"Нас погрузили в вагоны, и мы поехали в неизвестность". Эстонские врачи-ликвидаторы вспоминают Чернобыль
Сегодня, 26 апреля, исполнилось 30 лет со дня аварии на Чернобыльской АЭС. Мы побеседовали о события тех дней с двумя врачами-ликвидаторами: травматологом Анатолием Осетровым и хирургом Михаил Ижниным, работающими в Ида-Вируской Центральной больнице. Доктора рассказали, под каким соусом им преподнесли поездку в радиационное пекло, чем они там занимались, и сказалось ли все это на их здоровье.
Д-р Осетров: (задумался) Где-то около первого мая. Может даже чуть позже. Нас начали вызывать в военкомат, присылать повестки. У нас тут, в Кохтла-Ярве, был полк гражданской обороны.
Д-р Ижнин: Узнали как и все люди — в начале мая. Все это восприняли как огромную трагедию, но даже не могли предположить, что придется быть непосредственно на месте событий.
Foto: Erakogu
Под каким предлогом вас туда отправили? Что вам сказали?
Д-р Осетров: Мы были все ”приписаны” к полку как врачи. Всех призвали, кого могли. И мы дня три пробыли в этом полку, потом нас погрузили в вагоны — ”телятники” назывались — и повезли.
Д-р Ижнин: 7 мая… Это была пятница. Вторая половина рабочего дня — позвали в отдел кадров. Сказали, мол, надо явиться в полк гражданской обороны, который находился в Йыхви в Доме пионеров. Я и мои коллеги поехали туда, и, разумеется, нам там сразу не сказали, куда именно нас отправляют. Сообщили, что отправляют как резервистов. А у нас там был батальонный врач, который и рассказал, что нас везут в Чернобыль.
Что вы знали обо всем происходящем? Чего не знали?
Д-р Осетров: Нам сообщили, что едем в Чернобыль. Хотя информации было очень мало — мы практически ничего не знали.
Д-р Ижнин: Каждый человек, по-моему, знает, что это опасно. Был, конечно, определенный шок, но… раз надо — так надо!
Сколько вы пробыли в Чернобыле?
Д-р Осетров: Мы выехали 8 мая и вернулись через два месяца — в начале июля. Все дело в том, что когда мы начали там работать, у многих выявились хронические заболевания. И их стали отправлять оттуда домой. У меня, например, был хронический астматический бронхит. Когда призывали — никто ни о чем таком не думал: быстро-быстро и все.
Д-р Ижнин: 9 мая мы туда поехали, и я, к счастью, пробыл там всего два месяца: 7 мая призвался и 8 июля оттуда улетел.
Фото: Евгений Капов
Вы знали, что это небезопасно? Какие вообще чувства-мысли тогда возникали? Страшно ли было?
Д-р Осетров: Мыслей в общем-то не было. Мы работали не у самой станции, а в 30-километровой зоне. Просто въезжали в нее с солдатами, они там мыли крыши, землю копали и вывозили.
Д-р Ижнин: Пока ехали — страшно не было (смеется). Это потом уже выяснилось, что есть 10-километровая зона, есть — 30-километровая… Но информированность руководства полка была слабенькая. Нас поселили в 30-километровой зоне: километров 25-26 от реактора. Мы залезали на тригонометрическую вышку, и было его видно. Вот там вот было страшно! Просто страшно! Реально страшно! И так было две недели, хотелось оттуда просто убежать, честно говоря.
Что входило в ваши обязанности там?
Д-р Осетров: Я туда ехал как медик, был там начальником приемно-сортировочного отделения при медицинской роте. Мы развернули палатки и оказывали помощь солдатам и местному населению: кто-то заболел, у кого-то проблемы с зубами, возили в клинику на консультацию и лечение.
Д-р Ижнин: Как и многое в то время, там все решалось количеством людей. Туда понагнали, если я не ошибаюсь, около 100 000 человек. Только из Эстонии там присутствовал химполк из Пярну и Йыхвиский полк гражданской обороны. Ребята чистили села, все обезвреживали. А мы как медики развернули медсанчасть и вели врачебный прием. Мы оказывали в основном первую помощь.
Приходилось ли иметь дело с лучевой болезнью?
Д-р Осетров: Я не сталкивался там с лучевой болезнью. Мы не знали, кто какую дозу радиации получил — нам толком никто ничего не сказал.
Д-р Ижнин: Нет, это не наш уровень. Это была в основном поликлиническая работа. Дело в том, что погода стояла очень жаркая. Из-за одежды возникали опрелости и фурункулы. Кроме того, нас еще использовали и как офицеров.
Фото: Евгений Капов
Что было труднее всего?
Д-р Осетров: Поначалу люди начали там играть в футбол и подняли радиоактивную пыль. Это все сразу же быстро запретили. Некоторые додумались загорать.
Д-р Ижнин: Трудновато, когда тебе 33 года, и тебе приходится жить несколько месяцев в палатке. Но хуже всего — это психологическая нагрузка. В первые две недели, когда было особенно тяжко, пошли разговоры, мол, будут отправлять непосредственно на крышу реактора — разгребать осколки. И мы говорили о том, чтобы поскорее бы туда пойти, получить свои 20 рентген и назад! Это было трудно. А потом привыкли! В то время было тяжело уезжать из дома: у меня была 7-летняя дочка и 9-месячный сын. Мы ехали в неизвестность.
Что вам сильнее всего запомнилось?
Д-р Осетров: Пустые деревни. Вольно разгуливающие собаки. Еще запомнилось, когда корова испражнялась куда-либо, там был очень повышенный радиационный фон — она ела загрязненную траву.
Д-р Ижнин: У меня хорошие воспоминания: мы когда во втором лагере были, там баня была! (смеется) Это было самое главное — помыться. И мы ходили туда каждый день и не по одному разу.
Как, по-вашему, советское государство поступило с теми людьми, которых использовало в качестве подопытных кроликов, бросив в радиационное пекло?
Д-р Осетров: Надо было работать. Мы были все настроены на помощь. Надо — значит надо! Никто нас не спрашивал: хотим — не хотим. Все были военнообязанные. Нам за это заплатили двойную зарплату. Там тоже какие-то прожиточные были — на сигареты и прочее. Вернулись в Эстонию — нам дали отпуск дополнительный.
Д-р Ижнин: А что было делать, если такая беда случилась? Я боюсь, что если бы в наше время такое произошло… Да пожалуйста: та же Фукусима! А что там, проблем не было? Единственное только, что вопрос решается не человеческими ресурсами, а, по большей части, техническими. А в то время окружили этот реактор со всех сторон. Много было тогда сделано неправильно: не нужно там было столько людей, следовало более щадяще к ним относиться. Но, тем не менее, я считаю, что это в моей жизни значительная веха.
Foto: Andres Putting
В сегодняшней Эстонии есть ли проблема с оказанием социальной помощи чернобыльцам?
Д-р Осетров: Каждый год больница выделяет нам немного денег на лечение. Больше чернобыльцам не оказывают фактически никакой помощи. Коренные эстонцы — те, кто получил гражданство по рождению — получают побольше. Их считают пострадавшими от Советского Союза.
Д-р Ижнин: Я в этот вопрос особо не вникал: хоть на пенсии, но работаю потихонечку. Меня отнесли к разряду репрессированных. Получаю я в год около 200 евро. А другие ребята — неграждане — почти ничего не получают. Единственное что: на пять лет раньше на пенсию пойдут. Я этой привилегией уже воспользовался.
Как сегодня ваше здоровье?
Д-р Осетров: Хронический бронхит, конечно, есть. Но опухолей пока — тьфу-тьфу-тьфу — нет.
Д-р Ижнин: Здоровье мое неладное, но я не думаю, чтобы Чернобыль сказался на нем.
Вы часто вспоминаете Чернобыль?
Д-р Осетров: Иногда даже снится.
Д-р Ижнин: Я уже в том возрасте, когда часто вспоминают, что было 30 лет назад. Быть может я скажу немного пафосно, но мир до того момента еще с таким не сталкивался. Это было страшно: въезжаешь в деревню, и видно, что люди жили, сделаны уже посадки. Бегают куры — им-то поклевать есть что… А собаки, кошки, свиньи мертвые лежат. Это тяжело.
Фото: Евгений Капов
Недавно корреспонденты Delfi побывали в т.н. Зоне отчуждения. Читайте нашу серию репортажей о ЧАЭС и событиях тех дней.
26 апреля 1986 года на атомной электростанции имени В.И. Ленина произошел взрыв на энергоблоке №4, который полностью разрушил реактор, и это привело к тому, что выброшенные в атмосферу продукты деления ядерного топлива обусловили радиоактивное загрязнение не только вблизи АЭС в границах Украины, России и Белоруссии, но и за тысячи километров от места утечки.
Сразу после катастрофы погиб 31 человек, а 600 тысяч ликвидаторов, принимавших участие в тушении пожаров и расчистке, получили высокие дозы радиации. Радиоактивному облучению подверглись почти 8,4 млн жителей Белоруссии, Украины и России, из них было переселено почти 404 тысячи человек.
Foto: Andres Putting
