Дети, которые режутся. Есть ли в Эстонии проблема самоповреждений среди подростков?
(3)
Проблема самоповреждений среди подростков в Эстонии остается невидимой, но острой и актуальной. Почему они режут себя? Каковы последствия? И главное, как помочь? Реальные истории эстоноземельцев, а также мнение экспертов помогут осветить скрытую, темную сторону этой проблемы и важность ее обсуждения.
По статистике, около 20% детей переходного возраста наносят себе самоповреждения с целью справиться с чувствами. Однако клинический психолог одного из психологических центров Таллинна Юлия Грамушняк считает, что „масштаб проблемы в Эстонии мы не можем сейчас оценить в полной мере, поскольку фактическое количество обращений невелико.
Дети сами редко обращаются к специалистам за помощью. Родители же могут не замечать проблемы или не считать ее серьезной. Поэтому говорить о какой-то конкретной статистике в области самоповреждающего поведения в Эстонии мы не можем“.
По словам молодежного и социального работника Елены Гусевой, имеющей опыт работы с молодежью более 25 лет, в последние годы подобные случаи в Эстонии - когда дети режут себя, встречаются гораздо чаще, чем раньше.
Причем, по опыту Елены, это не зависит от семьи: „Благополучная семья или нет; не зависит от родителей, успешны они или нет, так же не имеет значения, активен сам ребенок или пассивен. Каждый случай совершенно индивидуален, нельзя четко определить предрасполагающие факторы“.
„В моей практике был случай, где девочка 16 лет, отличница в школе, получала четверку и начала резать себя“.
Ольга Шнайдер, специалист по многомерной семейной терапии Департамента социального страхования (Многомерная семейная терапия (MDFT) применяется в Эстонии с 2015 года. Это научно обоснованная, ориентированная на семью программа для молодых людей с серьезным рискованным поведением и многочисленными потребностями в помощи, а также для их семей - прим. ред.), делится профессиональным опытом:
„Я подсчитала примерное количество подростков в моей практике, с которыми велась работа за последние два года, и какое количество из них имели опыт самоповреждения, получилось около 30%. Мне кажется, это очень много.
Думаю, в первую очередь, увеличение количества случаев связано с доступностью информации, ведь существует огромное количество различных сообществ, чатов на данную тему. Плюс, мы стали более открыто об этом говорить. На увеличение количества случаев самоповреждения может влиять и общий уровень стресса в обществе“.
Вопреки распространённому мнению, подобным самоповреждающим поведением занимаются не только девочки, но и немалое количество мальчиков.
Важно, что привычка наносить себе повреждения в юном возрасте может оставаться до конца жизни.
Зачем они это делают?
По словам руководительницы реабилитационного центра „Lullabed“ магистра психологии Елизаветы Хаустовой, „подростки делают это, потому что ощущают сильную душевную боль, безысходность, отчаяние. Способ самоповреждения помогает на время забыть боль душевную через физическую боль“.
Это подтверждает и другой клинический психолог, Юлия Грамушняк: „Конечно, бывают случаи, когда дети режут себе руки, поддаваясь подростковой моде. Однако подавляющее количество случаев самоповреждения происходят от невозможности пережить душевные переживания, это попытка перевести их в физические. С физической болью по крайней мере понятно, что можно сделать (принять обезболивающее, например)“.
Родителям детей, которые режут себя, приходилось слышать всевозможные оправдания:
„Вместе с вытекающей кровью из ран, из меня выходят негативные эмоции“.
Дочь рассказала, говорит Юля, мама 16-летней Анны, что, „когда себя режешь, то нет боли, а есть успокоение, мир будто становится в одном цвете, нет ни добра, ни зла, мыслей нет в этот момент“.
Оксана, мама 14-летней Оли: „У дочери была версия, что этими полосами она себя наказывала за свои чрезмерно бурные мысли, эмоции, желания, гасила себя так“.
Зачем подростки режут себя, также рассказывает Ольга Шнайдер: „На первом месте - эмоциональная регуляция. Подросток чувствует себя эмоционально плохо, и когда он начинает повреждать себя физически, то может получать ощущение облегчения эмоциональной боли. Есть исследования, которые показывают, что при селфхарме выделяются эндорфины, а эндорфины - это, так сказать, душевное обезболивающее.
Также, причиной самоповреждающего поведения могут быть переживания острых эмоциональных кризисов, например, ссоры или расставания с партнерами. Ведь это подростковый возраст: период первых влюбленностей, всё кажется серьезным и важным.
Причиной самоповреждения может быть и наказание себя, когда подростки не умеют справляться с такими сложными чувствами, как, например, стыд и вина.
Табуированность некоторых чувств и эмоций также может стать причиной селфхарма. Влияют и гендерные запреты: мальчики, например, с детства слышат, что „ты же не нытик; ты же мужик; мальчики не плачут; сжал зубы и пошёл вперёд“.
Подросток, живущий в условиях такого запрета на выражение эмоций, сталкиваясь с глубоким эмоциональным чувством (например, расставание с девушкой), не может справиться с ним, и единственным способом видит самоповреждение.
Так же поступают и дети, живущие в семьях, где есть запрет на выражение, например, такого чувства, как злость: „на маму злиться нельзя“ или „на младшую сестрёнку нельзя злиться“.
Но ведь ребенок продолжает испытывать чувство злости, гнева. Поскольку он не может выразить родителям: „я сейчас на тебя злой, я не согласен с тобой“, а необходимость справляться с этим чувством остаётся, тогда выходом для ребенка может стать самоповреждение.
„Я была подростком, который не умеет просить помощи“
Кристина, 26 лет, Таллинн
„Началось все с того, что когда мне было 13, у нас в классе была девочка, которая постоянно резала себе руки. Я тогда вообще не знала, что это такое. Мы подружились, я хотела ей помочь, чтобы над ней перестали издеваться в школе, но этого не произошло, и стали издеваться еще надо мной, потому что я дружила с ней. Это ранило меня.
Вскоре моя мама заболела раком, а отец был алкоголиком, дома постоянно были скандалы, отец издевался над мамой. Я очень сильно из-за этого переживала. У меня начались депрессивные мысли, я много думала о смерти.
Я была ребенком, который не понимал, как вообще выражаются эмоции. Я не знала, что я чувствую, кто я вообще. Порезы создавали иллюзию контроля - их же я могу контролировать.
Я резала себя всем, чем только можно: циркулем - его острым концом, краями ножниц, канцелярским ножом. Это был единственный способ разрядки.
Мама умерла, когда мне было 16. С отцом были слишком напряженные отношения, он пил.
Эпизоды с порезами постоянно повторялись.
На тот момент я была подростком, который не умеет просить помощь. Я не знала, как попросить помощь.
Когда мама была жива, ее больше интересовали отметки в школе, а не мое состояние. С отцом я практически не общалась. Да и у нас в семье было так, что я не могу выносить вовне то, что там происходит. Куда мне идти?
Однажды учительница при всем классе спросила, почему у меня забинтована рука. Конечно, я не хотела говорить.
На следующий день ко мне подошла школьный психолог, но мы не нашли общего языка. В то время я не особо доверяла врачам, после маминой болезни, когда ей долго ставили неверный диагноз и упустили время лечения.
Думаю, учителям следовало быть настойчивее в попытках помощи.
Позже, когда мое состояние еще больше усугубилось, я пробовала ходить к психологу, но это был неудачный опыт.
В конце концов подруга с психологическим образованием взялась сама заниматься со мной - мы регулярно разбирали аспекты моей жизни и прорабатывали их. Мне стало значительно легче.
Очень важно иметь друзей, которые вот так берут за руку в критические моменты, я очень благодарна своим друзьям.
Я больше не режу себя. Я осознанно себя останавливаю.
Конечно, периодами меня накрывает депрессия, но в этом и смысл, что ничего не проходит, ничего не убрать окончательно, мы просто учимся с этим справляться, самостоятельно.
Я даже отказалась от антидепрессантов - для меня это было огромным прорывом: я хочу решать проблемы сама, я не хочу зависеть от таблеток.
За 2023 год я похоронила пять близких людей - но я справилась. Помогала работа, я чувствую, что работа с молодежью - это моя миссия, я получаю удовольствие от того, что могу кому-то помочь, я хорошо понимаю молодых ребят в молодежных центрах.
Я считаю, что селфхарм излечим, но все зависит от ситуации. Ведь это не корень проблем, это симптом. Это сопутствующее, а причина гораздо глубже. Селфхарм - это просто последняя капля.
Когда я была ребенком, мне действительно не хватало, чтобы со мной разговаривали. Мне хотелось, чтобы родители интересовались моей жизнью, а не просто спрашивали „как у тебя дела в школе?“
Просто начните больше проводить времени с ребенком, обсуждать разные философские темы. Тем более, например, сейчас очень много игр есть, с карточками: „О чем ты мечтаешь?“ „ А как ты думаешь, что лучше, вот это или это?“
Никогда не стоит опускать руки.
Я знаю, что это очень сложно, я тоже была в таком состоянии, когда ты не можешь просить о помощи, ты не умеешь.
Можно просто начать с банального, прийти к человеку, которому ты доверяешь, и попросить поговорить с тобой, спросить совета, объяснить ситуацию.“
Если ребенок причиняет себе вред, означает ли это, что он думает о самоубийстве?
Отвечает руководительница реабилитационного центра „Lullabed“ магистр психологии Елизавета Хаустова:
„Люди, травмирующие себя, чаще всего не стремятся умереть. Для них это просто способ справиться с эмоциями, а не попытка суицида. Но, с другой стороны, подобные практики все же тревожные сигналы. Селфхармщики в потенциальной группе риска по суициду.
Самоповреждающее поведение всегда говорит о тяжелых эмоциональных переживаниях, депрессии, высоком уровне тревоги. Но также это могут быть и признаки психозов и психических расстройств“.
„Просто поцарапалась“
История Оксаны (40) и Оли (19) (имена изменены и редакции известны), Кохтла-Ярве.
„У дочки все началось в 14 лет. Сначала она резала ноги, там, где выше колена, где под штанами не видно. Я сначала не замечала, потом она начала резать руки. На руках я уже увидела эти полосы, попыталась поговорить с ней, но на контакт она не шла: „просто поцарапалась, порезалась“.
Однажды я увидела на ее руках свежие следы. Сначала она не хотела говорить, раскрываться, потом расплакалась. Она сказала, что таким способом у нее выражается то, что она себя не любит, считает себя некрасивой.
Начались разговоры, мы очень много разговаривали. Я сразу записала ее в Кохтла-Ярве в кабинет душевного здоровья, но очереди там по полгода, очень длинные.
Позже у нее появились мысли о суициде, ей было уже 16, очень сильно ее штормило. На контакт она абсолютно не шла, закрылась полностью. Все разговоры со мной ее раздражали, вызывали кучу негативных эмоций, общение она сразу прекращала.
Затем нам посоветовали клинического психолога. От семейного врача мы получили направление и в срочном порядке попали на консультацию в Нымме.
Врач нам не понравилась абсолютно, ни мне, ни дочери. Сначала она разговаривала с дочерью, потом вызвала меня, я тогда была на 8 месяце беременности, она меня с порога отчитала, выставила в неприятном свете.
Выписала дочери антидепрессанты, которые дочь пропила 10 месяцев, и они не имели никакого эффекта. Сначала мы думали, что антидепрессанты имеют накопительный эффект, мы ждали, но ничего хорошего не дождались, никаких улучшений. В итоге оказалось, что дочь пила неправильные антидепрессанты, та врач поставила ей неправильный диагноз, поэтому состояние Оли только усугубилось.
Затем мы все же попали в очередь кабинета душевного здоровья в Кохтла-Ярве, там клинический психолог поставила дочери совсем другой диагноз.
В итоге, мне посоветовали третьего врача-психиатра, на платной основе. Доктор сразу прислал тесты, по результатам тестов дочь уже сама поняла, что у нее за проблема.
У Оли были резкие и неконтролируемые всплески эмоций: она сама не понимала свои эмоции, она не могла управлять ими, настолько их было много. Например, она проснулась, у нее все в порядке, через короткое время ее штормит, или накрывает паника, или же восторг.
Дочери нужны были антидепрессанты, чтобы держать свои эмоции постоянно под контролем. Мы дождались приема в той частной клинике. Доктор разговаривал с дочерью тет-а-тет, и ей поставили, наконец, правильный диагноз, выписали нужные антидепрессанты. После полугода принятия, все у нее в голове разложилось по полочкам, все нормализовалось. Сейчас дочери 19, и у нас все под контролем. Могу посоветовать мамам, кто сталкивался с подобным, быть в контакте со своими детьми, постоянно их поддерживать, разговаривать с ним без родительского авторитета, быть на равных: и говорить - говорить, и поддерживать - поддерживать.“
Последствия
Рассказывает клинический психолог Юлия Грамушняк:
„На самом деле - это иллюзия, что мы переводим душевную боль в физическую. Подросток испытывает физическую боль, но и она проходит, а его переживания никуда не исчезают. Он все равно остается один на один с проблемой, плюс ещё с физической болью.
Возможно, здесь ещё мы можем говорить о вторичном чувстве стыда: изначально у подростка есть некие негативные переживания. Может быть, это обида, или ещё что-то, что влечет за собой самоповреждающие действия.
Затем появляется вторичное чувство стыда за эти повреждения, которые, как мы все понимаем, не социально приемлемое поведение. Получается замкнутый круг. Это путь в никуда, и таким людям обязательно нужна помощь.
Также не стоит исключать, что подросток, который занимается самоповреждением, может перестараться. Порезы могут перейти в резание вен.“
По мнению Елизаветы Хаустовой, „при долгосрочном самоповреждающем поведении появляется зависимость, формируется потребность при любом эмоциональном стрессе использовать этот метод как способ облегчить себе переживания и боль“.
Ольга Шнайдер поясняет риски последствий: „Инфекции. Не все подростки соблюдают элементарную гигиену, ведь идет о скрытых действиях. Инструменты, которыми они пользуются, очень часто хранятся где-то в рюкзаках, не всегда чистых. Конечно, нет никакой обработки раны. Это может привести к банальным инфекциям, даже до сепсиса.
Негативное воздействие на общее физическое состояние, включая иммунную систему.
Если говорить о ментальных последствиях, то, возможно, у ребенка есть какая-то форма депрессии, высокая тревожность или эмоциональное расстройство, тогда на это все накладывается самоповреждающее поведение. Ребенок не получает помощи, и это может усилить психологические проблемы.
Вдобавок, очень часто я вижу, что такие подростки находятся в социальной изоляции. Из-за чувства стыда, из-за страха, что он может быть осуждаем“.
Как помочь
Родители подростков, столкнувшихся с тем, что их ребенок причиняет себе вред, обычно ощущают вину, злость и беспомощность.
Они понимают, что их ребенку требуется помощь специалиста, однако в Эстонии тема селфхарма все еще табуирована, стигматизирована, иногда люди не знают, с чего начать.
„К нам в центр часто обращаются такие клиенты. Сложность в том, что родители и близкие долгое время не замечают повреждения у детей. Обычно подросток становится отстраненным, замкнутым, необщительным. Начинает носить одежду, которая максимально закрывает тело.
В работе с такими подростками, самое главное, помочь научиться ему говорить о себе, о своих переживаниях, о своих мыслях, научиться размышлять о своем внутреннем мире, о мире окружающем. Это постепенно даст навык и умение справляться с душевной болью и уменьшить самоповреждение тела. На это уходит время, но это возможно.“ - считает Елизавета Хаустова, руководительница реабилитационного центра „Lullabed“.
Юлия Гармушняк, клинический психолог центра „Puhastervis“, рассказывает алгоритм действий, если вы заметили у ребенка характерные признаки селфхарма:
Для начала, человеку следует признать, что у него есть такая проблема.
Дальше, пойти к семейному врачу. Семейный врач все объективно зафиксирует. Самоповреждения легко диагностировать, они очевидны.
Семейный врач направит на консультацию к психологу. Обратившись в специализированную клинику, вам подберут соответствующих специалистов.
Помощь может быть не однократной. Допустим, я вижу, что одной консультацией мы не обойдемся. Я говорю об этом клиенту, и клиент снова идет к семейному врачу за направлением, это уже ответственность клиента - здесь это важно. Семейный снова дает какое-то количество сеансов, оплаченных.
Насколько мне известно, эстонское государство отчисляет довольно серьезные субсидии на подобного рода программы.
Важно добавить, что я бы не применяла термин „лечение“ по отношению к конкретно самоповреждающему поведению. Поскольку это не самостоятельный диагноз, а скорее симптом заболевания. Селфхарм обычно - сопровождение какого-то иного состояния. Скажем там, это не корень, это следствие. Мы ведь не можем лечить только последствия, только симптомы“.
Важно!
Ольга Шнайдер, специалист по многомерной семейной терапии Департамента социального страхования:
„Родителям, которые не справляются с подростками, я бы советовала начинать с себя, включить холодную голову. Задать себе вопрос: а как выглядит сейчас жизнь моего ребёнка, если для него резать себе руки или ноги является хорошим вариантом? Ведь, по большому счёту, это неприятный и болезненный процесс.
Когда вы справитесь с собой, вам надо поговорить с ребёнком. Строить диалог важно без осуждения, он и так уже режется, потому что ему плохо.
Обсуждать с ним открыто, честно и по взрослому. Если ваш ребенок уже такой взрослый, что может принимать решение, что делать со своим телом, то, наверное, он готов к открытым, честным разговорам.
У нас почти есть во всех городах есть кабинеты душевного здоровья. Я бы, наверное, посоветовала начать свой путь оттуда.
Историю с селфхармом никак нельзя пропустить или спустить на тормозах, не помочь своему ребёнку получить помощь, потому что это может вылиться в очень тяжёлые последствия.
У кого-то из за детских психологов я встретила интересное описание подросткового периода, есть сказка Андерсена про русалочку, которая поменяла свой хвост на ноги, и каждый шаг доставлял ей невыносимую боль.
Подростки живут примерно так же, они переживает очень многие чувства и эмоции намного ярче, чем мы с вами. Они хотят, чтобы мы их услышали, мы их поняли, мы их поддержали.
Скажите себе: „Сейчас я нахожусь рядом со своим любимым человеком, со своим родным ребёнком, которому сейчас очень больно и трудно, и который нуждается во мне больше, чем в ком-либо ещё“
