А начиналось все с Чехова: ”Чехов! Моя великая любовь! — восклицает Хелен. — В университете я играла в студенческой постановки ”Чайки” Нину. ”Я чайка, я чайка!.. ” Вообще интерес к России проснулся во мне в 14 или 15 лет. Я стала читать русских классиков, и мне сильно повезло: в школе для девочек, где я училась, внезапно ввели изучение русского языка. Я ухватилась за этот шанс, влюбилась в русскую литературу, в классическую русскую музыку и вообще русское искусство. В университете я пошла в театральный кружок и решила, что стану актрисой, хотя все мне говорили: ”Ты же пойдешь работать в Форин-офис (Министерство иностранных дел Великобритании — прим. ред.)? Ты же станешь шпионкой?..” Шла холодная война, я изучала русский, казалось, мне прямая дорога в дипломатию”.

Хелен все-таки стала актрисой, однако денег не хватало, и ее выручал русский язык.

”Я делала буквальный перевод русских пьес, работала с драматургами, которые не знали русского, с Томом Стоппардом, например: он ставил чеховскую пьесу и хотел знать, о чем именно говорится в оригинальном тексте. Я перевела таким образом все основные пьесы Чехова, — говорит она. — Кроме того, мне всегда нравилась история, я на правах фрилансера стала писать исторические статьи. Потом, живя в Оксфорде, нашла работу редактора исторических книг, после чего принялась и за собственные книги. Мне кажется, историку просто необходим жизненный опыт. Нужно знать что-то о мире. Великолепный роман можно написать и в двадцать лет, а вот хорошую историческую книгу в таком возрасте не напишешь. Нужно врасти в историю…”

Женщины на Крымской войне и Ленин в парижских борделях

– Нам, русским, русский язык кажется сложным, в том числе потому, что мы знаем: одного языка недостаточно, нужно знать еще множество цитат, распознавать аллюзии, в общем, погрузиться в культуру…

– Меня всегда поражало, насколько русские знают свою культуру! Что меня особенно удивляло, так это знание поэзии. Почти любой русский может цитировать Пушкина! В советское время я встречала русских, которые активно читали самиздат и цитировали полузапрещенных Мандельштама и Ахматову. Русские ценят свою культуру, думаю, в том числе потому, что в советское время русская культура цензурировалась. Я бы хотела, чтобы английская молодежь так же любила свою культуру, конечно. Но юные англичане сегодня ничего не читают. Ни Шекспира, ни сестер Бронте, никого…

– Вашими первыми книгами стали короткие биографии Сталина и королевы Виктории, и это явно не совпадение: по сей день вы больше всего любите русскую историю и викторианство…

– Это забавная история. Когда я жила в Оксфорде, меня попросили написать именно эти две биографии — издатель знал, что я увлекаюсь русской историей и обожаю все викторианское. Но в те времена считалось, что женщина не может писать о Сталине, что женщины должны писать о женщинах — с тех самых пор я с этим предубеждением воюю. Мужчины, да, могут написать о Сталине — взять книгу Саймона Себага-Монтефиоре. Позднее я решила изменить ситуацию и написала книгу о Ленине… А тогда, в 1990-е, это был вызов, который я с радостью приняла. Издатель спросил, чью еще биографию я могла бы написать. Я сказала: ”У вас в серии — одни мужчины, Наполеон, Черчилль и так далее. Что насчет королевы Виктории? Она все-таки правила пятой частью земного шара”. Издатель согласился. После чего я и решила, что пора уже писать свою книгу, и нашла тему, которая понравилась издателю, — женщины на Крымской войне.

– Таким образом, все ваши интересы сошлись: викторианство, Россия…

– И женщины в истории, да. Я поставила перед собой цель рассказать о тех, кого мы забыли, а в истории Крымской войны были ведь выдающиеся, но совершенно забытые женщины. Англичане обычно помнят о сестре милосердия Флоренс Найтингейл, но солдат выхаживали и, например, ямайская мулатка Мэри Сикоул, и, с другой стороны фронта, Даша Севастопольская и Крестовоздвиженская община сестер милосердия, созданная при участии великого Пирогова. Именно после Крымской войны появились профессиональные медсестры.

– Ваша самая скандальная книга — это биография ”Заговорщик: Ленин в ссылке”, в которой среди прочего утверждается, что Ленин умер от сифилиса, а не, как гласит официальная версия, от удара вследствие неудачного покушения Фанни Каплан…

– Проблема в том, что Фанни Каплан стреляла пулями с мышьяком, однако они не подействовали именно потому, что Ленин привык к мышьяку — им тогда лечили сифилис. Понятно, что доказать никто ничего не может, записи уничтожены. Но я собрала все факты, какие могла, и обнаружила, например, что профессор Павлов, который выезжал за границу и которого большевики не могли тронуть, настолько огромен был его научный авторитет во всем мире, говорил несколько раз про Ленина: ”Нами правит безумный сифилитик!” В 1980-х один кремлевский врач сказал мне, что для советских медиков это секрет Полишинеля: Ленин действительно умер от сифилиса, просто этот факт замалчивали. Да, доказать я этого не могу, но все указывает на то, что Ленин зара-зился этой болезнью в парижских борделях.

Конец диснеевской сказке о княжне Анастасии

– В прошлом году российские читатели наконец-то получили новую биографию Ленина — ”Пантократор солнечных пылинок” Льва Данилкина. Ленин по-прежнему лежит на Красной площади, люди по-прежнему о нем спорят, и у каждого свой Ленин: у вас, у Данилкина, у вашей коллеги Кэтрин Мерридэйл, написавшей книгу ”Ленин в поезде”. Каков ваш Ленин?

– Меня интересовало, что именно сформировало Ленина, что сделало его революционером. Думаю, у меня есть ответ. Взгляните на молодого Ильича: в ссылке он поссорился со всеми своими друзьями-мужчинами, включая лучшего друга Мартова, и определяющее влияние на Ленина стали оказывать женщины. Мать, славшая ему деньги, продукты и книги, две сестры, оставшиеся в России, жена, Надежда Крупская, которая всегда ставила интересы мужа выше собственных и положила свое здоровье на алтарь жизни Ленина. Еще — Инесса Арманд и мать Крупской, всячески заботившаяся о Ленине. Эта команда женщин поддерживала Ильича в самые трудные моменты его жизни. Без Нади Ленин вряд ли сел бы на поезд, который привез его обратно в Россию делать революцию.

В общем, меня интересовала обычная жизнь Ленина: как он держался на плаву, откуда брал средства… Тут есть проблема: в момент, когда Ленин сходит с поезда на Финляндском вокзале, российские документы перестают быть правдивыми — они переписаны советской властью, чтобы жизнь Ильича стала житием святого. Меня интересовали свидетельства тех, кто знал его лично в ссылке и не имел причин врать. Вот почему я включила историю о сифилисе в раздел ”Примечания”: она выходит за период жизни Ленина, который я описала, вплоть до 1917 года.

– Вам удалось понять Ленина как человека?

– В каком-то смысле. Он был одержим своими идеями, он считал, что ради революции можно и нужно жертвовать всем на свете, и в принципе никто не мог встать между ним и революцией. Он был маниакален в стремлении установить новую власть. А еще он был педантом, жаждал дисциплины, вел себя иногда почти как директор школы. Есть моменты, которым по-человечески нельзя не сочувствовать: когда Ленин жил в Лондоне, они с Надей были бедны как церковные мыши, Крупская жарила ему картошку… Вот такие детали мне нравятся больше всего.

– Кроме того, вы написали книгу о великих княжнах Романовых, расстрелянных вместе с Николаем II, царицей и цесаревичем. Эта история обросла мифами, многие считают, что княжнам или какой-то одной княжне удалось спастись…

– История расстрела Романовых вызывает сильнейшие эмоции: страшная революция, страдающий гемофилией цесаревич, четыре сестры в белых платьях… Это ужасная трагедия. Именно поэтому людям хочется, чтобы история гибели царской семьи закончилась бы чудом. При этом дочери царя есть в каждой книге, написанной о Николае II, но всюду они — лишь монохромные пятна на фотографии, не более. Ни намека на то, какими они были людьми. А я хотела рассказать именно об этом. Мне очень интересны дочери царя, мне многое в них нравится, к тому же у меня у самой две дочери, и сестры Романовы для меня — тоже как родные. Они в моем сердце навсегда.

Я хотела, само собой, разобраться с глупыми мифами вокруг расстрела и положить конец диснеевской сказке об Анастасии. Нет, увы, никто не спасся, вся царская семья была расстреляна. Но всякий раз, когда я говорю о сестрах перед западной аудиторией, кто-нибудь встает и спрашивает: ”Разве Анастасия не сбежала?..” Люди хотят в это верить, и я вынуждена их разочаровывать. Все умерли, и давайте смиримся с тем, что история именно такова.

К слову, моя следующая книга посвящена именно попыткам спасти Романовых, она выйдет на английском через месяц и уже переведена на русский. Я горжусь тем, что мои последние три книги переведены на русский… Я написала эту книгу, потому что история расстрела меня все еще волнует. Спасти царскую семью пытались многие, но в основном дипломатическим путем. Никто, конечно, не собирал маленькую армию и не прорывался с боями к Екатеринбургу — это было бы невозможно чисто логистически, к тому же русские монархисты пребывали в полном раздрае. Но и дипломаты мало что могли сделать, за кулисами шла своеобразная борьба: ”Мы не можем их принять, а вы можете?..”

Все-таки, изучив материал, я поняла, что мы не можем считать главным виновным короля Георга, который ничего не делал, потому что перспектива заполучить в Англии царя Николая Кровавого ему не улыбалась. Многие могли сделать куда больше, чем сделали, но мы должны понимать, что шла война — и ситуация была куда сложнее, чем может показаться.

Октябрьская революция глазами иностранцев

– Еще одна ваша книга — ”Застигнутые революцией” об иностранцах, которые жили в Петрограде в 1917 году. Для русских Октябрьская революция была невероятной легендой в СССР и превратилась в неразгаданную загадку в постсоветское время. Какие вопросы вы ставили и нашли ли вы на них ответы?

– Меня всегда удивляло то, что источники, по которым судят о революции, в основном русские, более того — советские, то есть идеологические и явно искажающие историю. Между тем в 1917 году в Петрограде жило немало иностранцев: послы, военные атташе, гувернантки, бизнесмены, инженеры, многие с семьями. Британцы, американцы, французы, скандинавы… Многие из них писали письма на родину, кто-то вел дневники, некоторые потом издали книжки о ”революционном” опыте.

Я много лет собирала такие свидетельства, меня интересовало, как выглядела революция в глазах иностранцев, тем более, что часто этих людей вовсе не интересовала политика — они просто описывали то, что наблюдали вокруг. Особенно пора-зительно то, как цинично они воспринимали Ленина. Никто не знал, кто он и что он, сам британский посол спрашивал: ”Он анархист?” Никакого триумфального прибытия на Финляндский вокзал… О Троцком иностранцы знали куда больше. Кое-кто считал, что временное правительство должно вздернуть Троцкого и Ленина — и тем самым решить все проблемы.

Когда читаешь письма и дневники чужеземцев, видишь совсем другую картину. Сразу после февраля 1917 года наступает эйфория, люди собираются на стихийные митинги, верят в то, что теперь-то ситуация переменится. У людей появляются надежды. Жаль, что о Февральской революции так редко пишут на Западе… Очень быстро эйфория сменяется страхом, Керенский не может справиться с проблемами, голод уже в Петрограде, что говорить о провинциях… Потом — Октябрь, улицы заполоняют революционные матросы и солдаты, и иностранцы, чтобы их случайно не застрелили, нашивают на верхнюю одежду флаги своих стран. Становится опасно выходить из дома. Я понимаю, что Октябрьская революция в определенном смысле была неизбежна. И все-таки то, что тогда произошло в России, — трагедия и катастрофа. На 1917 году мой интерес к российской истории заканчивается.

– Мне кажется, проблема интерпретации российской истории отражается и в настоящем: Западу по-прежнему сложно понять реакцию русских на события вокруг Крыма и то же дело Скрипаля. Как вы считаете, возможно ли понимание?

– Я не теряю надежду на то, что мы поймем русских, а русские поймут нас. Конечно, годы коммунизма отделили Запад от России на уровне и культуры, и самоидентификации, и хотя ”железного занавеса” давно нет, последствия ощущаются до сих пор. Я думаю, что понимаю, чем живут русские люди, я люблю русскую культуру, но я понимаю и то, что русский народ и российские власти — не одно и то же. На Западе часто думают, что все русские обожают Путина. Я встречалась с обычными русскими людьми, бедными, но очень добрыми и гостеприимными. Я знаю, как много русские страдали и в Гражданской войне, и во время Большого террора, и на Великой Отечественной… ”Душа” — вот что мне нравится в русских…

– ”Загадочная русская душа”, да.

– И это прекрасная душа! Вы чувствуете ее, когда слушаете русскую музыку, когда читаете Толстого и Чехова. Вот почему я написала книги о Ленине и Романовых без политики: меня всегда интересуют в первую очередь люди.

Подписаться