Сутроп: страх перед беженцами — это травма не только посткоммунистическая, но имеющая почти тысячелетнюю историю
Семья же хочет, чтобы Маргус женился на Мари. Тийна спрашивает: "Чем же Мари лучше меня?" А Маргус ей отвечает: "Ты совсем другая, радостная, игривая, страстная. Это им чуждо, они будто боятся тебя. Мари же такая же, как они сами, нашего рода и породы".
Мы боимся того, что от нас отличается, является для нас чуждым, мы уверены, что среди тех, кто похож на нас, люди нашего рода и породы. Как и в "Оборотне", перед нами сейчас всплывает конфликт между своим и чужим. В коллективном сознании эстонцев, в нашем национальном мифе — семьсот лет рабства. Мы виним в нем чужаков, как рыцарей, так и священников. Мы ненадолго получили свободу и свое государство, но снова пришли немцы и красные соколы. Вместе с ними исчезла наша свобода и прибыли орды чужаков. Потом мы снова стали свободными и независимыми, почувствовали, что нас в нашем государстве снова большинство, что мы снова стали хозяевами. И теперь снова приедут другие, смуглые люди. А вдруг они и не люди вовсе, а оборотни?
Страх и враждебность по отношению к чуждому нам — ничто иное как травма, не только посткоммунистическая, но скоро уже почти с тысячелетней историей. Свои тоже становятся чужими, особенно те, кто женится и съезжается с чужестранцами, рожает на чужбине чужих детей. Мы, оставшиеся тут, перепуганы, боимся. Мы подавляем воспоминания из недавней истории, когда сюда приехало так много чужаков, что нам пришлось стать меньшинством на своей земле. И теперь мы боимся каждого чужака, который является беженцем, испытываем страх перед каждым отдельным чужаком, который не является белокожим, как мы.
Мы даже не догадываемся спросить у самих себя, насколько меньше тысяча беженцев была бы по сравнению с 49 процентами чужаков, которые были здесь у нас в 1988 году. Сейчас у нас только 31 процент тех, кто не нашего рода и породы. Если бы мы приняли тысячу беженцев, то "другие" составили бы 31,075 процента. Мы даже не заметили бы чужаков, которых было бы лишь 0,075 процента.
А чем же они отличаются от нашего рода и породы? У них может быть другой цвет кожи, другой язык и вера в Бога. Хотя мы не верим в Бога, ведь именно Бог должен объединять нации. Иисус разделяет, не Бог. Но ведь мы все люди. Ни хуже ни лучше. Мы все мечтаем о счастливой жизни, любви и мире.
Антрополог Франц Боас еще сто лет назад продемонстрировал, что различия между группами (в том числе расами) меньше, чем различия внутри групп. Это на сегодняшний день является одной из основополагающих истин социальных наук и означает, что эстонцы между собой разнятся больше, чем эстонцы и готтентоты, сирийцы, эритрейцы, французы или латыши как нации. Во всех нациях есть как воришки, так и поэты, как те, кто ненавидит, так и те, кто любит, блондинки и брюнетки, да и рыжие. Везде строят как тюрьмы, так и храмы.
Мы должны избавиться от своих страхов и помочь тем, кто нуждается в помощи, принять их добродушно в свои ряды, так, как приняли наших эмигрантов и беженцев с конца XIX века. Будь то в России, Крыму, Швеции, Финляндии, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Сейчас мы есть уже практически во всех странах мира. Нами должна руководить любовь; наша жизнь не должна становиться трагедией, как в пьесе Кицберга, в которой Маргус убил свою возлюбленную, чужую смуглянку Тийну, приняв ее за оборотня.
