Мёртвые не сеют и не жнут. П.И. Филимонов — на смерть Эдуарда Лимонова
Помимо царицы грозной чумы, наконец-то опустившейся не то что на оба, на все семь миллиардов ваших (и наших) домов, люди на планете продолжают умирать и по другим причинам. Два последних дня в этом смысле оказались неприятными для современной культуры, которая, как это принято было говорить в памятные мне по детству времена ”гонки на катафалках” — максимально трагично — понесла тяжёлую утрату. Точнее, сразу две. В понедельник, 16 марта, в своём доме был найден мёртвым отец-сооснователь группы ”Гражданская оборона”, второй после Егора Летова человек, по количеству написанных для неё песен, Костантин Рябинов.
А вчера умер Эдуард Лимонов. И если ценность Рябинова для современной русской культуры бесспорна и никаким обсуждениям не подлежит, но вот о Лимонове можно и порассуждать, наплевав на древний постулат про ”аус нихиль”, поскольку человек за время своей жизни порядочно постарался, чтобы никакие древние постулаты на веру не принимались.
Я сразу оговорюсь, я не буду касаться политических взглядов Лимонова совсем. Потому что это совершенно неважно. Потому что в историю он войдёт — уже вошёл — не своими политическими взглядами. Потому что хороший писатель Габриэле Д’Аннунцио, например, был итальянским фашистом. И хороший поэт Эзра Паунд был американским фашистом. А хороший поэт Маяковский был коммунистом. А хороший писатель Достоевский, говорят, был антисемитом и полононенавистником. Всё это не делает их хуже как писателей, а про личностные качества интересно только специфическим исследователям жизни и творчества и соответствующим однопартийцам.
Я читал Лимонова достаточно много. Я не могу сказать, что прочитал всё, что он написал, поскольку писателем он был довольно плодовитым, но думаю, что имею представление, как минимум, о всех жанрах, в которых работал автор. К стихам и романам Лимонова у меня отношение неоднозначное. Те стихотворные тексты, в которых он пытается придерживаться традиционного силлабо-тонического склада, как раз в этом смысле и страдают. С техникой рифмованного и ритмически организованного стиха у Лимонова были приличные проблемы. Когда же он забивал на то, что ему самому, видимо, казалось правильным, и отпускал стих на волю, получались вполне внятные и в техническом смысле верлибры и околоверлибры. Ну а с образностью и меткостью высказываний у покойного всегда всё было в порядке.
Что касается романов, их можно разделить на две группы.
Романы, целиком вымышленные, сочинённые, вероятно, всё равно на основе биографии автора, но фигуры самого автора-рассказчика не содержащие (”Палач”, ”316, пункт B”, из того, что я читал и помню) представляют собой хорошо написанную беллетристику, сюжетную, даже остросюжетную, как правило, замешанную на каких-либо экстремальных событиях-людях-явлениях. Они вполне кинематографичны и в общем удобочитаемы. Гораздо больший корпус его романов, начиная с первого и самого знаменитого ”Это я — Эдичка” — представляет собой цикл автобиографических заметок, подлинных или вымышленных, совершенно не важно. И все подобные романы — опять же, не буду обобщать, из тех, что читал и помню я — построены по одному и тому же лекалу. Все они, можно сказать, посвящены прославлению протагониста (автора, лиргероя) и принижению, а то и просто размазыванию в мелкую и не слишком хорошо пахнущую кашицу его противников (политических, эстетических, соперников за право быть с какой-либо женщиной). Приём спорный и, на мой взгляд, немного утомительный, невольно вызывающий в памяти античный миф о нарциссе. Каждый, безусловно, каждый крупный автор (а в масштабности фигуры Лимонову-романисту стал отказывать бы только идиот) имеет право на долю самолюбования, но когда она переходит какие-то разумные границы, может получиться небольшой перебор.
А теперь о Лимонове другом, выдающемся. На мой взгляд, в лице Лимонова русская литература потеряла гениального новеллиста, автора достаточно коротких рассказов. Потому что что так их до него не писал никто, а после него это было бы уже эпигонством. В его рассказах, как правило, не происходит в глобальном смысле совсем ничего. Примерное описание типичного рассказа Лимонова периода эмиграции выглядит примерно так. Встречаются два (или больше) человека и начинают пить. Или употреблять наркотики. Или приглашают женщин. Или всё это вместе. Потом совершают несколько несуразных, но оправданных их состоянием, действий. Потом приходит утро, они просыпаются и расходятся. Какая из этого следует мораль? Никакой не следует. И вот этим Эдуард Вениаминович, прекрасный самовлюблённый имморалист, и прекрасен. Мир праху его.
