Полных данных по документированию процедуры казней за весь советский период нет: историками и архивистами найдены отдельные документы, свидетельствующие о порядке приведения приговоров в исполнение и захоронении тел расстрелянных, информировании о самом факте казни, которые позволяют с той или иной вероятностью реконструировать процедуру проведения экзекуций и сопутствующий им документооборот.

Первым из известных нам нормативных актов, определяющим процедуру захоронения казненных, является специальное распоряжение Верховного трибунала ВЦИК 1922 года:

”Тело расстрелянного никому выдаче не подлежит, предается [земле] без всяких формальностей и ритуала, в полном одеянии, в коим был расстрелян, на месте приведения приговора или в каком-либо другом пустынном месте, и таким образом, чтобы не было следа могилы…”[1].

В начале 1924 года областным прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разослано распоряжение Наркомюста СССР ”о порядке расстрелов”, в котором предписывалось не допускать публичности исполнения; выдачи тела казнённого, о недопустимости мучительных для осуждённого способов исполнения приговора, а равно и снятия с тела одежды, обуви и т. п.”[2].

Содержащиеся в распоряжениях 1922 и 1924 годов нормы соблюдались вплоть до 1937. Вероятно, существовали и обновленные регламентирующие документы центральных ведомств, и дополнительные инструкции, но они мне не известны. В качестве иллюстрации применения этих норм приведу несколько актов о приведении приговоров в исполнение в разных регионах:

”…Мы, нижеподписавшиеся <…> привели в исполнение постановление тройки при ПП ОГПУ по Севкраю от 7.02.31 г. в отношении [далее список из 9 человек]:

<…> Каковые расстреляны в лесу за слободой Кируль в 23 часа 2.03.31 года. Трупы похоронены на месте…”[3]

”…По прибытии в домзак, в присутствии н-ка домзака объявили осужденному СЕЛИВЕРСТОВУ <…> ходатайство о применении ему частной амнистии <…>отклонено и приговор в отношении его <…> подлежит приведению в исполнение, после чего осужденный Селиверстов был доставлен за черту города и в ”21” час после произведенных 2-х выстрелов из револьвера системы ”наган” в голову осужденного Селиверстова — последний не подал признаков жизни и труп его был предан земле, в чем и составлен настоящий акт”[4]

На актах о приведении приговора в исполнение встречаются подписи должностных лиц, присутствовавших при экзекуции: начальника тюрьмы, представителя судебного или внесудебного органа, вынесшего приговор, прокурора (довольно редко), врача (крайне редко).

Например:

<…> комиссия в составе секретаря Коми областного отдела ОГПУ т. Добринского В. Г., начальника 3-го отделения того же отдела т. Проскурякова М. М. и прокурора области Коми т. Иванова в присутствии врача обл. больницы т. Ветошкина, сего числа, в 23 часа в исполнение постановлений тройки при ППОГПУ по Севкраю <…>

произвела в местечке около Човской трудисправколонии расстрел <…>

Трупы зарыты на месте расстрела, в чем и составлен настоящий акт в двух экземплярах <…>[5].

”…Мы, нижеподписавшиеся: <…> привели приговор в исполнение <…>

Смерть констатировал прокурор, труп предан земле. <…>[6]

”…Я, комендант ПП ОГПУ по КРЫМУ БЕЛОУСОВ П.И. в присутствии дежурного Коменданта ЕГОРОВА и сотрудника тов. МЕДВЕДЕВА, на основании постановления заседания Коллегии ОГПУ от 13 января 1930 <…>

Приговор приведен в исполнение в 24 час. И смерть констатирована ниже подписавшимися лицами[7]

Захоронения производились силами расстрельной команды, или же, — после расстрела в здании НКВД, — тела передавали директору кладбища с указанием провести захоронение. В таких случаях оформлялась ”служебная записка” о передаче тел.

В Москве:

<…> Прошу принять для немедленного погребения, доставленные при этом /2/ два трупа <…>[8]

<…> Предлагаю принять для кремации вне очереди шесть трупов <…>

[Сверху на тексте рукописная резолюция: ”Приняты и кремированы шесть трупов. /подпись/ 25/XII 36”][9]

В Ленинграде: начиная с 1923, тела передавались для захоронения в морг Обуховской больницы (в настоящее время — клиническое отделение Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова)[10].

В Харькове: с 9 августа 1937 по 11 марта 1938 на предписаний коменданта УНКВД по Харьковской области заведующему еврейским кладбищем на нем было захоронено 6865 человек[11].

Механизмы и практики проведения массовых операций Большого террора хорошо изучены, однако в отношении документооборота, касающегося непосредственно исполнения приговоров и захоронения казненных, данных в нашем распоряжении немного.

В оперативном приказе №00447 порядок приведения приговоров в исполнение прописан в самом общем виде:

<…>

1. Приговора приводятся в исполнение лицами по указаниям председателей троек, т.е. наркомов республиканских НКВД, начальников управлений или областных отделов НКВД.

<…>

2. Приговора по первой категории приводятся в исполнение в местах и порядком по указанию наркомов внутренних дел, начальников управления и областных отделов НКВД с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение.

Документы об исполнении приговора приобщаются в отдельном конверте к следственному делу каждого осужденного <…>[12]

Следуя п.2 приказа, в региональных управлениях НКВД процедура была конкретизирована в соответствии с местными условиями и собственным пониманием операции:

Так, 4 августа 1937 года начальник УНКВД по Куйбышевской области И.П.Попашенко отправляет начальнику Ульяновского горотдела НКВД следующие указания:

”<…>

1) Немедленно приспособить соответствующее помещение в здании НКВД (желательно подвальное) пригодное под спецкамеру для выполнения приговоров о расстреле.

2) Вызов из тюрьмы осужденных к высшей мере наказания производить днем, на основе письменного требования за подписью начальника органа НКВД, с указанием — ”для направления спецконвоем в Управление НКВД”.

3) Исполнение приговора — расстрел производится ночью.

Перед выполнением приговора, на основе тщательного опроса по анкете арестованного и решения Тройки, — точно установить личность осужденного.

4) После выполнения приговора, трупы должны быть вывезены к заранее приготовленной яме, тщательно зарыты и ямы замаскированы.

5) Акты об исполнении приговоров о высшей мере наказания составляются по прилагаемой форме и подписываются отдельно на каждого расстрелянного в 1-м экземпляре — после исполнения приговора и отдельным пакетом высылаются в УНКВД на имя нач. 8 отделения УНКВД.

6) Под Вашу личную ответственность должна быть обеспечена полная конспирация места, времени, а также техника исполнения приговоров по высшей мере наказания.

7) Немедленно по получении настоящей директивы, представьте персональный список работников УГБ, которые Вами допускаются к выполнению приговоров о высшей мере наказания.

Красноармейцев и рядовой милицейский состав не допускать.

От всех лиц, привлекаемых к работе, связанной с перевозкой трупов, приготовлением и засыпкой ям, — должны быть отобраны подписки о неразглашении.

<…> [13]

Начальник УНКВД по Запсибкраю С.Н.Миронов (Король) в ходе подготовки операции, еще до издания приказа №00447, так инструктирует начальников оперсекторов:

”Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн и потом этим дерном покрыть это место, с тем, чтобы всячески конспирировать место, где приведён приговор в исполнение — потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом [проявления] религиозного фанатизма. Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которым приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно — потому что наш собственный аппарат может стать распространителем этих сведений…”[14].

Итак, на всем протяжении времени процедуры казни и захоронения являлись строжайшей тайной, даже когда сам приговор к расстрелу был публичен. Существовали нормы, регламентирующие проведение расстрела и захоронения казненных. К ним относились, в частности, проведение экзекуций в ночное время и тайное захоронение тел.

Место расстрелов выбиралось в зависимости от местных условий: либо в специально оборудованном помещении тюрьмы, с последующим вывозом трупов для захоронения на кладбище либо в некоем удаленном месте с захоронением на месте казни (в лесу, полигоне, на территории дачи НКВД и пр.). Со всех исполнителей, включая сотрудников НКВД, шоферов и сторожей, брались подписки о неразглашении.

Попробую реконструировать документооборот, сопровождавший казни.

Предписания (приказания), как правило, исходили от органа, вынесшего приговор, были подписаны кем-либо из высших руководителей этого органа и адресованы лицам, ответственным за приведение приговора в исполнение. Такими ответственными были начальники оперсекторов, коменданты либо начальники учетно-статистических отделов (отделений) ОГПУ-НКВД. Предписания печатались на служебных бланках или на чистых листах бумаги.

Форма предписания была более-менее стандартной: вначале указывалось, какой орган и какого числа вынес приговор, затем следовал приказ о расстреле, после этого шел перечень приговоренных — фамилия, имя, отчество, иногда возраст или год и место рождения, изредка по каким статьям осужден приговоренный к расстрелу.

Предписания о расстрелах по массовым операциям на большую группу приговоренных могли не соответствовать стандартной форме: само предписание в ряде случаев содержало только численность приговоренных и указание, где они содержатся, но к нему прикладывались копии протоколов о вынесении приговора.

Акты (”рапорты”) об исполнении предписания, машинописные или выполненные от руки. Также встречаются в виде записей на обороте (а если запись была достаточно короткой, то и на лицевой стороне) предписания. Полная форма акта, помимо стандартного указания на то, что приговор приведен в исполнение, содержит список расстрелянных по данному предписанию, более краткая — лишь число расстрелянных.

Встречаются и лаконичные записи: ”исполнено”. Обязательно обозначена точная дата, часто время казни, иногда констатация смерти. Конкретное место приведения приговора в исполнение, как правило, не указывалось[15]. Подписывали акт лица, осуществлявшие расстрел (в первую очередь те, кому было адресовано предписание), а кроме них — присутствовавшие (далеко не всегда) при расстрелах начальники тюрем НКВД, представители органов прокуратуры, учетно-статистических отделов (отделений) ОГПУ-НКВД, крайне редко (и только когда исполнялись приговоры по их делам) — представители судов или трибуналов.

В подавляющем большинстве случаев врачи на казнях не присутствовали, функцию констатации смерти выполняли представители прокуратуры, а в их отсутствие — сами члены расстрельной команды. Эти акты вместе с предписаниями передавались Начальнику 1-го Спецотдела УНКВД по области или краю, а также поступали в Особый Архив 1-го спецотдела НКВД СССР[16].

Акты об исполнении приговора в отношении конкретного человека, подшитые к архивно-следственному делу расстрелянного. В просмотренных архивно-следственных делах 1920-х — начала 1930-х такие акты ни мной, ни моими коллегами не обнаружены, но я не берусь утверждать, что таких документов в этот период не существовало. В 1937 — 1938 оформлялись по единому образцу (региональные расхождения незначительные) в одном экземпляре, как правило, типографские бланки, встречаются на пишущей машинке, а также рукописные.

Содержат следующую информацию: приговор (орган, дата), ФИО осужденного, дата приведения приговора в исполнение; иногда дополнительно в рукописных и машинописных вариантах: указывается на основании какого предписания (дата, должность и фамилия), редко — время казни. Документ подписывался начальником расстрельной команды (комендантом или его замом Управления НКВД) и заверен печатью.

К архивно-следственному делу подшивался, как правило, в конверте. Иногда вместо ”акта” встречаются схожие по содержанию документы: ”Выписка из акта” (не датирована и печатью не заверена; но часто содержит время казни) или ”Справка” о приведении приговора в исполнение (датирована, начиная с конца 1950-х, вероятно заполнялась в процессе реабилитации). Оба документа могут содержать указание на место хранения акта об приведении в исполнение предписания.

Документы о захоронении в качестве самостоятельных документов встречаются только в том случае, если захоронение производилось не самой расстрельной командой и на территории гражданских кладбищ. К таким документам относятся: а) требование от коменданта или дежурного того органа, который приводил приговор в исполнение, к директору кладбища или крематория принять ”для немедленного захоронения” (или кремации) точно указанное число тел; б) расписка об исполнении этого требования.

Оба документа, как правило, датированы и хранятся вместе с соответствующими предписаниями и актами об их исполнении[17].

Данное описание относится не ко всей эпохе советского террора. Процедуры казней и захоронений периода ”красного террора” были, куда более вариативными и гораздо менее документированными, чем в течение более позднего периода. Это же относится к бессудным казням и захоронениям 1920-х и начала 1930-х, производившимся ЧОНовцами, отрядами ГПУ-ОГПУ, особыми отделами в подразделениях Красной армии при подавлении крестьянских и национальных восстаний. Наконец, мне почти ничего неизвестно о процедурах и документировании исполнения приговоров к ВМН после 1953.

Ирина Флиге (род. 1960) занимается изучением советских репрессий с конца 1980-х годов. Она работает с 2002 года руководителем петербургской организации историко-просветительского и правозащитного общества "Мемориал" в России. Она внесла большой вклад в обнаружение и изучение мест массового захоронения жертв коммунистического режима. Вместе с коллегами Флиге обнаружила, например, захоронения времен Большого террора в Сандормохе.

Источники:

[1] Тепляков А.Г. Процедура: Исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах. М., 2007. С.6.

[2] Опубликовано К.Богуславским (https://allin777.livejournal.com/321485.html)

[3] Полещиков В.М. За семью печатями. Из архива КГБ. Сыктывкар, 1995. С.31-32.

[4] Акт от 23.03.1931. Опубликован на сайте Управления Государственной архивной службы Самарской области.

[5] Акт от 17.06.1930. Полещиков В.М. За семью печатями. Из архива КГБ. — Сыктывкар, 1995. С.30

[6] Акт от 16.10.1937. Опубликовано на Военно-историческом сайте // https://feldgrau.info/other/19947-podborka-267

[7] Акт от 29.01.1930. Опубликован К.Богуславским (https://allin777.livejournal.com/370042.html)

[8] Служебная записка Дежурного Коменданта КОГПУ в адрес заведующего Ваганьковского кладбища от 23.01.1930, Москва. Расстрельные списки. Вып.2. 1926–1936. М., 1995. С.296-298

[9] Служебная записка Коменданта ВК ВС СССР в адрес директора крематория от 25.12.1936, Москва. Расстрельные списки. Вып.1. 1934-1940. М., 1993. СС.201-203.

[10] Виноградов О., Лукин Е. Большой террор в Ленинграде / Ленинградский мартиролог: 1937-1938. Том.1. СПб. 1995. С.49-50

[11] Письмо начальника УКГБ по Харьковской области Н.Г.Гибадулова председателю КГБ УССР Н.М.Голушко от 19.08.1989. Опубликовано К.Богуславским: https://allin777.livejournal.com

[12] Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937-1938. М., 2004. С.273-281.

[13] Книга памяти жертв политических репрессий: Российская Федерация, Ульяновская область. Ульяновск, 1996. С.797-798.

[14] Стенограмма совещания начальников оперативных секторов НКВД по ЗСК 25.07.1937. Боль людская. Т.5. — Томск, 1999. С.110-111.

[15] Исключением являются Акты Карелии и Западно-Сибирского края, где почти на всех актах указывался ближайший населенный пункт.

[16] Количество экземпляров, в котором составлялись акты, варьировало (от одного до четырех) в разных регионах и в разные годы. Согласно ”Справкам”, хранящимся в следственным делах, акты о приведении приговоров в исполнение хранились в Особом архиве 1-го спецотдела НКВД СССР (в настоящее время место хранения — Центральный архив ФСБ РФ, фонд 7). Однако, исследователи встречали как акты, так и предписания и в соответствующих фондах областных архивов УФСБ (Новосибирская область, Карелия, Ульяновская область и другие). Вероятно, количество экземпляров акта зависело от уровня иерархии непосредственных исполнителей: ими следовало обеспечить учетно-статистические нужды каждого из вышестоящих органов.

[17] Мне известно всего два случая успешных исследований, проведенных по комплексу этих документов: в Харьковской области (старое еврейское кладбище) и в Москве (Ваганьковское и Донское), где в приложении к актам о расстреле также есть предписания с направлениями трупов для захоронения и расписки в их приеме.

Поделиться
Комментарии