"Black and White" в развалинах святой Биргиты
Вспоминаю, как Эри Клас пытался разъяснить мне тайны своей профессии дирижера:
– В фильме ”Репетиция оркестра” Феллини очень точно показано, что в любом творческом коллективе, скажем, в оркестре или в театре всегда есть и притягательное, созидательное начало, но есть и начало разрушительное, гибельное. И если режиссер, дирижер, тот, кто должен властвовать над артистами, даст на секунду почувствовать, что с ним можно справиться, что он легкомысленно ”повернулся к ним спиной”, то немедленно набросятся и раздерут на части. Иной раз кажется, что это — просто дети, которые катышками из бумаги целятся в тебя из рогатки, но это мнимая безобидность. Следующий их шаг — втянуть тебя в бессмысленные разговоры; нет уж, надо быть во всеоружии профессии. Дирижеры, которые много говорят, редко добиваются успеха в профессии. Встреча с оркестром — как встреча с любовью — раз, что-то пронзает тебя, и ты во власти чувства. Или — раз — и возникает неприязнь, переходящая в ненависть. Как-то мне пришлось сообщить оркестрантам, что я в молодости успешно занимался боксом… Хотя силой я никогда не беру оркестр — нельзя дирижировать гениальной музыкой и при этом быть надсмотрщиком. Знаете, есть люди, которые умеют читать по губам, так оркестранты умеют читать по глазам. Либо ты при первом взгляде втянул их в свой мир, либо — провалился.
Эри Клас любил повторять, что главное качество дирижера — способность смотреть на мир, а особенно на себя самого, — с юмором.
Поразительная вещь: сказано мне это было, минимум, десять лет назад, а вспоминаю я эти слова, как произнесенные только что, — такова сила слов выдающегося художника, они не стареют.
Пришли они мне на ум в эти дни и от того, что балет ”Black and White” — ”Черное и Белое” на музыку Петра Чайковского к балету ”Лебединое озеро”, поставленный по новому сюжету, новому либретто хореографом Марио Радачовским, художественным руководителем национального театра города Брно, заставил зрителей фестиваля просто-таки переломить свое представление о классическом и самом знаменитом в мире произведении. Прежде всего потому, что в нем очень много пародийного и юмористического.
Хореография М.Петипа — Л. Иванова для большинства священна как Библия. Разумеется, над ней можно немного подшучивать: какой театральный капустник не прибегал к танцу маленьких лебедей в исполнении, например, тучных артистов мужского пола в пачках и с венчиками на головах; сколько театральных угроз не звучало в такой примерно форме: ”Будешь у меня четвертым лебедем у пруда!”, то есть не сделаешь карьеру. В дни августовского путча 1991 года, когда решалась судьба демократии, испуганное телевидение транслировало исключительно ”Лебединое озеро”, отвратив навсегда от великой музыки революционно настроенных либералов…
Партии Одетты-Одиллии считаются вершинами мастерства, их иногда исполняет одна балерина, иногда их разделяют две артистки, иногда в этих ролях выступают мужчины (уже никого давно не шокируя). Величие и загадочность балета отражены и в знаменитом фильме 2010 года ”Чёрный ле́бедь” (Black Swan) — психологическом триллере Даррена Аронофски о балерине, которая медленно сходит с ума во время постановки ”Лебединого озера”.
Премьера великого балета состоялась в 1877 году. Она, можно сказать, провалилась. Один из критиков писал в ”Санкт-Петербургских новостях”: ”Странное скопление на сцене дам разного возраста и разной комплекции в тяжеловесных костюмах с перьями, тщетно старавшихся изобразить горделиво плывущих лебедей. К радости публики, в конце спектакля вся эта разномастная птичья стая утонула в озере вместе с немецким принцем Зигфридом, бросившимся вслед за ними в воду”.
Собственно, подобный провал порой как раз обещает грандиозное будущее: так было с провалом премьеры ”Чайки” Чехова, так было с ”Весной священной” Стравинского.
Наблюдение за лебедями
Удивительная смелость Марио Радачовского заключается в том, что он ”вернул” своим танцовщикам пластику птиц, реальных лебедей семейства утиных. У них нет пуантов, нет традиционных завораживающих па классического балета, но есть грубоватые ступни, демонстративно не тянущие носок; растопыренные ноги, взлетающие, скорее, в цирковой, акробатической манере, чем в танцевальной; облегающие спортивные купальники, не подчеркивающие стройность и изящество, а отсылающие именно к птичьей природе. В таком ходе много пародийного: принципиальное разоблачение сказочной метафоры, приписывающей птице прекрасные женские черты. (Как прокомментировала одна из самых консервативных зрительниц: ”Не хватало только танца Царевны-лягушки в образе именно что лягушки!” Вероятно эта дама не знала, что одна из самых знаменитых частей ”Карнавала животных” была написал Сен-Сансом для партии черепахи, Сен-Санс уморительно замедлил, заставил плыть и качаться на волнах задорную музыку Оффенбаха из оперетты ”Орфей в аду”, что побуждало слушателей представлять черепаху, ”плавно” танцующую эротический канкан. Так что теоретически не только лягушка, но и жаба может быть на сцене умопомрачительна!)
Главные противоборствующие силы — Принц (Артур Абрам, танцевавший во многих театрах Европы и мира) и Ротбарт (Мартин Свободник, тоже постигавший мастерство на разных сценах): их танец, в отличие от танца лебедей, настаивает на грации и утонченной человечности; это борьба здорового, светлого и темного — черного с кровавым подбоем — начала в одном человеке. Их, условно говоря, па-де-де (условно, поскольку не содержит всех обязательных для классического балета частей) не теряет связи с корнями традиционного искусства, но является связующим звеном между привычными представлениями о балете и тем, что, скорее, следует назвать танцем, а не балетом.
Не случайно в начале спектакля королевский бал представлен именно танцевальной вечеринкой, где пары кружатся так, как велит им импровизация веселья, как могло бы быть в драматическом театре. А вступление, где герой трижды падает замертво, сраженный известием о смертельной болезни, — прием немого кино, трагической клоунады.
Какие чувства, какие мысли рождает музыка ”Лебединого озера”? Марио Радачовский увидел лебедя на пруду из окна онкологической клиники, где он лечился, и решил тогда поставить свой балет-исповедь на музыку гения. ”Лебединое озеро” — первый большой балет Чайковского, написан он под заказ и, конечно, есть версия, что и он смотрел, сочиняя, на каких-то там лебедей на пруду.
Чайковский с интересом и вниманием относился к первой постановке, был вполне готов к компромиссам в вопросах хореографии и либретто, но совершенно категорически запретил вписывать в его произведение какие-либо элементы, созданные другими композиторами. Мне кажется, всё это какой-то очень важный, хотя и побочный, признак большого мастера: ни в коем случае не допускать вмешательства в собственное творчество и при этом быть толерантным, снисходительным и терпимым в отношении авторов, работающих в других художественных пространствах. Думаю, он бы вполне лояльно отнесся к балету Марио Радачовского, ничего не исказившего в его музыке, но нашедшего в ней отклик на свою трагедию.
Мне чрезвычайно понравилось принципиальное расслоение зала: не только пожилые люди, но и часть молодежи была возмущена новаторским решением балета: столкновение мира птиц и мира людей, столкновение одухотворенности и физического прозябания, воли к жизни и уныния в одних вызвали восторг, в других — отторжение.
Я бы сказала, что вседозволенность принципиально отличается от терпимости, первому не должно быть места в искусстве, без второго искусство не может существовать. Время от времени нужно распахивать окна в мир — не для того, чтобы отказаться от своих принципов, но для того, чтобы, как говорил Эри Клас, не относиться к себе слишком серьезно.
Фестиваль Биргитта — фестиваль высочайшего музыкального класса, но он, по счастью, не позволяет традиционным формам превратиться в продукты, не имеющие сроки годности благодаря вредоносным консервантам. Классика должна быть экологически чистой, тогда она может допустить и новое прочтение ”Лебединого озера”. Я во всяком случае была с теми, кто аплодировал балету стоя.
