— Вам звонили похитители?

— Да, требуют выкуп, а если не отдам деньги, его обещают убить и прислать мне видео казни.

Самое главное, что нет никаких гарантий, что и после выкупа сына оставят в живых. Похитители держат его изолированно и к общей массе военнопленных не присоединяют. Я считаю, что огласка могла бы помочь: нам надо сейчас, чтобы российская сторона не вздумала его расстрелять как непонятно кого.

С украинской стороны его сегодня уже внесли в список на обмен. Я связалась с группой, к которой обращаются родственники пленных. Это не военные и не СБУ, но составленные ими списки попадают к [официально курирующей процедуру обмена военнопленными вице-премьеру Украины Ирине] Верещук.

Его внесли в списки на обмен — и мне нужно достучаться до российской стороны, чтобы вырвать его из рук шантажистов, которые могут с ним сделать все, что хотят.

Думаю, они сейчас просто зарабатывают. Просто устроили бизнес. И их командование наверняка об этом не знает. И мне нужна огласка, чтобы его не посмели расстрелять.

— Кто и когда с вами связался?

— Сегодня [24 апреля] днем, около 14:00, со мной связались с аккаунта сына в фейсбуке. Незнакомый мужчина в голосовом сообщении попросил, чтобы я скинула ему свой телефон: ”Скиньте свой номер в телеграме — ваш сын у нас”. Но по телефону мне не перезвонили, и номеров похитителей у меня не высветилось. Перезвонили мне в фейсбучном мессенджере — снова с аккаунта сына — и в грубой форме сказали: ”Даем на размышление 15 минут: если вы заинтересуете нас чем-то, мы его оставим в живых, если нет — расстреляем”.

Через 15 минут перезвонили — и я им сказала, что не понимаю, чем могу их заинтересовать: я беженец, у меня нет никаких средств. ”Нам нужны деньги”. Сколько? ”Пять тысяч евро до завтра”. Как же я их соберу? Вы понимаете, какая это сумма? ”Это не наше дело. Если не соберете, мы вам пришлем видео, как убиваем вашего сына”.

За эти деньги они его обещают отправить в [российскую военную] комендатуру, где он будет, дословно цитирую, ”вместе со всеми остальными пленными работать на благо Советского Союза”.

Потом начали изгаляться, кричать в трубку: ”Слава Украине!” Да что ж это за цирк! Вы со мной о жизни сына говорите — зачем эти игры нужны?

— Похитители дали вам поговорить с сыном?

— Они мне не дали с ним поговорить, но скинули видео, в котором он рассказывает, что его взяли в плен 23 апреля — и что он участник теробороны. Хотя у него при себе не было никаких подтверждений, что он там служил. Только студенческий билет Мариупольского госуниверситета — он политолог-первокурсник — и паспорт с мариупольской пропиской.

Вероятнее всего, его вынудили сказать, что служит в теробороне.

— Что вам удалось понять о похитителях?

— Со мной разговаривал кто-то один. Я не смогла у него вытребовать, чтобы он представился. Он все время брал инициативу на себя — и кричал в трубку, что ”мы убьем твоего сына, если ты еще хоть слово вставишь: слушай наши условия — и все”.

Возможно, это представители ДНР. Говорили они по-русски, но не с российским акцентом — а как могли бы говорить люди с Донбасса. К тому же разговор зашел о карте [украинского] ”ПриватБанка”, куда нужно переводить деньги.

— На видео допроса, которое вы получили от похитителей, Алексей говорит, что не нуждается в медицинской помощи. Что вам известно о реальном состоянии сына?

— Они сказали, что не трогают его: ”Один раз ударили”. Понятно, что на камеру он тоже сказал, что его не бьют. Как было на самом деле, я не знаю. Могли и избить, и пригрозить пальцы отрезать, и все что угодно.

Вообще по видео трудно что-то сказать: там темно, он сидит в каком-то подвале. Травм не видно: он сидит одетым, в шапке и в куртке. Видимо, какие вещи перед выходом из окружения нашел, такие и надел. Это не его одежда.

И видно, что он уставший, потому что долго шел пешком.

— Похитители сумели доказать вам, что это видео сделано сегодня [24 апреля]? Что они обладают прямым доступом к Алексею?

— Прислали только это видео и одно фото его документов — студенческого и паспорта. Не знаю, когда это все было снято — может быть, и вчера.

— Каковы условия освобождения вашего сына?

— Только деньги. Сразу попросили пять тысяч евро. Я собираю деньги в фейсбуке — попросила помощи у людей. И за это они пообещали даже не освободить его, а отдать в [российскую военную] комендатуру — а что будет после нее, тоже большой вопрос.

Срок дали ”до завтра” — непонятно, правда, значит ли это ”до полуночи” или ”до утра”?

И добавили, чтобы я не думала связываться с полицией.

— Вы сами уже не в Мариуполе?

— Я уехала из города 18 марта. Вывозила всю семью: бабушек, невестку, друзей. Семь человек нас было в машине — мы выехали в Запорожье. Тогда еще были гуманитарные коридоры — сейчас их нет и эвакуация из города невозможна.

Тогда уже разбомбили драмтеатр, было много разрушений в центре. Улицы все были в осколках. Огромные воронки от авиационных бомб. Город трудно было узнать.

— Когда вы в последний раз разговаривали с сыном?

— Связь в Мариуполе очень быстро [после начала войны] пропала. Я очень долго его не слышала. Потом, 14 апреля, он ненадолго вернулся на связь — и так я узнала, что ситуация в городе критическая и помощи [защитникам Мариуполя] нет.

Они торгуются сейчас со мной за жизнь моего сына — и гарантий никаких не дают. Его дальнейшая судьба непонятна.

Какое впечатление оставил у вас этот материал?

Позитивно
Удивительно
Информативно
Безразлично
Печально
Возмутительно
Поделиться
Комментарии