Отделяя факты от вымысла в "информационных войнах" России
Внезапный шквал хакерских атак, паранойи и новостей-фейков, предшествовавший величайшему потрясению в современной политической истории США, привел к разговорам о новой "информационной войне" с Россией. Может ли Запад ответить на информационные нападения Москвы, не применяя ту же тактику?
Но обсуждая возможность вклада России в неожиданную победу Дональда Трампа, аналитики и СМИ должны понимать природу российских методов ведения информационной войны. Они также должны понимать, что ответные действия могут быть не менее разрушительными, чем сама эта тактика, пишет Русская служба Би-би-си.
Использование (дез)информации, чтобы навредить врагу, старо как Троянский конь. Еще в VI веке до н. э. китайский военный стратег Сунь-цзы советовал, что при идеальной форме нападения можно победить противника исключительно психологически, не нанеся ему ни единого физического удара.
Сегодня, благодаря информационной революции, существует беспрецедентное количество способов дестабилизировать другие страны.
Но пока теоретики и практики по всему миру экспериментируют со способами превращения информации в оружие, для некоторых термин "информационная война" вышел за рамки "пси-опс" (психологических операций) и превратился в грандиозный миф, объясняющий мир.
И действительно, одна из самых разрушительных идей, которые информационная война может поселить в головах противника, — это сама по себе идея информационной войны.
Информационная война уже долгое время владеет умами российских экспертов по геополитике, которые пытаются объяснить крах СССР.
По их оценкам, страна распалась не из-за провальной политики в экономической, культурной и социальной сферах, но из-за "информационных вирусов", распространенных западными спецслужбами через такие "троянские" идеи, как свобода слова (операция "Гласность") и экономические реформы (операция "Перестройка").
Предполагаемые секретные агенты из советского истеблишмента, игравшие роль так называемых "модернизаторов" — вместе с пятой колонной диссидентов-антисоветчиков, инструктировавшихся Вашингтоном, — проследили за распространением этих "вирусов", утвержают эти аналитики.
Долгое время эти теории не были в России в широком ходу. Но Кремль искал пути объяснения своих неудач XXI века — таких как революции на Украине 2004 и 2013 года или протесты против Владимира Путина в 2011 году в Москве, и понятие "информационной войны" стала удобным способом прикрытия.
В статье 2012 года под названием "Россия и меняющийся мир" Путин подробно останавливается на том, что он понимает под подобной "мягкой силой".
По его мнению, это "комплекс инструментов и методов достижения внешнеполитических целей без применения оружия, а за счет информационных и других рычагов воздействия". Метод "манипулирования общественным сознанием, прямого вмешательства во внутреннюю политику суверенных государств".
Путин называет недопустимой работу "псевдо-НПО" и "других структур, преследующих при поддержке извне цели дестабилизации обстановки в тех или иных странах".
Другие выразились более конкретно. Описывая Арабскую весну в статье 2014 года для газеты "Военно-промышленный курьер", генерал-майор Василий Буренок, президент Российской академии ракетных и артиллерийских наук, написал, что "в Северной Африке основными целями [Запада] являлся запуск двигателей гражданской войны в обществе, создание хаоса".
Тем временем, на Украине, утверждал он, западные "полководцы" пытались "переформатировать" массовое сознание украинцев во время революции на Майдане в 2013 году. А интернет и мобильная связь, по мнению автора, позволили этим "нематериальным" методам войны реализоваться с новой силой.
Москва действовала соответственно. За последние два года, с тех пор как война с Западом стала основным посланием Кремля, власти России объясняли информационными войнами все: от антикоррупционных репортажей о деньгах Путина до расследований о допинговой программе России.
Действительно ли Кремль верит в эти войны? Или они всего лишь удобное прикрытие? Или это случай проекции (механизм психологической защиты)?
В советское время Кремль вел обширную операцию по дискредитации Запада через так называемые "активные мероприятия". Порядка 15 тысяч сотрудников КГБ работали, по словам бывшего генерала КГБ Олега Калугина, ради "внесения раздора в союзы западных стран, в частности НАТО, ослабления США в глазах людей Европы, Азии, Африки и Латинской Америки".
Путин как бывший офицер КГБ, конечно, хорошо знаком с историей органов.
Какой бы ни была мотивация России, паранойя стала главной чертой ее международной политики. До такой степени, что Кремль создает свои собственные НКО и каналы распространения пропаганды за рубежом, покупая политических акторов и поддерживая крайне правых; давая возможность хакерам, фабрикам троллей, толпам подкупленных хулиганов и коррумпированным бизнесменам дестабилизировать демократические государства и разрушать западные союзы.
Один заметный аспект подхода Кремля — это поддержка европейских ультраправых партий, которые в ответ поддерживают международную политику России.
"Национальный фронт" во Франции, например, получал финансирование из источников, связанных с Кремлем.
Другой аспект — использование Россией дезинформации, чтобы затуманить представление об ответственности за такие ошибки, как гибель рейса MH17 компании Malaysia Airlines над Донбассом и авиаудары по гуманитарному конвою ООН в Сирии. Москва отрицает эти обвинения.
Дезинформация также была важной частью "активных мероприятий" в советское время. Но медиа-пространство, внутри которого она распространяется, изменилось.
В Советском союзе пытались доказать, что эти ложные истории были на самом деле правдой. Сегодня же фейки веером запускаются в хаос соцсетей и сайтов, посвященных теориям заговоров, отчего усугубляется недоверие к традиционным СМИ и всеобщее замешательство, характерное для обществ постправды.
Все это сводится скорее не к "информационной войне", а к "войне против информации".
У Кремля эффективнее всего получается не изобретать новые проблемы, а раздувать пламя вокруг существующих — коррупции, антиевропейских и антинатовских настроений, низкокачественных СМИ, ксенофобии и теорий заговора.
Но отклик на такие методы несет в себе риск продублировать кремлевскую мифологию об информационных войнах и видение внутренних проблем как продуктов "информационной войны". Это таит в себе опасность.
Так, лидеры демократических государств могут начать пользоваться понятием "информационной войны" в качестве повода для нападок на конкурирующую с ними оппозицию.
В феврале 2016 года, например, литовский премьер-министр Альгирдас Буткявичюс заявил, бездоказательно, что забастовки учителей в Литве были организованы при влиянии Москвы. Он извинился на следующий день, сказав, что лишь хотел озвучить наличие симпатий к Кремлю у российских профсоюзов, с которыми литовские близки.
Другие могут использовать утверждение об информационной войне, чтобы оказать давление на прессу. Украинский президент Петр Порошенко назвал редакторскую колонку в газете New York Times, критиковавшую его за отсутствие реформ, частью "гибридной войны" против Украины.
Тем временем его министр внутренних дел, Арсен Аваков, называет независимых украинских журналистов, которые не поддерживают правительственную линию, "либералами-сепаратистами". (Многие из таких журналистов получали угрозы жизни.)
На Украине также пытаются ввести поправки в законодательство, которые дали бы возможность цензурировать СМИ под предлогом защиты от "информационной агрессии". У представителей ОБСЕ по вопросам свободы СМИ это предложение вызвало беспокойство — по их мнению, в таких условиях прессе было бы сложно объективно критиковать правительство. Украинский парламент еще не голосовал по поводу этих изменений.
Такая тактика в законодательстве по сути на руку Кремлю. Москва стремится обострить разногласия в обществе, разбудить недовольство и отдалить группы людей друг от друга. Эти разногласия могут быть очень серьезными.
Например, в Латвии, стране ЕС, результаты исследования Латвийской национальной академии обороны показали, что 41.3% из 1 715 респондентов, говорящих дома по-русски, считают, что "российское вмешательство" ради защиты их прав и интересов необходимо и обосновано.
Предложение латвийских политиков проверять учителей на лояльность и увольнять нелояльных русскоговорящих может только помочь усилить этот раскол.
В конечном счете, кто бы не стоял за "информационной войной", эта модель, которую используют для объяснения положения дел в мире, на самом деле не объясняет ничего.
Это не означает, что Запад должен игнорировать вызов "Активных мероприятий 2.0", но он должен найти свой собственный способ для их оценки и свой собственный язык для противостояния им. Перед демократическими странами дилемма: как им ответить Кремлю без того, чтобы стать им самим?
