Как волонтеры спасают украинских "детей войны"
В июне 2014 волонтеры из Донецка разбили в лесу под Киевом временный летний лагерь для детей из зоны конфликта. Привезли полевую кухню, установили брезентовые палатки и соорудили веревочный парк. В августе стало очевидно, что война скоро не закончится и в лагере начали оперативно готовиться к зиме. Усилиями небезразличных людей заброшенную постройку в лесу превратили в жилой корпус, провели отопление, оборудовали столовую и подружились с ближайшей — Дымерской гимназией. В летние месяцы ”Застава” принимает на смену 120 детей, сейчас здесь 45 ребят.
Сегодня лагерь снова готовится к зиме. Учебный год начался, в гимназию детей возит разрисованный вручную старый автобус. В группах работают психологи. О том, как проходит реабилитация, мы поговорили с психологом-волонтером Надеждой Сухарь.
Расскажите о трудных случаях в вашей практике последнего года?
Моя самая сложная группа была не здесь, не в ”Заставе”. Это была группа из Углегорска в одном из компактных поселений. В многодетной семье в один момент погибли отец, младший шестой ребенок и сестра жены — 20-тилетняя девушка. Они попали под обстрел ”Градами”, до этого долго сидели в подвале. Дети стали свидетелями того, что дети видеть не должны. Мать семейства была ранена, она пыталась прикрыть собой младшего, но не успела. Выжившие долго не могли похоронить своих родных, ездили с телами четверо суток.
Конечно, они никому поначалу не доверяли, они меня сканировали. У старшего одиннадцатилетнего мальчика Марка были проявления немотивированной агрессии. Он мог, проходя мимо, ударить сестру кулаком в нос, причем сам не понимал, что он делает. Сначала мы отыгрывали агрессию, протопывали, прохлопывали. Потом у нас с ним хорошо пошло рисование. Он густо красил формы — бумажные тарелки — темными цветами. В какой-то момент он нарисовал Углегорск и могилу с крестом и надписью ”папа”. Отец был самой значимой утратой для него.
С такими детьми нельзя идти напрямую, мы должны помочь ребенку вывести наружу то, что связано с травмой. Я никогда не спрашиваю о травмирующих событиях, ребенок сам начинает говорить, когда он готов.
Хорошо в этих случаях работает сказко-терапия — берем пальчиковые игрушки и проигрываем истории.
Еще одна хорошая арт-терапевтическая методика — делать дома из больших картонных коробок. Прорезаем окна и двери, украшаем, все из подручных материалов. Ребенок сам создаем свой дом, свое безопасное место. Детям, потерявшим дом, очень важно почувствовать себя в безопасности. Главный удар получен по центру выживания, нарушен привычный уклад жизни, погибли родные. Все это нужно уложить в картину жизни. Здесь неуместна спешка, работа идет медленно. Творчество в чистом виде — это очень мощный ресурс.
Хорошо, что с этой семьей мы начали работать в острой фазе. Если время упущено, травма уходит в глубину с ней работать гораздо сложнее, она капсулируется, как хроническая болезнь, а на поверхности проявляется соматически: энурезом, заиканием, нервными тиками, ночными кошмарами. Ребенок реагирует телом.
Надя, какие еще реабилитационные методики вы используете?
В ”Заставе” работают и другие психологи по программе ”Травма войны”, я занимаюсь арт-терапией. Почему это важно? Чтобы пережить травмирующие воспоминания, которых ребенок не хочет касаться, нужен ресурс. Нельзя обнажать травму, это может вызвать повторную ретравматизацию. Поэтому работаю очень осторожно, как по тонкому льду.
Почему так важно быть ”здесь и сейчас”, как это работает?
В момент здесь и сейчас никакой травмы нет, нас не мучат мысли о прошлом, мы не формируем воображаемое будущее, в этот момент все наши силы собираются в настоящем времени. Внимание направлено только на нынешний момент. Это состояние расслабления, покоя и в тоже время концентрация внимания дают очень хороший терапевтический эффект. Динамика мне видна.
На смены приезжают как дети-переселенцы, так и дети украинских военных. Уставом ”Лесной заставы” запрещены дискуссии на политические темы, но дети — это дети. Наверняка споры и конфликты случаются. Как вы их разрешаете?
В лагере подобные конфликты имеют место, их разрешают кураторы отрядов. Ни один конфликт в ”Заставе” не остается без внимания и проработки. На моих занятиях конфликты были, но они не касались политики. Бывает, мальчишки что-то не поделят. Я разруливаю. Здесь очень важно дать ребенку конструктивные выходы агрессии — мы рвем газеты на мелкие кусочки. Это помогает. Это учит управлять своими эмоциями. На моих занятиях я им всегда говорю — это мирное пространство.
Я всегда стараюсь организовать командную работу. Я вынуждена это делать — на занятии 20 детей и я одна. Я привлекаю помогать малышам тех ребят, кто быстро схватывает. Справились, разобрались, как плести, а теперь берем шефство над младшими!
Вообще, мне очень нравится, что кураторы ”Заставы” выводят детей из состояния жертвы обстоятельств, из роли иждивенцев. Здешние дети ездят помогать в приют для животных, в дом престарелых. Они помогают на Фроловской 9/11 (волонтерский центр помощи переселенцам в Киеве — прим. ред.). Помогать тем, кому тоже трудно и плохо, — это очень здорово и правильно. Это формирует у детей самоуважение.
В Украине сейчас много говорят о том, что государство, оценив масштабы волонтерского движения в стране, самоустранилось во многих направлениях по принципу ”делаете, ну и молодцы, делайте дальше!”. Вам не надоело работать бесплатно?
Конечно, я бы хотела, чтобы мой труд оплачивался, это было бы правильно. Но я, ни от кого ничего не жду. Я нахожу людей, которые, как и я хотят помогать, что-то делают. Мы объединяемся и работаем вместе. Завтра состоится организованный нами семейный праздник ”Полная чаша” на Оболонской набережной в Киеве, это очень много мастер-классов, ”Лесную заставу” я тоже включила в благотворительный список. Мое ощущение, что нужно создавать как можно больше горизонтальных связей, тогда со временем будут выстраиваться правильные вертикали. Да, у меня есть финансовая неудовлетворенность, но в моей жизни случаются неожиданные повороты и мои потребности закрываются. Я поняла одно — делай, что можешь, и жизнь тебя не оставит. Вот, например, недавно для волонтеров был организован реабилитационный семинар в Карпатах. Меня пригласили на неделю, все было оплачено.
Вам знакомо состояние эмоционального выгорания?
Тут странная ситуация. Вроде я в теме и стараюсь себя мониторить, но усталость приходит незаметно. Опытная коллега в августе посоветовала мне отдохнуть. А тут ведь каждый раз срабатывает принцип ”кто, если не я?”. На самом деле все больше психологов-волонтеров покидают проекты. Невозможно долго работать бесплатно, бросив все свои дела, у людей семьи, дети. Я очень благодарна этой коллеге, она меня выдернула почти насильно на этот недельный семинар в Выжницу в Прикарпатье. Великолепное место в горах, там сразу начинаешь оживать.
С какими сложностями вы лично сталкиваетесь как психолог-волонтер?
Сложно работать с тяжелыми случаями, связанными со смертью. Тут нужно быть предельно внимательным, деликатным, слушать, а не говорить. И желательно иметь личный положительный опыт прохождения подобных травм. Иначе есть риск психологу самому провалиться в свою травму, это тот случай, когда психолог плачет с пациентом.
У вас есть такой опыт?
Да, мой отец умирал от рака. Он принял ситуацию, перестал бороться с обстоятельствами и у нас с ним состоялся диалог, какого не было никогда в жизни, потому что папа был достаточно авторитарным человеком. Он не страдал от боли, ему его фирма оплатила очень дорогое и эффективное обезболивающее. Мы за несколько месяцев с ним развязали много психологическим узлов.
Возвращаясь к тяжелым случаям травмы скажу, что начинать нужно очень осторожно. Я просто предлагала детям порисовать. Тут важно настроиться на волну ребенка и ввести его в этот процесс. Вообще не важно, что рисует ребенок, это промежуточные состояния, это долгий процесс. Он требует времени. К этим детям нельзя приезжать разово, как Дед Мороз. В таких ситуациях, когда почва ушла из-под ног, ребенок ищет, на кого ему опереться. А если еще и мама выпадает, у ребенка сбиваются все ориентиры.
В августе Министерство информационной политики Украины запустило социальную кампанию в поддержку вынужденных переселенцев с востока страны. На ваш взгляд, люди стали более толерантными по отношению к ним?
Толерантности, на мой взгляд, убавилось. И причины мне хорошо понятны. Я сейчас предпочитаю не ездить в места компактного поселения. Иждивенческая позиция — неправильная позиция. И я им объясняю, они вроде все понимают, но смотрят на меня ”ни ты, так другая, сейчас позвоним и нам все доставят”.
Прошел год, но люди по-прежнему не желают вырастать из памперсов. Они звонят — привезите нам то, достаньте нам это. Я иногда даже думаю, что мы где-то ”причинили пользу”, позволив многим взрослым думать каждый раз, что волонтеры все за них сделают. Я предпочитаю работать с детьми.
Надя, вы замечаете признаки системного подхода к решению проблем переселенцев со стороны государства?
Нет. Со стороны общественных организаций они проявляются точечно. Первое, что нужно понять — это война надолго. Многие живут в иллюзиях, что скоро все закончится. Нет, пока на этом зарабатывает и одна и другая сторона, конфликт будет продолжаться. Как бы прискорбно это ни было. Нашей стране выпало такое испытание. Поэтому я живу в режиме сбережения энергии — делаю столько, сколько могу. Глобально я не могу ничего изменить, но помочь некоторым конкретным людям я могу, и буду.
