72 года с мартовской депортации. Сибирский ”рынок рабов”

Историк, адъюнкт-профессор архивирования в Тартуском университете Айги Рахи-Тамм на основе архивных материалов и воспоминаний описывает, что ждало насильственно депортированных в Сибирь в марте 1949 г. граждан Эстонии по прибытии в пункт назначения. Преступная мартовская депортация проводилась на основании постановления Совета министров СССР, согласно которому из трех стран Балтии следовало депортировать в общей сложности 87 000 человек,
среди которых были тысячи детей, стариков и тяжело больных. Из Эстонии депортировали более 20 000 человек. Статья публикуется в сотрудничестве с порталом Эстонского института исторической памяти communistcrimes.org.

Покинувшие Эстонию в конце марта 1949 г. 19 эшелонов направили в Омскую, Новосибирскую, Иркутскую область и Красноярский край. Некоторые группы также переместили в Кемеровскую, Карагандинскую, Томскую, Магаданскую область, Хабаровский край и Коми АССР. Изначально планировалось отправить часть людей в Якутскую АССР, но из-за плохих транспортных условий от этого плана отказались, хотя часть эстонцев попала в те края.

Из стран Балтии в целом больше всего депортированных увезли в Иркутскую и Омскую области, куда из Эстонии направили четыре эшелона из Выруского, Валгаского, Тартуского и Вильяндиского уездов. Больше эстонцев было вместе в Новосибирской области (девять эшелонов) и в Красноярском крае (шесть эшелонов). Здесь следует учитывать и дальнейшие изменения местоположения и перемещения, но в документах эти данные отражены довольно хаотично.

При разгрузке начальник эшелона передавал депортированных представителям местных комиссий, дальнейшее распределение в народе прозвали рынком рабов. Наряду с военными и чиновниками поглазеть на прибывших приходили всевозможные люди, в том числе те, кто покушался на вещи переселенцев. Некоторые люди признают, что их вещи пропали по пути или при разгрузке.

Высланным опять повторили, что они осуждены на пожизненное пребывание в Сибири и в случае побега им грозит 20-летнее наказание, после чего их переведут назад в тот же район. Основания для высылки навечно были установлены указом Президиума Верховного совета СССР от 26 ноября 1948 г. На основании этого документа высланных можно было держать в местах высылки вечно, без права на возвращение в прежнее место жительства. В случае побега или способствования побегу лицо надлежало привлечь к уголовной ответственности на основании статьи 82 уголовного кодекса РСФСР. Побег наказывался 20 годами каторги, однако позже применялась и более мягкая мера наказания — 10 лет лишения свободы.

К наказанным в административном порядке применялся денежный штраф и/или арест. Депортированная из Вильянди в Новосибирскую область Хелле Вийр описывала прибытие на место следующим образом: кажется, поезд прибыл в Каргат вечером 6 апреля. Несколько часов мы ждали разгрузки. Затем нас отвезли в клуб на грузовых машинах и сгрузили в угол коридора. Там мы впервые увидели медицинскую сестру, которая раздавала таблетки и замеряла температуру у больных. Прежде всего, нами занялась комендатура. Впервые нами занимались индивидуально. По списку семей вызывали по одному, забирали паспорт у тех, у кого он еще был.

У многих ”не было с собой” или ”уже забрали” — из этого не делалось проблемы. Зачитывали решение и брали подпись: определен на пожизненное поселение, запрещено возвращаться на прежнее место жительства, в случае побега предстоит 20 лет лагерей. Конкретных обвинений нам не предъявляли, на справке отметили только, что по национальности мы эстонцы. Мама протестовала, на это ей сказали: прибудут на место, напишете заявление, пусть там выясняют.

Собравшиеся на станциях председатели окрестных колхозов и совхозов, местами также представители промышленных предприятий пришли за рабочей силой. В цене были жизнеспособные семьи с большим количеством рабочей силы, но следовало распределить и более хилых (маленькие дети, старики, больные).

Нас с нашими пожитками согнали в большую комнату, где начался рынок рабов. По-другому эту процедуру не назовешь. Как цыгане при покупке лошади — смотрят в рот и похлопывают. Все, конечно, хотели лучших. На хилых и слабых смотрели не добрым взглядом, это все же лишний балласт. Хотели молодых и сильных, трудоспособных.

Требовались строители и специалисты по технике: водители, трактористы, кузнецы и т.д. Умники наподобие меня и нелепые ветрогоны никому не нужны. Меня оценили только потому что я была молодой, крупной и сильной. Довольно похотливо смотрели на женщин, но если выяснялось, что при них еще два-три ребенка, то лицо начальника становилось суровым.

Среди депортированных из стран Балтии было 2850 одиноких стариков в возрасте старше 70 лет, 146 инвалидов и 185 детей, высланных без родителей или родственников, что определенно не отвечало ожиданиям к дополнительной рабочей силе.

Депортированная Хелле Вийр продолжает: после отбора людей стали развозить — кого в совхоз, кого в колхоз, кого дальше, кого ближе. Многим пришлось еще преодолеть длинные расстояния и не в кузове машины, тракторных санях, в санях, на дровнях или в повозке, а пешком. Снег в Сибири начал таять, дороги были грязными и все в выбоинах, зимние переправы через реки развалились. Вода в больших реках Сибири вышла из берегов и начался ледоход. Нам нужно было перейти реку, где был конец путешествия — сельские хозяйства.

Никто не дал времени, чтобы дождаться, пока река успокоится. Мы собрали свои вещи и стали ждать, что теперь будет дальше. […] Откуда-то появились большие открытые рыболовные лодки, которыми нужно было управлять веслами. Их как-то держали у берега на сильном течении так, что мы сумели залезть на них и погрузить свои пожитки.

Мы были не привыкшими к таким вещам и впервые были в лодке. Боялись, что здесь мы и утонем. Вода текла быстро, бурлила между льдин и грозила залить лодку. Вещи бросали в воду, чтобы лодка стала хоть немного легче, и ее борта поднялись повыше. Вещи и люди распределились по лодкам как придется. На широкой реке лодки далеко разошлись друг от друга. Мы с сестрой Айме и частью вещей попали в одну лодку. Мама со своими вещами была в другой лодке”.

К счастью, члены этой семьи вскоре воссоединились. С другой стороны, встречаются примеры, как маму и ребенка на разных эшелонах увезли в разные места.

Депортированная в Бурятию в одиночестве в возрасте 9 лет Сийри Райтар (Кару) встретилась с увезенной в Новосибирск матерью полгода спустя. Только на поселении мать узнала о том, что дочку увезли. Товарищи по вагону, семья Лауритс, взяли девочку под свою опеку и не позволили отправить ее в детский дом.

Вместе с Сийри в Валга погрузили на эшелон и других одиноких детей — 8-летнего Калью Саара и 12-летнего Лембита Метса в нарушение требования инструкции по спецвыселению, которая запрещала депортацию одиноких несовершеннолетних детей, беременных на последнем месяце и больных.

Отделенных от родителей детей, например, в т.ч. при отправке матери в лагерь, следовало определить в детский дом. Приемная комиссия должна была обеспечить, что депортированным будет выделено жилье и им предоставят медицинскую помощь. В течение следующих 30 дней следовало замерить температуру тела у прибывших и провести медицинскую проверку. Подобная забота скорее осталась на бумаге. Четче людям запомнилась санитарная обработка — баня и дезинфекционная камера.

”На вокзале в одном большом городе весь народ согнали в баню. Не помню, сколько вагонов разом, но баня была полна людей. Исподнее нужно было отдать в отдельное помещение, где его прокипятили от вшей”.

Сосланная из Вильяндиского уезда в возрасте шести лет в Усть-Таркский район Новосибирской области Вайке вспоминает: в Татарске людей очищали от вшей и мыли в бане. Я заснула в углу на бабушкином протезе, а когда очнулась, там больше не было ни одного человека помимо меня. Я заплакала и пошла искать маму. Открыла одну из дверей и там внутри по обе стороны стояли солдаты в мундирах с винтовками и штыками. Я стала бить их кулаками и трясти: куда они дели мою маму? На мои крики из облака пара появилась голая мама и стала меня успокаивать. Меня тогда так и не помыли.

Первая встреча с реальностью сибирской деревни и новыми местами проживания угнетала. В большинстве своем, людей размещали в бараках, в землянках иногда из глины, и в случайных, в т.ч. непригодных для проживания помещениях. Многим пришлось стать съемщиками у местных жителей, которые и так жили в тесноте. Позже рассказывали, что многим из них предварительно грозили наказанием, если они откажутся размещать у себя депортированных.

Перед прибытием депортированных проводили кампании ”По приему переселенцев-колхозников из малоземельных (перенаселенных) регионов Советского Союза”, которые формировали отношение и общее настроение, а также повлияли на отношения между людьми. Чтобы не жить как сардины в банке, пришлось искать другие возможности. В первое лето трудоспособные семьи старались построить себе землянку или постройку из глины, зачастую одну на несколько семей.

В большинстве своем проблемы с жилплощадью длились годами, об улучшении условий в целом можно говорить начиная с 1951–1952 гг. Депортированная в Черлакский район Омской области Линда Каламеэс описывала строительство жилья следующим образом: этот ”дом”, где мы поселились, был построен из дерна. Крыша тоже из дерна. Было две комнаты. В прихожей была большая русская печь, которая топила и в дальнюю комнату. Плиты не было. Пол был сделан из глины. […] Хозяин и хозяйка были старые, около 70 лет. Сами спали на печи. Она была такой большой, что там могло поместиться четыре человека. Нам для сна дали деревянные кровати. […] Русские жили со стороны кухни. Мы, т.е. я, супруг, дочь, а также госпожа Поолакене, жили сзади. У мужа с собой было два матраса, один мы положили на свою кровать, а на другом спала дочь на полу. Г-жа Поолакене тоже спала на полу.

Оригинал статьи на эстонском был опубликован в изданном Эстонским институтом исторической памяти сборнике „Toimik „Priboi”. Artikleid ja dokumente 1949. aasta märtsiküüditamisest” (ред. Меэлис Сауэаук, Меэлис Марипуу, 2020; рус. ”Дело ”Прибой”. Статьи и документы о мартовской депортации 1949 г.”). Книгу можно приобрести в магазине Издательства Тартуского университета или в книжных магазинах.