Военная история. Траектория бортинженера из Житомира: СССР — Афганистан — Литва
С Геннадием Кофманом мы встречаемся в здании бывшей женской гимназии, где сейчас располагается офис еврейской общины литовского города Паневежиса. Журналистов тут приветливо угощают чаем с печеньем и только безмолвные фотографии со стен сразу же, без вступлений, напоминают о том, что в годы Холокоста 95% евреев этого литовского города были уничтожены.
С 2001 года уроженец украинского Житомира Геннадий Кофман является председателем еврейской общины Паневежиса, однако в этот город он приехал в далеком 1972 году как выпускник Калининградского военного авиационного училища. Долгое время он служил в частях обеспечения Паневежского военного аэродрома инженером радиолокационного оборудования, позже и сам летал с военно-транспортными миссиями в Афганистан и Армению, а после того, как Литва обрела независимость в 1991 году, остался и нашел себя в новом деле.
И неслучайно: семья бывшего военного Геннадия Кофмана пострадала от всех возможных несчастий XX века — Голодомора, Второй мировой войны и Холокоста. Его отец воевал с 1941 года три года, был контужен и стал инвалидом 1-ой группы, дед же умер голодной смертью еще в 1934 году. Мамины родственники со стороны двоюродного брата и сестры пострадали от Холокоста. У деда было много братьев и сестер, и почти все они погибли в житомирском гетто…
"Там сделан большой мемориал, но списков, кто расстрелян, нет. Немцы почему-то не вели списков расстрелянных", — рассказывает Геннадий.
То занятия, а то наряды вне очереди
Тем не менее, вспоминая о юности, Геннадий улыбается: будучи подростком, родителям он пообещал поступать в Медицинский институт Винницы, городка, который находился недалеко от Житомира. Но тут вмешались неожиданные обстоятельства.
"Я заканчивал десятилетку, и в конце учебы к нам приехал агитатор, они ведь тогда разъезжали по городам, по школам Советского союза. А мать мечтала, чтобы я стал медиком, и даже документы были отправлены в Медицинский институт Винницы. Но вот в школу приехал подполковник, такой симпатичный дядька, собрал мальчиков из двух выпускных классов и начал агитировать нас поступать в Военное училище. Я это называю ветром в голове, потому что с ребятами мы решили ехать. Решили втихаря поступать в Калининградское военное авиационное училище", — вспоминает Геннадий.
Отец о планах сына узнал только перед самым отъездом и сильно разозлился, но в итоге они с мамой дали ему в дорогу 60 рублей, "вещи в зубы" и на поезде рано утром непокорный сын уехал. В приморском Калининграде целый месяц он должен был готовиться к экзаменам, но на самом деле осваивал послевоенные окрестности.
"Ребятами мы были очень неспокойными — перелезали через забор и убегали в город. Калининград был еще тогда в руинах, ведь это был 1969 год. Было очень интересно изучать немецкие форты, мы побывали и на могиле философа И.Канта. Но факт тот, что подготовки никакой не было. Если кто-то сидел и учился, готовился к экзаменам, то мы бродили по городу и знакомились с девушками. А в итоге так получилось, что вступительные экзамены я один сдал", — не скрывает удовольствия рассказчик.
Но радость от поступления вскоре сменилась дрожью в теле: поступивших ждал сложный курс молодого бойца, и молодежь, по словам Геннадия, так дрессировали, что после занятий болели не только ноги, но и все тело. Не все выдерживали, было много отчислений. Кормили молодых бойцов кашей, но Геннадий за первых два месяца набрал немного-немало — 10 килограммов.
"Мне сказали, что если не сброшу вес, то отчислят. И я надевал 2-3 шинели и бегал. Первое время было сложно: то занятия, то наряды вне очереди. Так было первые полгода, но потом вошли в колею, и учиться стало интересно, учился я на факультете радиолокации", — рассказывает бывший курсант.
Кому Прибалтика, а кому — Дальний Восток
Училище Геннадий успешно закончил, потом был выпускной бал, на который приехал отец, а затем все разъехались по своим направлениям. Как вспоминает Геннадий, тех, кто учился неплохо, отправляли работать в Прибалтику, а кто — чуть похуже, в основном из-за дисциплины, — на Дальний Восток.
"Это был 1972 год, я был направлен в Литву, в Паневежис, на военный аэродром, и тогда я впервые познакомился с Прибалтикой. Как и сейчас, тогда тут было очень красиво, чисто, народ был довольно приветливый. Мы тогда ходили в парадной форме, и на нас сразу обращали внимание молодые девушки. Конфликтов каких-то не было. Хотя некоторые говорят, что в Прибалтике особо предвзятое отношение к военным — я бы так не сказал, если сам не задираешься, то ничего страшного не происходит", — рассказывает Геннадий Кофман.
- Геннадий, а с местным населением Вы поддерживали контакты?
- Да, конечно, поддерживали. Дело в том, что тут шло серьезное строительство — и в городе, и в районе. Строились совхозы, колхозы. В Паневежисе строился завод Ekranas, достраивался стекольный завод, завод точной механики. Ну, а кого в помощь посылать? Молодых лейтенантов, которые как раз только приехали. В воскресенье мы ходили по городу, ходили на танцы или же пиво пить, так что нас отправляли на работу в колхозы. Был в Паневежисе такой совхоз Ėriškiai (Эришкяй), это был передовой совхоз, они нас принимали очень хорошо, кормили обедом, угощали домашним литовским пивом. И это было даже очень популярно — поехать посмотреть на людей. Уже тогда Литва очень сильно отличалась от Советского союза. Если сравнить Паневежис с Тулой или с Иваново, то здесь и культура была выше, и чистота, все на порядков пять-десять было выше.
В Эришкяй колхозники строили себе дома, рассказывает собеседник, они их получали не в частную собственность, но на время работы в совхозе, можно было даже обустраивать приусадебный участок. Ну, а молодые выпускники военного училища копали капусту, картошку и даже ямы под фермы.
"Был такой своеобразный товарообмен: когда приходилось закупать продукты для гарнизона, начальник продовольственного снабжения гарнизона ездил к председателю и выкупал часть картошки, капусты, таким образом делались запасы на зиму для кормления личного состава. Мы, конечно, этих деталей не знали, а просто-напросто ехали туда помогать. Был в общем-то культурно-хозяйственный обмен".
Песни и пляски с девушками из совхоза
В гарнизоне было несколько частей, и каждая часть имела свой вокально-инструментальный ансамбль, в котором играли солдаты, офицеры, и с совхозами и колхозами устраивались вечера, рассказывает о паневежских буднях Геннадий.
"Я помню в Рокишкисе был сельскохозяйственный техникум, где в основном были девушки, и вот они просили привезти мальчиков, чтобы было с кем потанцевать. Приезжало, как правило, человек 50 солдат, офицеров, сначала они рассказывали о своей жизни, а после были танцы до 10-11 часов. А потом уже надо было отрывать военнослужащих от танцплощадки и везти их обратно домой", — рассказывает Геннадий Кофман.
Заглядывали военные и в местный торговый техникум. "Так что жизнь не была закрытой. Солдатам это вообще нравилось, так как это была возможность выехать из гарнизона и посмотреть на белый свет", — говорит Геннадий.
Службу в Паневежисе он начал в качестве инженера радиолокационного оборудования. Занимался ремонтом, радиолокационного оборудования, которое устанавливалось на самолетах, выполнением регламентных работ. Приходилось даже летать и настраивать оборудование в воздухе. В те времена радиолокационное оборудование было очень распространено, оно использовалось для разных целей: во-первых, помогало штурманам видеть землю, координировать и уточнять маршрут полета, определять скорость, высоту, возможность грозы, оценивать местность, потому немало аварий в то время происходило из-за того, что самолет попадал в плохие метеоусловия и разбивался.
Прыжки с парашютом: молодость!
Затем Геннадий загорелся новой страстью — к прыжкам с парашютом. "Молодость!", — восклицает, улыбаясь, он. В отделе кадров ему предложили не только прыгать, но и летать: не хватало бортинженеров, в связи с чем из технического военного состава набирали людей для того, чтобы они выполняли функции бортовых инженеров.
"Я полгода учился в Иваново и два года летал на самолете Ан-12. А вообще-то в нашем аэропорту военные самолеты в основном выполняли транспортные функции — это перевозка грузов, начиная со свинины и заканчивая дровами. Перевозили и личный состав — и военных и гражданских. Транспортная авиация до сих пор хорошо развита, в ней задействованы большие самолеты и она выполняет не только функции перевоза, но и выброски десантников вместе с техникой на учениях", — говорит Геннадий.
По его словам, функция бортового инженера заключалась в том, чтобы груз был правильно загружен, надо было проследить, чтобы выброска десантников прошла слаженно. Однажды в воздухе во время выброса БМД (боевых машин десантов) он и сам чуть не вылетел в дверь: не привязался и не пристегнул парашют.
"Дело было ночью, в облаках, самолет болтало, и я вылетел с сидения и едва успел ухватиться за распределитель потоков рукой и, благодаря этому, остался в живых. Я совершил немного прыжков — девять. Последний прыжок был неудачным, я получил травму спины и на этом прыжки мои закончились", — вспоминает Г.Кофман.
Миссии: Афганистан и Армения
В качестве бортинженера Геннадий Кофман пролетал 8 лет, побывал и в Афганистане. Из памяти у него не выходит день 26 декабря 1979 года, когда их подняли по тревоге и направили участвовать в переброске войск.
"Каждый самолет имел свой план загрузки, и кто-то перевозил людей, а кто-то питание, технику. Но 26 декабря мы взлетели из Черкента в 11 часов вечера и в эту ночь потеряли самолет — в Кабуле разбился самолет командира экипажа Головчина Ил-76. К сожалению, на борту самолета находилось 40 десантников и плюс наземный инженерный состав, в общей сложности 50 человек", — вспоминает бывший военный.
По мнению, Г. Кофмана, трагедия произошла из-за сложностей с посадкой в горной местности, где заход на посадку осуществляется по спирали с высоты 6000 метров. Не сработали радиолокационные системы, и самолет врезался в гору.
"В Афганистане, в Кабуле, и у нас была аварийная посадка: мы сели за полосой, но включили четыре реверса и сумели затормозить", — рассказал он.
Среди погибших в Кабуле были и литовцы. Как свидетельствует Г.Кофман, военно-транспортная авиация была популярна среди литовцев, белорусов, украинцев. Связано это с тем, что в этой области часто выполнялись задания по перевозке грузов, в том числе на Дальний Восток (Сахалин, Владивосток) или же на Север. Летали в удаленные места, в основном туда, куда не ходили поезда.
"Были мы, например, в Анадыре, прожили там 18 дней. Встречались с местными чукчами, они живут в чумах, но было и у них и радио, и телевидение, ходили в шкурах. Так что повидал я много на своем веку", — задумывается Г.Кофман.
Был он с гуманитарной миссией и в Армении, после катастрофического землетрясения 1988 года, унесшего жизнь 25 000 жителей. Из Паневежиса, они возили технику, с ними летали литовские медицинские, противопожарные службы — чтобы оказывать первую медицинскую помощь, а также помогать при разборе завалов.
"И вот после выполнения первого задания мы вернулись в Паневежис, а на утро узнали, что самолет Брылева из Паневежиса разбился при заходе на посадку в Ереване. На борту находилось около 40 человек, так называемых призывников, которые призываются в случае экстренных ситуаций. Самолет разбился о вершину горы", — вспоминает инженер.
В конце 80-х Г. Кофман ушел с летной работы, переучился на другую должность и уже отвечал за радиосвязь — стал старшим инженером войсковой части по радиосвязи и радиотехническому обеспечению полетов. "В мои обязанности входило не только обучение летного состава, но и система управления на международных трассах", — констатирует Геннадий.
Мы уже были местными жителями
А потом пришла Перестройка, развалился Советский Союз, в Вильнюсе у телебашни произошли кровавые события, унесшие жизни 14 человек. И было решено: службу свою Геннадий заканчивает.
"Тогда была полная неразбериха, нам многое не говорили, мы обо всем узнавали из газет или телевидения, как и все население Литвы или бывшего Союза. И я думаю, что неразбериха была и в верхах, они сами не знали, что к чему. И вот эта неизвестность, которая ожидала людей, она заставила многих увольняться из армии. Была какая-то потеря курса: что армия, что милиция, что пожарные, то есть люди в погонах, были словно причастны ко всем этим изменениям в структуре власти, распаду Советского Союза. А потом все эти события 13 января в Вильнюсе… в Паневежисе, правда, все было спокойно", — вспоминает он.
К тому времени Геннадий уже женился на литовке из Паневежиса, у них родилось четверо детей. И возник вопрос: что делать? И если ехать, то куда?
- После вильнюсских событий Вы себя в Паневежисе чувствовали в безопасности?
- Скажу вам откровенно — особых нападок не было. Были единичные случаи, и это были либо неадекватные люди, либо нетрезвые. И они если видели в погонах человека, то пытались задеть. Но мы, как правило, не обращали внимания. Потому что и армия, и пожарные, и милиция — это как специальность, как доктор, который ведь не смотрит на то, кто ему на стол попадает, если ему надо оперировать, в погонах ты или нет. Он выполняет свою функцию. Но в это время мы никаких функций вообще не выполняли — было затишье. Даже полетов как таковых не было, даже гражданских по перевозкам. Проводили занятия — инженерные, лекции, но в основном все смотрели телевизор и следили за тем, что где происходит — то в Азербайджане, то в Казахстане, потом все перекинулось в Грузию, в Абхазию, и в итоге — Литва, Латвия и Эстония. Поэтому многие начали увольняться.
- А Вы когда приняли это решение?
- В 1991 году, я написал так называемый рапорт на подсчет, чтобы подсчитали, сколько я служил, и какая пенсия мне положена. Здесь, в Литве, было лояльное отношение к военнослужащим: всем, кто хотел остаться тут жить, была дана возможность остаться, получить вид на жительство и остаться. А таких было много, около 10 000 военнослужащих. Уже через год мне была назначена пенсия, в Вильнюсе для этого был открыт социальный отдел при посольстве РФ. Ясное дело, мы потеряли какие-то льготы — медицинское обеспечение, но страховка шла уже с литовской стороны. И это логично — ведь я прожил в Литве 44 года, накопал тут за это время столько ям, столько наработал в совхозе и настроил этих заводов, что не считал себя здесь чужим, да никто не считал, мы уже были тут местными жителями, создали тут семьи. На родину, в Украину, вернуться не было возможности, да и со стороны жены родные все были тут.
Больших проблем с литовским языком у Геннадия также не было. С ним служили литовцы, которые, как правило, между собой разговаривали на литовском языке. И приезжие к ним прислушивались.
"А кроме того, литовское телевидение у нас было, его ведь никто не отменял даже при Советском Союзе. Мы его смотрели, я, например, помню, что смотрели фильм "Никто не хотел умирать", который транслировали не только на русском, но и на литовском языке. Да и старожилы литовцы, как правило, помогали с переводом на русский язык. А когда общаешься с местным населением, то все это быстро усваивается. Говорить, я конечно, не говорил, но кое-что понимал", — говорит Геннадий.
Новая глава: еврейская община
В 1991 году в Литве Геннадий, уволившись из армии, начал активно интересоваться своими корнями и участвовать в восстановлении еврейской общины Паневежиса. Она в городе существовала с XVIII века, евреи сюда переселялись из Украины и Западной Европы. Например, известно, что в 1766 году в городе проживало 254 жителя еврейской национальности.
До Второй мировой войны в Паневежисе жило уже около 7000 евреев, а в целом по району — 14 500 евреев. В годы Холокоста 95% из них были уничтожены. По сей день Геннадий вместе со своими соратниками по крупицам восстанавливает историю евреев города.
"Наша община очень активная, она объединяет около 100 человек и 6 человек из них — это спасатели или же дети спасателей евреев. Недавно при поддержке Фонда доброй воли и Еврейской общины Литвы, мы выпустили календарь, посвященный спасателям евреев в годы войны, один из них, кстати, — это бывший президент Литвы Казис Гринюс. Есть тут и рассказ о семье из Паневежиса — Маркявичюсов, которые спасли 9 человек", — говорит Геннадий.
По его словам, новая деятельность — это возможность вернуться к своим корням, исследовать непростую судьбу еврейского народа в Литве. Кроме того, он постоянно углубляет знания литовского языка и идиш.
"Когда в 2001 году я стал председателем еврейской общины, то стал усиленно заниматься литовским языком, в том числе и самостоятельно, читать документы, законы и, конечно, надо было общаться и проводить лекции. Я всегда предупреждаю, что говорю с ошибками, и вот даже был такой случай: профессор Кинзялис на одной конференции сказал, что местные русские не хотят говорить по-литовски, и тут я встал и заговорил по-литовски, на что он очень удивился и сказал, что это, наверное, исключение. То же самое и с родным языком — идиш, в детстве я слушал, как на нем говорят родители, дедушки и бабушки. Сейчас я могу переводить с идиш на литовский русский, но вот говорить — нет, практики нет. То же самое и с украинским языком", — говорит Геннадий.
Правда, не все так просто: паневежский политик, член совета города лидер объединения ссыльных и политических заключенных Раймондас Панкявичюс выступает против целого ряда инициатив общины, считая, что они должны осуществляться на средства Израиля, а на местные средства необходимо увековечить память незапятнавших себя деятелей. "Начиная с 2011 года он постоянно ставит нам палки в колеса. Он многое говорит о нас, но самое главное, он заявил, что были батальоны СС евреев, которые за день расстреливали по 5000 евреев. Мы обратились в прокуратуру, в отношении этого человека велось судебное расследование за отрицание Холокоста, 6 февраля 2017 года суд объявил свое решение, и он не был осужден, однако его заявления были признаны неэтичными", — разводит руками Кофман.
Своей задачей он видит консолидацию евреев города и области, а также изучение истории края, создание архивов. "Самое главное — сегодня мы можем назвать 90% евреев, которые тут жили до войны и были расстреляны. Итогом этой работы стала большая книга в 800 страниц о жизни евреев города в межвоенное время, и, как мы надеемся, ее выпустят в ближайшие год или два", — завершает свой рассказ Геннадий Кофман.
