Андрей Кончаловский о фильме про расстрел в Новочеркасске: "На площади с плакатами выходят безумцы"

Андрей Кончаловский снял фильм о расстреле бастующих рабочих в советском Новочеркасске. Картина, посвященная историческим событиями 1962 года, оказалась сверхактуальной на фоне происходящего в Беларуси, где рабочие выступили против режима. Корреспондент Би-би-си поговорил с режиссером о том, почему тот снял кино о протестах на деньги Усманова и российского минкульта.

События в Новочеркасске 1962 года — один из немногих протестов времен доперестроечного СССР, когда советской власти противостояли не диссиденты и интеллигенция, а пролетариат, который партийные идеологи называли "гегемоном революции".

Началось все с решения союзного правительства повысить розничные цены на мясо и сливочное масло, что в газетах подавалось как "просьба всех трудящихся". Это решение было негативно воспринято рабочими Новочеркасского электровозостроительного завода, которые и без того были недовольны трудовыми расценками.

1 июня на заводе началась забастовка — невиданное событие для Советской России. Протестующие перекрыли железнодорожную магистраль, которая связывала юг страны с центром РСФСР, остановили поезд, разбили стекла в вагонах.

На следующий день они пошли маршем к зданию горкома с портретами Ленина, по дороге к электровозостроителям присоединились рабочие других заводов и жители Новочеркасска. Всего — несколько тысяч человек. В город прибыла правительственная комиссия ЦК КПСС, в том числе член президиума ЦК Анастас Микоян.

В итоге демонстрация была расстреляна, причем есть разные версии того, кто это сделал — солдаты, которых бросили на охрану государственных объектов, или же некие "снайперы КГБ". Двадцать шесть человек погибли, 87 — ранены. Погибшие были захоронены в безымянных могилах.

Подробности новочеркасских событий, засекреченные в советское время, стали известны только во время перестройки.

В сентябре 2019 года Андрей Кончаловский начал съемки фильма "Дорогие товарищи", посвященного событиям в Новочеркасске. Генеральным продюсером и основным спонсором выступил предприниматель Алишер Усманов, в российском министерстве культуры ранее оценивали бюджет картины в 150 млн рублей. Часть денег выделил Фонд кино.

Главная героиня — партработница и идейная сталинистка, оказавшаяся в центре протестов против режима, которому она предана. Премьера фильма состоится на Венецианском кинофестивале 7 сентября.

Би-би-си: Вы помните, что вы делали в июне 1962 года, когда произошли события в Новочеркасске?

Андрей Кончаловский: Я был студентом ВГИКа, и мой студенческий короткометражный фильм получил премию в Венеции. Это было для меня потрясением. Мне сказали, что не могут оформить меня в делегацию, но могут оформить в группу советских кинематографических туристов, которые едут на фестиваль. И я жил ожиданием этой поездки.

О событиях в Новочеркасске никто, естественно, ничего не знал. И узнали мы как-то шепотом, кто-то сказал, что что-то такое произошло там. Я, честно говоря, даже не знал, где Новочеркасск — ну, где-то там на юге.

Би-би-си: А если бы информация просочилась, то какой была бы реакция общества? Были бы протесты леволиберальной интеллигенции, как спустя несколько лет, когда были введены танки в Чехословакию?

А.К.: Леволиберальная интеллигенция сидит на кухне и перебирает косточки себе и своим коллегам. А на площади с плакатами выходят безумцы. В том обществе они не характеризовались иначе, как безумцы.

Я помню, как мы с [Андреем] Тарковским чуть позже сидели на каком-то пленуме кинематографистов, и я сказал ему: "Представь себе, что я сейчас выйду на трибуну и скажу: "Меня все устраивает в этой стране, но у меня есть одно сомнение в отношении культурной политики нашей партии". Вот такая невинная фраза, но я понимал, что она закончит мою карьеру в это время.

То общество было сковано общим страхом перед системой, и этот страх выражался в том, что те люди, которые могли выйти, назывались беспредельщиками.

Би-би-си: В вашем фильме их называют "хулиганьем".

А.К.: И до сих пор называют.

Би-би-си: А те, кто вышел в Новочеркасске, они тоже безумцы?

А.К.: Да, это, конечно, безумцы. Но любая демонстрация такого рода является уже следствием какой-то невыносимости состояния, определенного предела, за которым человеку уже безразличны непосредственные опасности.

Меня многие люди сейчас спрашивают: "Как это [происходящее в фильме] современно!" А мне как-то неинтересно об этом говорить, потому что актуальность моего фильма — и всех моих фильмов — это то, что волнует [человека]. Если вас волнует, значит, это актуально.

"Главная задача власти — удержать ее"

Би-би-си: Премьера фильма пройдет на Венецианском кинофестивале. И сравнения с событиями в Беларуси, безусловно, будут, потому что в целом есть сходство: режим декларирует свою пролетарскую направленность, но потом сам пролетариат разворачивается против него. И что вы будете отвечать тем, кто будет спрашивать вас про такое сходство?

А.К.: Я не могу ничего ответить на это. Так совпало. В моих работах я стараюсь понять глубинные причинно-следственные связи человеческого существования. Тут мне показалось, что это трагедия, похожая на "Антигону". Когда какие-то вещи совпадают, они могут играть решительную роль. Но это уже помимо моей воли.

Би-би-си: В фильме восставшие показаны безлико, как единая толпа, как фон для того, чтобы показать действия власти. Я воспринял этот фильм как фильм о реакции власти на протест. Я правильно понимаю?

А.К.: Да. Только определение "фон" — не совсем правильное. Судьба — это фон. Непреодолимой силы обстоятельства — это фон, а реакция людей — это действие. Эта толпа — как фатум, это как судьба, как событие исторического масштаба. А на микроплане — реакция этих персонажей, этих героев. Это люди, которые служат определенной идее, а моя героиня — человек кристальной чистоты с фанатической верой в людей, которая оправдывает ее жизнь.
Герой моего фильма "Рай" — аристократ, идеалист, играет Брамса. И при этом он — фанатичный нацист. Эта амбивалентность характера делает его трагическим. И когда я делал "Дорогих товарищей", я подумал, что было бы интересно сделать зеркальное отражение того фильма, перенести этот конфликт в советскую реальность. И так получились "Дорогие товарищи".

Би-би-си: Концентрируясь на реакции власти, вы по сути показали, как нынешняя российская власть реагирует на протесты. В фильме есть все составляющие этой реакции: протестующие — "хулиганье", его инспирировали "голоса" и "ЦРУ", и главная задача — как сделать так, чтобы о протесте никто не узнал ни в стране, ни на Западе. И никто не думает о том, что этот протест имеет некую основу. Так было в случае с московскими протестами, с Болотной.

А.К.: Главная задача власти — удержать ее. Поскольку любое общество, в том числе демократическое, — это власть одного класса над другим, то это происходит не только в Советском Союзе, но и в России, и во Франции, и в Англии, и во всех других странах. То, что сейчас происходит в Америке, это скрыто, но то же самое. Добровольно выходят только безумцы, которые верят в идеалы.

Би-би-си: Но, работая над фильмом, вы держали в голове, что российские власти сейчас реагируют на протесты именно так — с высокой долей конспирологической подозрительности и жестокости?

А.К.: События в фильме происходят согласно тому, как они описаны в официальном расследовании. В 1991 году военная прокуратура министерства обороны провела очень серьезное расследование. Почему военная прокуратура министерства обороны?
В 1962 году был дан приказ раздать боеприпасы солдатам. Зачем? Чтобы потом сказать, что солдаты убили людей. А на самом деле под прикрытием этих выстрелов с крыш стреляли снайперы КГБ. Операция называлась "Фестиваль". То же самое мы наблюдали на Майдане: там были наняты люди, которые стреляли или для того, чтобы спровоцировать что-то, или дать логику дальнейшим событиям.

Но это не самое главное, у меня не детектив и не триллер. В центре фильма — эволюция главного характера, он очень близок к Павлу Корчагину, или "Матери" Горького, или Максиму. Но у нее [героини фильма] происходит разрыв между убеждениями и тем, что она видит.

Би-би-си: Вы упоминали материалы расследования. Я правильно понимаю, что вы стремились к максимальной исторической точности — в быте, в костюмах?

А.К.: Мало того: у меня полфильма — это стенограммы. Я ничего не писал, а просто взял их: стенограмма заседания парткома, стенограмма заседания правительственной комиссии. Я когда написал, думал: "Неужели это будет интересно смотреть?"

Би-би-си: Возможно, по этой причине ваш фильм будет воспринят очень современно: реакция власти показана с документальной точностью.

А.К.: Есть одна разница. Правительство Хрущева было очень озабочено, чтобы информация о забастовке и расстреле никуда не просочилась. Они наложили абсолютный запрет на это.
Мало того: были взяты более 100 тысяч подписок о неразглашении государственной тайны, вплоть до расстрела. Это изменило поведение людей, которые были свидетелями событий: они молчали вплоть до 1989 года, боялись вспомнить об этом.

Это другое, чем сегодня: сегодня люди все узнают немедленно, и это меняет динамику многих [протестных] движений.

Би-би-си: В Беларуси правительство пыталось скрыть то, что происходило в изоляторе на Окрестина. Я смотрел фильм в день, когда российские власти не отпускали Алексея Навального на лечение за границу, и врачи путанно объясняли, что с ним случилось. У вас показано, как тайно хоронят погибших протестующих, а знание о месте захоронения приравнено к государственной тайне. Ситуация опять похожая: пусть времена и изменились, но государство все равно пытается скрыть информацию.

А.К.: Попытка скрывать всегда есть — в любой стране.
Другой вопрос, как, например, люди относятся к Лукашенко в стране и получится ли у Лукашенко оседлать необъезженную лошадь. Ее можно оседлать, и может быть, из этого есть какой-то иной выход, нежели хаос. Потому что любое разрушение приводит сразу к хаосу, и это видно по Советскому Союзу — как он разрушился и что из этого получилось.

Этот же хаос мы видим на Украине. Мы же не видим структурированного, упорядоченного общества, где все счастливы. Мы этого не видим и вряд ли увидим.

Но я вообще не образован в политике и не хочу этим заниматься. Моя профессия позволяет мне выражать более общие вещи, которые тоже важны. Мне интересны неписанные законы человечества.

"Я сам, лично, — эта девочка"

Би-би-си: "Дорогие товарищи" — черно-белый фильм, и он очень созвучен оттепельному кино, которое также было черно-белым. В "Заставе Ильича" Хуциева молодые герои ведут смелые разговоры о том, как они будут строить социализм с человеческим лицом, о разоблачении культа личности Сталина. И мне показалось, что дочь главной героини, которая участвует в протестах, — она оттуда, из оттепельного кино.

А.К.: Я сам, лично, — эта девочка. Я был убежден, что Сталин — тиран, что Сталин — убийства, что наконец его нету, что Хрущев — замечательный освободитель нации. Но, как потом оказалось, все гораздо сложнее.

Би-би-си: В каком смысле "сложнее?"

А.К.: База социальных волнений — молодые люди от 18 до 25 лет. У них такая сила тестостерона, что они любят менять мир с помощью уничтожения. Они любят ломать. Это социология, я бы даже сказал, что в каком-то смысле это — зоология.

Лично я уже сейчас не так же уверен, как в 18 лет, в том, что хорошо, а что плохо в области строительства нового общества. Я прихожу к выводу, что капитализм и свободный рынок не ведут к всеобщему процветанию. Мне кажется, что единственная форма ограничения алчности — это государство.

Би-би-си: Вы сказали, что вы — та самая девочка. А если бы в Москве в 1962 году были бы протесты против новочеркасского расстрела, то вы бы вышли так же, как и она?

А.К.: Если бы было больше пяти тысяч, то да. Это совсем другое ощущение: стоять на Красной площади с плакатами вместе вшестером — это, конечно, героизм (режиссер, видимо, намекает на протест группы из восьми советских диссидентов на Красной площади против ввода войск в Чехословакию в 1968 году — Би-би-си). Но, с точки зрения советского человека, это, конечно, абсолютное безумие. Это смелость, "беспредельщики".

Би-би-си: В московских протестах 2019 года костяком была та же молодежь, и мне она напоминает оттепельное поколение: они читают книги, смотрят умное кино, обсуждают политику, спорят с родителями. Спор матери с девочкой в вашем фильме о том, нужно ли идти на протест, вполне можно представить в нынешней Москве.

А.К.: Я с вами согласен. Но нельзя забывать про макровзгляд на страну. Советская власть приложила большие усилия, чтобы уменьшить разрыв между европеизированной частью общества и неграмотным крестьянством. Но этот разрыв не исчез: если вы сегодня поедете в регионы, в Сибирь, то вы увидите, что в каких-то городах существует осознанная реакция на события. Но большая часть нашей нации находится в зоне созерцания.

Допустим, в в Москве выходят 200, 300 тысяч человек, но в городе живут 17 млн человек, и в стране 140 млн. И эти 200-300 тысяч окажутся очень крохотной частью.

Би-би-си: Советский быт показан в фильме неприглядно. При этом сейчас в обществе есть большая ностальгия по временам СССР, а президент назвал крушение Союза "величайшей геополитической катастрофой XX века". Что вы думаете по поводу этой ностальгии?

А.К.: Это ностальгия по юности.

В 1954-1955 годах у нас на квартире бывали люди, которые сидели в тюрьме при Сталине. И вот я сидел с женой поэта Герасимова, которую тоже посадили. У нее был шрам через все лицо — собака на зоне разодрала. И она вспоминает: "Выйдешь в степь, маки цветут, воздух чистый". Я говорю: "Подожди, но ты же в лагере была!" Она отвечает: "Да, но я была молода и красива, и меня любили мужчины".

То время для многих ассоциируется с юностью, а юность имеет много иллюзий и надежд, и это — тоска по надеждам. Это первое.

С другой стороны, я помню, какой у меня был энтузиазм, когда переименовали Ленинград в Петербург, а на Исаакиевском соборе зазвучали колокола, я встречал это время со слезами, восторгом и надеждой.

Но все пошло почему-то не туда, и это было колоссальное заблуждение, что, разорвав на груди русскую рубаху, мы получили благополучие нашей жизни, и все будут только аплодировать. Все оказалось гораздо сложнее, и Путину пришлось собирать государство, чтобы оно не развалилось окончательно. Это огромный процесс, которому я думаю посвятить один из своих фильмов или сериалов.

Би-би-си: Но когда ваш фильм будут смотреть молодые люди, которые не застали СССР, они не поймут, как можно ностальгировать по такой бытовой неустроенности и даже униженности, которую вы показали максимально реалистично.

А.К.: Сейчас в вас говорит молодой человек из столицы. Если мы говорим о молодом человеке из, например, Челябинска, то он не удивится, потому что и судьба его, и жизнь его приблизительно такая же. В целом жизнь его не очень изменилась, хотя он может слушать другую музыку и есть фастфуд.

"Я благодарен Усманову"

Би-би-си: Генеральный продюсер вашего фильма — предприниматель Алишер Усманов. Это уже второй ваш фильм после "Греха", который он продюсирует. Но "Грех" — это фильм про эпоху Возрождения и Микеланджело, а здесь кино, с одной стороны, экзистенциальное, а с другой — политическое. По крайней мере, оно будет воспринято как политическое.

А.К.: Я имею возможность и счастье сразу начинать следующий фильм — благодаря Алишеру Усманову, который не задумывается о том, вернет ли он свои затраченные деньги. Я его сразу предупредил [при знакомстве]: "Никакой прибыли, не будет ничего, деньги не вернете".

Я думаю, что Усманов — мудрый человек и всегда более-менее нейтрален. Ему интересно инвестировать в то, что станет произведением искусства. Он мне напоминает Медичи, которые вкладывали деньги в Микеланджело, но они не ждали прибыли, они хотели увидеть то, что сделано мастером. И я благодарен [судьбе] за то, что встретил такого человека.

Би-би-си: Часть денег на фильм дало министерство культуры. Как вы вообще относитесь к господдержке кинопроизводства?

А.К.: С сочувствием и интересом, я люблю господдержку. Я считаю, что господдержка нужна и что я своими произведениями поддерживаю киноискусство и государство. Если говорить грубо, художники делятся на тех, кто видит стакан полупустым, и кто видит стакан наполовину полным. Это всегда видно в картине, как художник относится к реальности. И я вижу стакан наполовину полным.

Мы живем в очень свободном обществе: о такой картине, как "Дорогие товарищи", мечтать было нельзя даже в 1985 году. Я уже не говорю о всех картинах Звягинцева, предположим.

Би-би-си: Экс-министр культуры Владимир Мединский часто говорил, что государство должно поддерживать патриотические фильмы, а не фильмы про "Рашку-говняшку". Ваш фильм максимально честный, и власть показана максимально неприглядно. Он выбивается из тренда последних лет, когда у нас снимают историческое кино героического, а не трагического характера. Когда вы получали деньги на "Дорогих товарищей", это какие-то ограничения на вас накладывало?

А.К.: Во-первых, никаких. Во-вторых, Мединский как министр хочет снимать фильмы, которые показывали Россию с определенной стороны. И я не могу с ним спорить. Но мне кажется, что тут есть неуловимая разница между полупустым стаканом и наполовину полным. Сегодня у меня не было бы таких же проблем, как были бы с фильмом "Ася Клячина" в советское время (Андрей Кончаловский снял этот фильм в 1967 году, в прокат он вышел только через 20 лет — Би-би-си).

Би-би-си: И вы готовы к тому, что вас будут критиковать за то, что вы за государственные деньги сняли критику власти.

А.К.: Да, я готов объяснять и готов разговаривать в какой-то степени.

Би-би-си: Даже если претензию выскажет Мединский, благодарность которому есть в финальных титрах.

А.К.: Конечно! Пробка выбита.