В защиту ”Вавилонской башни” Марата Гацалова, или Строительные леса могут петь
”Башня” стала первой моей работой в качестве синхрониста, а также в сфере театра вообще, поэтому, отнесшись с энтузиазмом к новому делу, я проводила вместе с артистами по 12 часов в день на репетициях, а затем непосредственно выполняла свою работу: переводила все пять спектаклей, с непритворным ощущением сопричастности процессу. Так что смело могу сказать: башня эта строилась на моих глазах.
Но в данный момент мною движет не столько желание защитить или оправдать наше совместное детище (обвинять меня в пристрастности после 1,5 недель совместной с театральной труппой работы было бы преждевременно), сколько, наивное, но оттого не менее искреннее желание высказаться. Меня как филолога и гуманитария глубоко затронула эта история, и если уж на страницах местной прессы нашлось место для суровой, порой экспрессивной критики, мне, в свою очередь, хочется поделиться своим взглядом на этот спектакль.
Итак, разберемся со структурой ”Башни”. В предшествующих рецензиях неоднократно говорилось о бессюжетности спектакля и о том, что он распадается на несколько бессвязных этюдов. Позволю себе с этим не согласиться. При желании, действительно, можно препарировать спектакль до нескольких этюдов, но обо всём по порядку.
Начинается постановка отрывками из интервью с Маратом Гацаловым (в исполнении Ильи Нартова) и Екатериной Бондаренко (Лариса Саванкова), а также другими персонажами пьесы. Из беседы с журналистом становится ясно, что текста пьесы у драматурга нет (как это выясняется позднее, у нее украли ноутбук вместе с необходимым файлом), однако они с режиссером все же решают поставить спектакль, положившись на свою интуицию и чуткость артистов.
В качестве героя собственного спектакля Гацалов сразу же поясняет, что ”Вавилонская башня” — это метафора, что, по его мнению, каждый человек — это своего рода вавилонская башня, которую необходимо разрушить, чтобы ощутить одиночество, боль и научиться слышать. Далее по ходу всего спектакля мы периодически возвращаемся в эту реальность, в ”лабораторию театра” Гацалова, когда режиссер и драматург сначала обсуждают по Skype замысел будущей пьесы, а затем ведут ярые споры о том, как быть в сложившейся ситуации. И в ходе этих споров снова и снова лейтмотивом повторяется важнейшая идея спектакля: Господь разрушил вавилонскую башню из любви к людям, он дал им возможность ощутить одиночество, услышать тишину и наполниться, наконец, собой, вместо того, чтобы заполнять образовавшуюся пустоту бесполезным шумом.
Ключевым словом в спектакле является ”язык”. Первая беседа драматурга с режиссером начинается фразой о том, что пьеса будет именно о языке. И они неукоснительно следуют своему замыслу: пьесу мы видим обрывочно, этюдами, и, гипотетически, каждый из этих этюдов мог бы существовать самостоятельно, однако именно язык семантически объединяет их в общую пьесу. В одном из этюдов мы наблюдаем распад семьи, беседу между бывшими супругами, казалось бы, окончательно утратившими коммуникацию. Они не слышат друг друга, нормальный человеческий язык перестал объединять их, а кратковременное, но так необходимое сближение вызвало бессмысленное лепетание ”мек-мек-мек”, позаимствованное из языка инопланетян в фильме ”Марс атакует”.
Персонажи другого этюда — молодые люди, встретившиеся на крыше, напротив, общаются бессловесно. Язык инстинктов и незатейливых телодвижений легко заменяет им вербальное общение. Этюд с болтливой медсестрой, выхаживающей больного после падения с крыши демонстрирует людскую глухость по отношению к друг другу: пересказывая сюжет мыльной оперы, рассуждая о тяготах жизни, женщина так упивается собственным рассказом, что никак не возьмет в толк, что мычание пациента, принимаемое ею за сначала просьбу задернуть занавески, затем за простое роптание, на самом деле — попытка выкрикнуть единственное слово: ”Заткнись”.
Насмешивший наибольшее количество зрителей этюд про женщину с котом, на самом деле, тоже о Вавилонской башне. Трагедию собственного одиночества героиня прикрывает общением с любимым домашним питомцем, при этом разговаривая с ним на человеческом языке, навязчиво заботясь о нем как о ребенке и ревностно относясь к нему, как к мужчине.
Кот же (в исполнении Антона Падерина), напротив, не произнеся ни звука, создает впечатление разумного человекоподобного существа. Они словно меняются местами, в подтверждение чего женщина в конце этюда переключается на кошачий язык и начинает шипеть и завывать.
Наиболее ярко в пьесе выделяется этюд, выполненный в духе шекспировской эпохи, повествующий о том, как римский император Септимий Север возвращается с победой из военного похода к своей супруге Юлии и влачит за собой труп убитого соперника — Клодия Альбина. Супруги, как и многие другие персонажи пьесы, полностью утратили взаимопонимание, и сцена сношения с трупом, так эпатировавшая многих зрителей, на самом деле, иллюстрирует отчаянную попытку героев достучаться друг до друга и, наконец, начать говорить.
Этюды перемежаются различными музыкальными сценами. И здесь стоит упомянуть о декорации. Строительные леса, груда металла, вызвавшая такую острую полемику в печати, на самом деле тоже является своего рода персонажем спектакля. Оппозиция шум — тишина, ключевая для этого спектакля, работает во многом именно благодаря декорации! В одном из эпизодов башня превращается в оркестр, где, ударяя смычками о металлические балки лесов, артисты выстраивают своеобразную мелодию.
Мелодия эта на первый взгляд — простая какофония, однако на самом деле звуки в ней организованы согласно установленному режиссером закону! Здесь важна каждая мелочь: стул, которым старик шаркает по полу, создавая для себя музыку, велотренажер, издающий звуки при вращении педалей, шипящие звуки, издаваемые артистами в определенной последовательности! И что особенно важно: метафора вавилонской башни оставалась актуальной на протяжении всего спектакля, ведь труппа театра на самом деле ”строила” эту башню: им надо было научиться слышать друг друга, чтобы взаимодействовать как оркестр. А режиссер потому и настаивает на строительных лесах в качестве декорации: вся эта конструкция звучит у него в голове!
Увенчивают спектакль обрывки из интервью с настоящими Маратом Гацаловым и Екатериной Бондаренко. В беседе с журналистами они рассказывают о зародившемся между ними чувстве, о том, что эта история — очень интимная, и непросто было решиться говорить обо всем этом вслух.
Эта сцена, конечно же, вызвала бурную реакцию в прессе и обвинения Гацалова в душевном эксгибиционизме и самолюбовании. На мой взгляд, это совсем не так. Здесь нет театра, и спектакль вовсе не о том, как Марат Гацалов и Катя Бондаренко нашли друг друга. Это совсем не развлекательный спектакль, несмотря на увеселительные сцены с сиделкой и пр. Путь, который запечатлели режиссер и драматург — путь к созданию театра — такого, каким они его видят, исключительно честный, и в этом спектакле удивительно много жизни!
Судя по реакции в прессе, многие зрители расслышали и запомнили из спектакля только одно слово — ”п…дец”. Что ж, Кесарю — кесарево. Я же ощущаю этот спектакль как невероятно пронзительный… вероятно, — потому, что мне доводилось слышать ту самую тишину, но ”Вавилонская башня” Гацалова по-настоящему меня заполонила, и, вместо шума, я расслышала прекрасную музыку. Искреннее спасибо за это М. Гацалову!
