Исполнения казни и захоронения тел расстрелянных в СССР

Российский историк Ирина Флиге описывает на основе немногочисленных доступных материалов, как в 1920-1930 гг. в СССР производилась казнь и захоронение тел казненных. Данная тема до сих пор остается малоизученной. Этот обзор дает общее представление об исполнительной механике террора. Текст был опубликован на портале Communistcrimes.org.

Полных данных по документированию процедуры казней за весь советский период нет: историками и архивистами найдены отдельные документы, свидетельствующие о порядке приведения приговоров в исполнение и захоронении тел расстрелянных, информировании о самом факте казни, которые позволяют с той или иной вероятностью реконструировать процедуру проведения экзекуций и сопутствующий им документооборот.

Первым из известных нам нормативных актов, определяющим процедуру захоронения казненных, является специальное распоряжение Верховного трибунала ВЦИК 1922 года:

”Тело расстрелянного никому выдаче не подлежит, предается [земле] без всяких формальностей и ритуала, в полном одеянии, в коим был расстрелян, на месте приведения приговора или в каком-либо другом пустынном месте, и таким образом, чтобы не было следа могилы…”[1].

В начале 1924 года областным прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разослано распоряжение Наркомюста СССР ”о порядке расстрелов”, в котором предписывалось не допускать публичности исполнения; выдачи тела казнённого, о недопустимости мучительных для осуждённого способов исполнения приговора, а равно и снятия с тела одежды, обуви и т. п.”[2].

Содержащиеся в распоряжениях 1922 и 1924 годов нормы соблюдались вплоть до 1937. Вероятно, существовали и обновленные регламентирующие документы центральных ведомств, и дополнительные инструкции, но они мне не известны. В качестве иллюстрации применения этих норм приведу несколько актов о приведении приговоров в исполнение в разных регионах:

”…Мы, нижеподписавшиеся <…> привели в исполнение постановление тройки при ПП ОГПУ по Севкраю от 7.02.31 г. в отношении [далее список из 9 человек]:

<…> Каковые расстреляны в лесу за слободой Кируль в 23 часа 2.03.31 года. Трупы похоронены на месте…”[3]

”…По прибытии в домзак, в присутствии н-ка домзака объявили осужденному СЕЛИВЕРСТОВУ <…> ходатайство о применении ему частной амнистии <…>отклонено и приговор в отношении его <…> подлежит приведению в исполнение, после чего осужденный Селиверстов был доставлен за черту города и в ”21” час после произведенных 2-х выстрелов из револьвера системы ”наган” в голову осужденного Селиверстова — последний не подал признаков жизни и труп его был предан земле, в чем и составлен настоящий акт”[4]

На актах о приведении приговора в исполнение встречаются подписи должностных лиц, присутствовавших при экзекуции: начальника тюрьмы, представителя судебного или внесудебного органа, вынесшего приговор, прокурора (довольно редко), врача (крайне редко).

Например:

<…> комиссия в составе секретаря Коми областного отдела ОГПУ т. Добринского В. Г., начальника 3-го отделения того же отдела т. Проскурякова М. М. и прокурора области Коми т. Иванова в присутствии врача обл. больницы т. Ветошкина, сего числа, в 23 часа в исполнение постановлений тройки при ППОГПУ по Севкраю <…>

произвела в местечке около Човской трудисправколонии расстрел <…>

Трупы зарыты на месте расстрела, в чем и составлен настоящий акт в двух экземплярах <…>[5].

”…Мы, нижеподписавшиеся: <…> привели приговор в исполнение <…>

Смерть констатировал прокурор, труп предан земле. <…>[6]

”…Я, комендант ПП ОГПУ по КРЫМУ БЕЛОУСОВ П.И. в присутствии дежурного Коменданта ЕГОРОВА и сотрудника тов. МЕДВЕДЕВА, на основании постановления заседания Коллегии ОГПУ от 13 января 1930 <…>

Приговор приведен в исполнение в 24 час. И смерть констатирована ниже подписавшимися лицами[7]

Захоронения производились силами расстрельной команды, или же, — после расстрела в здании НКВД, — тела передавали директору кладбища с указанием провести захоронение. В таких случаях оформлялась ”служебная записка” о передаче тел.

В Москве:

<…> Прошу принять для немедленного погребения, доставленные при этом /2/ два трупа <…>[8]

<…> Предлагаю принять для кремации вне очереди шесть трупов <…>

[Сверху на тексте рукописная резолюция: ”Приняты и кремированы шесть трупов. /подпись/ 25/XII 36”][9]

В Ленинграде: начиная с 1923, тела передавались для захоронения в морг Обуховской больницы (в настоящее время — клиническое отделение Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова)[10].

В Харькове: с 9 августа 1937 по 11 марта 1938 на предписаний коменданта УНКВД по Харьковской области заведующему еврейским кладбищем на нем было захоронено 6865 человек[11].

Механизмы и практики проведения массовых операций Большого террора хорошо изучены, однако в отношении документооборота, касающегося непосредственно исполнения приговоров и захоронения казненных, данных в нашем распоряжении немного.

В оперативном приказе №00447 порядок приведения приговоров в исполнение прописан в самом общем виде:

<…>

1. Приговора приводятся в исполнение лицами по указаниям председателей троек, т.е. наркомов республиканских НКВД, начальников управлений или областных отделов НКВД.

<…>

2. Приговора по первой категории приводятся в исполнение в местах и порядком по указанию наркомов внутренних дел, начальников управления и областных отделов НКВД с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение.

Документы об исполнении приговора приобщаются в отдельном конверте к следственному делу каждого осужденного <…>[12]

Следуя п.2 приказа, в региональных управлениях НКВД процедура была конкретизирована в соответствии с местными условиями и собственным пониманием операции:

Так, 4 августа 1937 года начальник УНКВД по Куйбышевской области И.П.Попашенко отправляет начальнику Ульяновского горотдела НКВД следующие указания:

”<…>

1) Немедленно приспособить соответствующее помещение в здании НКВД (желательно подвальное) пригодное под спецкамеру для выполнения приговоров о расстреле.

2) Вызов из тюрьмы осужденных к высшей мере наказания производить днем, на основе письменного требования за подписью начальника органа НКВД, с указанием — ”для направления спецконвоем в Управление НКВД”.

3) Исполнение приговора — расстрел производится ночью.

Перед выполнением приговора, на основе тщательного опроса по анкете арестованного и решения Тройки, — точно установить личность осужденного.

4) После выполнения приговора, трупы должны быть вывезены к заранее приготовленной яме, тщательно зарыты и ямы замаскированы.

5) Акты об исполнении приговоров о высшей мере наказания составляются по прилагаемой форме и подписываются отдельно на каждого расстрелянного в 1-м экземпляре — после исполнения приговора и отдельным пакетом высылаются в УНКВД на имя нач. 8 отделения УНКВД.

6) Под Вашу личную ответственность должна быть обеспечена полная конспирация места, времени, а также техника исполнения приговоров по высшей мере наказания.

7) Немедленно по получении настоящей директивы, представьте персональный список работников УГБ, которые Вами допускаются к выполнению приговоров о высшей мере наказания.

Красноармейцев и рядовой милицейский состав не допускать.

От всех лиц, привлекаемых к работе, связанной с перевозкой трупов, приготовлением и засыпкой ям, — должны быть отобраны подписки о неразглашении.

<…> [13]

Начальник УНКВД по Запсибкраю С.Н.Миронов (Король) в ходе подготовки операции, еще до издания приказа №00447, так инструктирует начальников оперсекторов:

”Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн и потом этим дерном покрыть это место, с тем, чтобы всячески конспирировать место, где приведён приговор в исполнение — потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом [проявления] религиозного фанатизма. Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которым приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно — потому что наш собственный аппарат может стать распространителем этих сведений…”[14].

Итак, на всем протяжении времени процедуры казни и захоронения являлись строжайшей тайной, даже когда сам приговор к расстрелу был публичен. Существовали нормы, регламентирующие проведение расстрела и захоронения казненных. К ним относились, в частности, проведение экзекуций в ночное время и тайное захоронение тел.

Место расстрелов выбиралось в зависимости от местных условий: либо в специально оборудованном помещении тюрьмы, с последующим вывозом трупов для захоронения на кладбище либо в некоем удаленном месте с захоронением на месте казни (в лесу, полигоне, на территории дачи НКВД и пр.). Со всех исполнителей, включая сотрудников НКВД, шоферов и сторожей, брались подписки о неразглашении.

Попробую реконструировать документооборот, сопровождавший казни.

Предписания (приказания), как правило, исходили от органа, вынесшего приговор, были подписаны кем-либо из высших руководителей этого органа и адресованы лицам, ответственным за приведение приговора в исполнение. Такими ответственными были начальники оперсекторов, коменданты либо начальники учетно-статистических отделов (отделений) ОГПУ-НКВД. Предписания печатались на служебных бланках или на чистых листах бумаги.

Форма предписания была более-менее стандартной: вначале указывалось, какой орган и какого числа вынес приговор, затем следовал приказ о расстреле, после этого шел перечень приговоренных — фамилия, имя, отчество, иногда возраст или год и место рождения, изредка по каким статьям осужден приговоренный к расстрелу.

Предписания о расстрелах по массовым операциям на большую группу приговоренных могли не соответствовать стандартной форме: само предписание в ряде случаев содержало только численность приговоренных и указание, где они содержатся, но к нему прикладывались копии протоколов о вынесении приговора.

Акты (”рапорты”) об исполнении предписания, машинописные или выполненные от руки. Также встречаются в виде записей на обороте (а если запись была достаточно короткой, то и на лицевой стороне) предписания. Полная форма акта, помимо стандартного указания на то, что приговор приведен в исполнение, содержит список расстрелянных по данному предписанию, более краткая — лишь число расстрелянных.

Встречаются и лаконичные записи: ”исполнено”. Обязательно обозначена точная дата, часто время казни, иногда констатация смерти. Конкретное место приведения приговора в исполнение, как правило, не указывалось[15]. Подписывали акт лица, осуществлявшие расстрел (в первую очередь те, кому было адресовано предписание), а кроме них — присутствовавшие (далеко не всегда) при расстрелах начальники тюрем НКВД, представители органов прокуратуры, учетно-статистических отделов (отделений) ОГПУ-НКВД, крайне редко (и только когда исполнялись приговоры по их делам) — представители судов или трибуналов.

В подавляющем большинстве случаев врачи на казнях не присутствовали, функцию констатации смерти выполняли представители прокуратуры, а в их отсутствие — сами члены расстрельной команды. Эти акты вместе с предписаниями передавались Начальнику 1-го Спецотдела УНКВД по области или краю, а также поступали в Особый Архив 1-го спецотдела НКВД СССР[16].

Акты об исполнении приговора в отношении конкретного человека, подшитые к архивно-следственному делу расстрелянного. В просмотренных архивно-следственных делах 1920-х — начала 1930-х такие акты ни мной, ни моими коллегами не обнаружены, но я не берусь утверждать, что таких документов в этот период не существовало. В 1937 — 1938 оформлялись по единому образцу (региональные расхождения незначительные) в одном экземпляре, как правило, типографские бланки, встречаются на пишущей машинке, а также рукописные.

Содержат следующую информацию: приговор (орган, дата), ФИО осужденного, дата приведения приговора в исполнение; иногда дополнительно в рукописных и машинописных вариантах: указывается на основании какого предписания (дата, должность и фамилия), редко — время казни. Документ подписывался начальником расстрельной команды (комендантом или его замом Управления НКВД) и заверен печатью.

К архивно-следственному делу подшивался, как правило, в конверте. Иногда вместо ”акта” встречаются схожие по содержанию документы: ”Выписка из акта” (не датирована и печатью не заверена; но часто содержит время казни) или ”Справка” о приведении приговора в исполнение (датирована, начиная с конца 1950-х, вероятно заполнялась в процессе реабилитации). Оба документа могут содержать указание на место хранения акта об приведении в исполнение предписания.

Документы о захоронении в качестве самостоятельных документов встречаются только в том случае, если захоронение производилось не самой расстрельной командой и на территории гражданских кладбищ. К таким документам относятся: а) требование от коменданта или дежурного того органа, который приводил приговор в исполнение, к директору кладбища или крематория принять ”для немедленного захоронения” (или кремации) точно указанное число тел; б) расписка об исполнении этого требования.

Оба документа, как правило, датированы и хранятся вместе с соответствующими предписаниями и актами об их исполнении[17].

Данное описание относится не ко всей эпохе советского террора. Процедуры казней и захоронений периода ”красного террора” были, куда более вариативными и гораздо менее документированными, чем в течение более позднего периода. Это же относится к бессудным казням и захоронениям 1920-х и начала 1930-х, производившимся ЧОНовцами, отрядами ГПУ-ОГПУ, особыми отделами в подразделениях Красной армии при подавлении крестьянских и национальных восстаний. Наконец, мне почти ничего неизвестно о процедурах и документировании исполнения приговоров к ВМН после 1953.

Ирина Флиге (род. 1960) занимается изучением советских репрессий с конца 1980-х годов. Она работает с 2002 года руководителем петербургской организации историко-просветительского и правозащитного общества "Мемориал" в России. Она внесла большой вклад в обнаружение и изучение мест массового захоронения жертв коммунистического режима. Вместе с коллегами Флиге обнаружила, например, захоронения времен Большого террора в Сандормохе.

Источники:

[1] Тепляков А.Г. Процедура: Исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах. М., 2007. С.6.

[2] Опубликовано К.Богуславским (https://allin777.livejournal.com/321485.html)

[3] Полещиков В.М. За семью печатями. Из архива КГБ. Сыктывкар, 1995. С.31-32.

[4] Акт от 23.03.1931. Опубликован на сайте Управления Государственной архивной службы Самарской области.

[5] Акт от 17.06.1930. Полещиков В.М. За семью печатями. Из архива КГБ. — Сыктывкар, 1995. С.30

[6] Акт от 16.10.1937. Опубликовано на Военно-историческом сайте // https://feldgrau.info/other/19947-podborka-267

[7] Акт от 29.01.1930. Опубликован К.Богуславским (https://allin777.livejournal.com/370042.html)

[8] Служебная записка Дежурного Коменданта КОГПУ в адрес заведующего Ваганьковского кладбища от 23.01.1930, Москва. Расстрельные списки. Вып.2. 1926–1936. М., 1995. С.296-298

[9] Служебная записка Коменданта ВК ВС СССР в адрес директора крематория от 25.12.1936, Москва. Расстрельные списки. Вып.1. 1934-1940. М., 1993. СС.201-203.

[10] Виноградов О., Лукин Е. Большой террор в Ленинграде / Ленинградский мартиролог: 1937-1938. Том.1. СПб. 1995. С.49-50

[11] Письмо начальника УКГБ по Харьковской области Н.Г.Гибадулова председателю КГБ УССР Н.М.Голушко от 19.08.1989. Опубликовано К.Богуславским: https://allin777.livejournal.com

[12] Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937-1938. М., 2004. С.273-281.

[13] Книга памяти жертв политических репрессий: Российская Федерация, Ульяновская область. Ульяновск, 1996. С.797-798.

[14] Стенограмма совещания начальников оперативных секторов НКВД по ЗСК 25.07.1937. Боль людская. Т.5. — Томск, 1999. С.110-111.

[15] Исключением являются Акты Карелии и Западно-Сибирского края, где почти на всех актах указывался ближайший населенный пункт.

[16] Количество экземпляров, в котором составлялись акты, варьировало (от одного до четырех) в разных регионах и в разные годы. Согласно ”Справкам”, хранящимся в следственным делах, акты о приведении приговоров в исполнение хранились в Особом архиве 1-го спецотдела НКВД СССР (в настоящее время место хранения — Центральный архив ФСБ РФ, фонд 7). Однако, исследователи встречали как акты, так и предписания и в соответствующих фондах областных архивов УФСБ (Новосибирская область, Карелия, Ульяновская область и другие). Вероятно, количество экземпляров акта зависело от уровня иерархии непосредственных исполнителей: ими следовало обеспечить учетно-статистические нужды каждого из вышестоящих органов.

[17] Мне известно всего два случая успешных исследований, проведенных по комплексу этих документов: в Харьковской области (старое еврейское кладбище) и в Москве (Ваганьковское и Донское), где в приложении к актам о расстреле также есть предписания с направлениями трупов для захоронения и расписки в их приеме.