Известный российский журналист: ни я, ни моя жена никогда не чувствовали над собой цензуры
”Давайте начнем с Украины. Жуткие кадры оттуда доходят. Надо ли Эстонии и Евросоюзу в целом опасаться того, что там происходит?” — так началось интервью, которое порталу Delfi дал гость Международного медиаклуба ”Импрессум” известный российский журналист Алексей Самолетов.
”Любой революции надо опасаться, — ответил он. — Революция — штука коварная”.
Это все-таки революция?
Понимаете, это какая-то совершенно непонятная история. Я не работаю на этой площадке, могу смотреть только со стороны, мнения разнятся безумно. По моему ощущению, там разыгрывается самая страшная карта, которая называется национализм. Я прочитал много аналитических статей на эту тему, картинку не смотрю принципиально — я вообще не смотрю телевизор, потому что мне не нравятся чужие интерпретации. А картинка есть в интернете. Я девять лет проработал на войне, мы пытались остановить подобную историю в Таджикистане в 92-93 годах, и могу сказать, что в какой-то степени мы смогли это сделать. Я — за результативную журналистику. Она, как и кино, может очень многое поменять. В интернете сейчас правды об Украине можно найти значительно больше, чем на телеканалах.
Национальная карта всегда страшна. Чем она опасна для Эстонии и Евросоюза? У нас раньше было ”пролетарии всех стран, соединяйтесь!”, но представьте себе, что объединятся националисты всех мастей… На Украине — это все внешняя история, там идет финансовый передел. Олигархи — на олигархов, а повинен, как всегда, оказывается народ. То, что мы сегодня получили, это голодные люди на фоне людей, севших на золотого тельца. Проблема заключается в том, что всегда был очень большой дефицит приличных людей, которые воспитывают приличных детей. Будь то до советской власти, при советской власти, после советской власти.
Ваше выступление в Таллинне организаторы назвали ”Мир на грани: в кадре и за кадром”. Как, по-вашему: мир на грани чего, что попадает в кадр и что остается за кадром?
Мир на грани того, что может сам себя сломать. Вопрос — кто удержит его от слома. Я не сторонник такой позиции, что войну остановит высокое искусство. Войну надо останавливать очень жестко. Потому, что война — это не только смерть сегодняшних, но и смерть будущих людей.
А жесткое останавливание войны не приводит к жесткой контрреакции?
Сколько мы наблюдаем с вами за государством Израиль, находящемся в состоянии войны? Я полтора года наблюдал все это своими глазами, поскольку так сложились обстоятельства нашего дома, что Ирада (Зейналова Ирада — российская тележурналистка, ведущая программы ”Воскресное время” на Первом канале, супруга Алексея Самолетова. — Прим. ред.) была шефом ближневосточного корпункта, она с сыном жила там постоянно, а я — наездами. Есть очень большая разница между свободомыслием и вольнодумием, между свободой и вседозволенностью. Вседозволенность надо наказывать, свободомыслие надо поощрять, за вольнодумие надо пороть. Свободомыслие — это мысль свободная, а вольнодумие — это хулиганство.
В кадре и за кадром? Я не буду показывать, как расстреливают, но я покажу результат расстрела. Приведу пример из второго моего Афганистана, куда вошла международная коалиция. Съемочная группа высказала мне претензию: почему мы не едем на броне в бой? Я ответил: ребята, это не наша работа, мы не военные. Давайте говорить о профессиональном подходе к делу. Ни один снятый вами кадр не стоит вашей жизни. А вообще, это дикая проблема — как разделить человека и журналиста.
Наш министр обороны Урмас Рейнсалу наделал много шума заявлением, что не имел бы ничего против, если бы в Эстонии была американская военная база. Если немного поспекулировать, как к такой базе отнеслась бы Россия?
Появляется дополнительная угроза — появляется дополнительное противостояние. Против лома нет приема, окромя другого лома.
В нашей стране часто приходится слышать, что государственное российское телевидение подцензурно, о свободе СМИ там приходится только мечтать. Вы 12 лет проработали корреспондентом, редактором программы ”Вести”, что скажете?
Я никогда не чувствовал над собой цензуры. Жена моя не чувствует над собой цензуры. Существует внутренний редактор . Все зависит от степени вашей свободы, от степени вашего профессионализма. Есть другая проблема — дело в том, что сегодня на телевидении сильно работает диктат денег, цензура денег. И если бедные, сирые и убогие, но очень неплохие по журналистским данным мальчик или девочка из глухой провинции собираются приехать в Москву работать на канал, прорываются и получают, условно говоря, свои 200 долларов, и, если они понимают, что за ”лизнул” им дадут 300 долларов, а за ”куснул” — снимут 100, вот где тот внутренний предел?
Было ли когда-нибудь такое, что вы сделали сюжет, а в эфир он не пошел? Или попросили переделать…
Ни разу в жизни не было. Самолетова не переделывают. У меня фильмы покупаются на уровне ”Вы будете снимать? Мы это уже купили”. И здесь я безумно благодарен людям, которые меня воспитывали. Я счастливый человек. Я никогда в жизни не работал, а деньги получал за удовольствие — и в театре, и на телевидении, и в кино. У меня очень высокая актерская ставка. Я получаю колоссальное удовольствие на площадке, когда снимаюсь в сериалах.
Орден ”За личное мужество” - за что?
За матерщину в эфире в 93-м году — взятие Останкино. Там практически на моих глазах убили одного из блистательнейших операторов мира. Я вытаскивал оттуда людей, машины…
Вашему с Ирадой Зейналовой сыну Тимуру — 17 лет. Пойдет в журналисты?
Нет. Он собирается идти в Военный университет Министерства обороны на факультет переводчиков. У него очень хороший английский язык, и он сейчас работает со мной над фильмами, переводит с английского. Я еще так сложилось, что он абсолютный патриот своей страны. У него нормально выстроенная голова. И он с большим вопросом относится к ребятишкам, которые ”косят” от армии: как я могу не пойти в армию, это моя страна, я здесь живу. Так что станет офицером.
Вы довольны таким выбором?
Я очень сложно к этому отношусь, потому что всегда задаю вопросы: ради чего, понравится или нет, сможешь ли ты войти в эту жесткую структуру, систему подчинения? С другой стороны, мы смотрим на то, что происходит сегодня с тем же МГИМО (Московский государственный институт международных отношений (Университет). — Прим.ред.), и мне кажется, что лучше уж тогда Военный университет Министерства обороны.
