже как-то.

Многие вещи оказались похожи на то, что ожидалось, в частности электронное государство и осмысленная бюрократия. Из пяти или шести стран, в которых я провел более чем пару месяцев, и имею представление о том, как там все устроено, могу сказать, что в Эстонии все работает лучше, чем где-либо еще, и с большим отрывом. Иметь дело с немецкой, французской, американской бюрократией ― гораздо меньше удовольствия.

Я всю жизнь прожил в Москве и Париже, двух огромных городах, а сейчас живу в городе среднего размера, и оказалось, что у этого есть множество плюсов. Ребенок у нас только в этом году идет в школу, поэтому мы не вполне имеем возможность это оценить, но есть ощущение того, что в Эстонии хорошее образование.

Еще одна вещь, которую я не особо ожидал и которую очень люблю ― это обилие и разнообразие зеленых пространств в Таллинне. И очень красивая страна вокруг, по которой можно ездить, хотя я большую часть времени мотаюсь по Таллинну и окрестностям, куда можно на велосипеде доехать.

А есть что-то, что хотелось бы поменять?

С одной стороны, невозможно же выбирать из меню по пунктам, „губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича“. Приходится формулировать свое отношение в целом. И в целом, безусловно, мне здесь очень нравится.

Но это не значит, что мне нравится каждая конкретная вещь по отдельности. Например, не буду же я всем говорить, какая в Таллинне в начале апреля прекрасная погода. Вообще эта североэстонская весна дается тяжеловато, там есть полтора-два месяца, похожие на московский ноябрь: такая холодная серость бесснежная, и ты ждешь, ждешь, когда же уже весна начнется, а ничего не происходит.

Мне приходилось несколько раз общаться с разными эстонскими общественными деятелями, и я замечал, что у них очень легко включается такая реакция, что им хочется Эстонию от меня защитить. Мне это на эмоциональном уровне немножко обидно: мне кажется, Эстонию от меня не надо защищать, я сам ее готов защищать от кого угодно. Действительно, если оценивать ситуацию в целом ― я не думаю, что есть место лучше. Но при этом могут быть какие-то вещи, например, в отношениях между русскоязычной и эстоноязычной общинами, которые мне кажутся не совсем разумными.

Надо сразу сказать для тех, кто не бывал в Эстонии, что никакой бытовой неприязни между общинами тут нет (то есть, если очень захотеть и долго копаться, что-то такое можно найти, но это именно надо выискивать).

Но есть неравенство. Есть взаимное недоверие. И до какой-то степени оно обоснованно: в любой не мононациональной среде что-то такое естественным образом возникает и подпитывается какими-то положительными обратными связями.

А когда у нас тут через речку Путин, который любит порассуждать про „русскую Нарву“, эта напряженность объективно является угрозой национальной безопасности.

И то, что эстонские политики этим озабочены, на мой взгляд, правильно и естественно. Но при этом мне кажется, что порой мы видим в большей степени подачу символических сигналов, когда политики демонстрируют своим избирателям — „мы озабочены тем же, чем и вы“, а не конкретные шаги, направленные на то, чтобы местное русскоязычное население стало более лояльным и меньше смотрело в сторону Путина.

Есть и вполне разумные вещи. Например, в Эстонии (в отличие, например, от Латвии) есть государственное русскоязычное телевидение и радио. К тому моменту, как я приехал, оно существовало уже довольно давно, и это, по-моему, очень правильно.

Сейчас начат перевод русскоязычных школ на эстонский язык. Принципиально эта идея тоже мне кажется скорее разумной: действительно, через разноязычные школы десятилетиями воспроизводилось разделение общества на две непересекающиеся общины и, если это удастся преодолеть, это было бы хорошо. Но я не уверен, что технически это делается правильно, с правильной скоростью, что будет достаточное количество учителей, которые успеют за нужное время выучить в нужном объеме эстонский язык, и что это не приведет к падению качества образования в русских школах, уровень которых в среднем уже ниже, чем у эстоноязычных.

Еще один момент, который многих людей в экспатском сообществе волнует и расстраивает ― то, что мы не можем сюда пригласить родственников, даже с коротким визитом.

То есть человек, который живет в Эстонии с рождения, но выбрал осознанно быть гражданином России и живет здесь по ВНЖ, имеет право своих родственников привезти в гости, а политический мигрант, даже если эстонское государство признает, что он имеет право на международную защиту, т.е. находится под угрозой в России и не может туда ездить, ― такой человек не имеет права повидаться со своей пожилой мамой на эстонской территории. Мне не очень понятна логика этой политики.

Мы пытались это обсуждать с эстонскими общественными деятелями, они говорят, что да, может быть, это и нелогично, но, извините, вас мало, у эстонского государства есть более важные приоритеты, например, думать о помощи украинским беженцам. До какой-то степени я это объяснение понимаю: два года назад решение принималось быстро, и, действительно, были понятные другие приоритеты. Но за прошедшие два года можно было как-то эту коллизию, касающуюся очень небольшого числа людей, разрулить.

Вернусь к вопросу о бытовых отношениях. Мне кажется, что у людей, которые знают ситуацию по прессе, может создаться неверное ощущение. До начала полномасштабной войны я много раз бывал во Львове, и каждый раз мне приходилось отвечать на вопросы знакомых „как же ты туда ездишь, там же так не любят русских“ и объяснять, что это просто полная фигня. Поэтому и когда я ехал в Таллинн, никакой нелюбви к русским я тут не ожидал. Но то, насколько это двух-, а то и трехъязычный город, и насколько тут в бытовом смысле комфортно при свободном владении русским и английским языком ― было для меня некоторым сюрпризом.

В этом есть определенный минус, потому что снижается стимул учить язык. То есть я учу эстонский потому, что мне нравится эта культура, хочется понимать ее лучше и проявить уважение к стране, в которой я живу, а не потому, что я без языка не могу выжить. Выживать без эстонского в Эстонии, конечно, гораздо легче, чем, скажем, без немецкого в Германии. В итоге я, наверное, учу язык с гораздо большим удовольствием, чем было бы при наличии вот этой острой необходимости, но при этом гораздо медленнее.

Как у вас с языком сейчас?

Я потихоньку двигаюсь вперед, ставлю себе задачу получить А2 осенью.

Как здесь живется вашему сыну, нравится ли ему в Эстонии?

Моя жена работает в Германии, большую часть времени она в Таллинне, но довольно часто ездит туда. А бабушки в России. Так что получается такой калейдоскоп стран, и ему это, конечно, не всегда легко. Но ему здесь очень нравится. Он ходил в Таллинне в англоязычный детский сад (когда мы приехали, мы совсем не понимали свои будущие планы и решили, что так будет разумнее всего), так что получил базовый английский, и я надеюсь, что это ему будет в жизни дальше помогать. А школа будет теперь, с первого сентября, на эстонском языке. Понятно, что это будет нелегко поначалу, но языки ему интересны, поэтому я надеюсь, что как-то все сложится постепенно.

Вы, как и другие российские активисты, регулярно выходите на митинги против войны и в поддержку политзаключенных. Тем не менее в части европейского общества все еще бытует мнение, что все россияне за войну. Замечает ли эстонское государство антивоенных русских?

Для нас в любом случае важно участвовать в этих инициативах, поддерживать политических заключенных, независимо от того, замечает это эстонское государство или нет.

Что касается его позиции, то нельзя сказать, что оно совсем не замечает антивоенных русских. Так, эстонский парламент принимал Евгению Кара-Мурзу, вручал ей орден, которым он наградил Владимира Кара-Мурзу. То есть Эстония демонстрирует вполне понятное уважение к наиболее героическим представителям этих самых антивоенных русских, и мне это очень приятно.

Но при этом, например, крестного отца Кара-Мурзы Николая Формозова, который сам по себе довольно известный гражданский активист и историк диссидентского движения, вынудили в 2022-м году уехать отсюда несмотря на то, что у него давние связи с Эстонией и квартира в Таллинне. Мне в этом видится некоторое противоречие.

Отчасти тут, возможно, дело в том, что правая рука не знает, что делает левая. Но еще это может быть связано с тем, что эстонские политики, когда слышат о российских гражданах на своей территории, автоматически прежде всего думает про старое, оставшееся от Советского Союза население и про все внутренние сложности, с ним связанные. Про то, что среди местного русскоязычного населения есть не очень большое, но потенциально опасное для эстонской государственности меньшинство, которое поддерживает агрессивную политику нынешнего российского режима.

Действительно, мы видели во время так называемых „президентских выборов“ в марте, что в Таллинне местные пропутинцы, готовые отстоять длинную очередь ради того, чтобы поставить галочку за любимого вождя, количественно превосходят местных экспатов, готовых отстоять такую же длинную очередь, чтобы поставить галочку против. Соотношение примерно три к одному.

При этом как раз антивоенные активисты сбили пропутинское голосование на 20%.

Это правда. И это немножко фрустрирует. Когда разговариваешь с эстонскими гражданскими активистами, с теми, кто готов с тобой говорить, то видишь, что они воспринимают нас как какое-то свалившееся на их голову дополнительное усложнение. То есть они вполне вежливо себя ведут, но мы — маленькая группка, а у них есть гораздо более важные и крупные группы населения, о которых они обязаны думать. Так что им хотелось бы, чтобы мы им не слишком осложняли жизнь, и только. Примерно такое отношение.

А мне хочется надеяться, что все-таки мы можем не только „не очень сильно мешать“, но и пользу какую-то принести стране, в которой мы оказались и которую полюбили. Все-таки у нас есть какой-то свой особенный жизненный опыт, не совсем такой как у других людей, здесь живущих. Может быть, это для чего-нибудь полезного пригодится?

Можете ли вы сказать, что Эстония ― гостеприимная страна?

Во-первых, да. Во-вторых, у меня, может быть, немного специфический взгляд: я всю жизнь прожил в очень больших городах. И, наверное, в городе среднего размера обычно жизнь мягче, ты реже сталкиваешься с людьми, которые в сильном стрессе проявляют агрессию. Я это здесь чувствую. В-третьих, эстонцы вообще немного замкнутые и нелюдимые. Кто-то шутил, что эстонцу некомфортно, если от него на расстоянии ближе, чем двести метров, есть другой человек. А я сам такой же и это ощущение очень хорошо понимаю, так что мне в такой культуре комфортно.

Источник: „Новая газета. Балтия“