Марина Овсянникова: скрываюсь в Москве. Отказываюсь от убежища во Франции. Сын считает, что я разрушила жизнь своей семьи

О сотруднице Первого канала Марине Овсянниковой мир узнал в понедельник, когда она устроила антивоенную акцию в прямом эфире программы ”Время” — Овсянникова развернула за спиной телеведущей Екатерины Андреевой плакат со словами ”No war. Остановите войну. Не верьте пропаганде. Здесь вам врут. Russians against war”.

Овсянникова несколько раз повторила ”Остановите войну! Нет войне!”, пока режиссеры эфира не перекрыли изображение из студии кадрами сюжета, к которому Андреева читала подводку. В тот же день Овсянникову задержали, а позже оштрафовали на 30 тысяч рублей за призывы к участию в несогласованных акциях. Теперь в ее отношении ведется доследственная проверка.

”Медуза” пересказывает интервью, которое Марина Овсянникова дала немецкому журналу Der Spiegel. Приведенные цитаты переведены, сокращены и отредактированы с сохранением их фактического смысла:

Я нахожусь у друзей, скрываюсь. Медленно начинаю осознавать, что моя жизнь изменилась навсегда, к старой жизни я вернуться не могу (вздыхает). Принимаю успокоительные. Очень беспокоюсь о своих детях — 17-летнем сыне и 11-летней дочери. Оба ребенка в Москве, но не со мной, они в безопасности. Мы все останемся в России. Мы не примем предложение президента Франции об убежище: я патриотка, мой сын — еще больший патриот, мы никуда не хотим уезжать.

Для семьи моя акция — тяжелый удар. Мама все еще пребывает в состоянии шока, она измотана. Сын упрекнул меня в том, что я разрушила жизнь всех членов семьи, но у него и так непростой возраст. Мы продолжаем разговаривать друг с другом, но это просто сложно физически выносить, я нахожусь между двух огней и не чувствую большой поддержки со стороны семьи. Мне страшно — даже очень страшно. Я всего лишь человек. Произойти может все, что угодно, например, автокатастрофа. Но я не жалею, что назвала войну войной, я уже перешла черту, за которой нет пути назад. Остается только говорить прямо и открыто.

Пока против меня не заведено уголовное дело, проходит проверка. Хотя я слышала, что этого [возбуждения уголовного дела] требуют представители власти. Пока меня приговорили к штрафу в 30 тысяч рублей, но если бы у меня не было детей, я, как и многие другие, отбывала бы 15 суток в заключении.

Раньше я не очень интересовалась политикой, не ходила на протесты, но недовольство положением вещей копилось годами — гайки постепенно закручивались все сильнее. Сначала мы не могли выбирать губернаторов, потом 2014 год, ДНР и ЛНР, отравление Навального, репрессии против независимых СМИ. Но все перевернула война, которой никто не ожидал. Мы думали, что Россия, НАТО и США просто блефуют, что дипломаты все уладят. Но 24 февраля случился настоящий шок.

Я родилась в Одессе, но в восемь лет переехала в Россию. Мой отец умер в этом городе, там его могила. У меня остались родственники в Украине, но мы мало общаемся. Мой протест — это пацифистская акция: в интересах России и в интересах мира как можно скорее закончить войну. На Западе многие не понимают, что россияне тоже против этой войны.

Я читала, что моя акция была фейком, монтажом, но вот же я — настоящий человек (смеется). Многие коллеги могут подтвердить, что эта акция действительно произошла. Все это было только моей идеей, я знаю, что сказал [пресс-секретарь президента Дмитрий] Песков, теперь я враг номер один. Знаете, я была в такой ярости, что даже не подумала о последствиях своего поступка. Я осознаю их только сейчас — с каждым днем все больше и больше.

Произошло все вот как. На Первом канале мы работаем по недельным сменам. До понедельника у меня были выходные, я все подготовила, купила ватман и маркеры, на кухне нарисовала плакат и записала видеоролик. Не обсудила свои планы ни с семьей, ни с коллегами. В понедельник я, как обычно, вышла на работу, изучила расположение камер и выбрала место, где могу встать с плакатом. Самым большим страхом было, что меня никто не увидит по телевизору, что все будет напрасно. Я ворвалась в студию — мимо полицейского, который не успел отреагировать. Затем показала плакат, вернулась на свое рабочее место и принялась ждать. Ко мне пришли начальники, все они спрашивали одно и то же: ”Неужели это были вы?” Никто не хотел в это верить. Только затем появилась полиция.

Надо сказать, общались со мной довольно дружелюбно: начальство хотело, чтобы я уволилась. Будучи на эмоциях, я этого не сделала, но сегодня подам заявление. А полицейские вежливо разговаривали со мной о политической ситуации в России. Допрос вел заместитель руководителя отдела по борьбе с экстремизмом, ему все время звонили его начальники. Никто не верил, что я сама решилась на протест: все спрашивали, как я связана с Западом, кто меня надоумил.

На Первом канале я работала в международных новостях, была на связи с международными агентствами, читала их ленты, записывала интервью с политиками и экспертами, продюсировала сюжеты. Я видела другую реальность, но понимала, что каждая страна защищает свои интересы, а мы находимся в информационной войне. Однако постепенно работа превратилась в тяжелое бремя. Большинство работников госканалов прекрасно понимают, что происходит, они вовсе не убежденные пропагандисты. Внутри них постоянно идет борьба между работой и моральными ориентирами. Им надо как-то кормить семьи, а другой работы сейчас не найти. Но мне радостно читать о том, что многие сейчас увольняются.