Социолог: у ида-вируских собственная гордость. И лояльность

Живучие фобии эстонских политиков о Северо-Востоке как большой «пятой колонне» - чушь, на самом деле, у русскоязычных жителей этого региона есть особые основания быть лояльными своей малой родине - стране Эстонии, уверен собеседник «Инфопресса» социолог и демограф Дмитрий Михайлов.

”Растворенная революция”

- Незадолго до нашей встречи в информационном потоке мелькнуло высказывание одного эстонского общественного деятеля: ”Характерная для Эстонии ультралиберальная политика привела к росту социального неравенства и бедности. Если в ближайшее время не произойдет значительных изменений, эмиграция станет массовой или же сложится революционная ситуация и люди окажут сопротивление правительству”. Меня улыбнуло это: ”революционная ситуация”. Уже не теорема, а аксиома, что в Эстонии любые социальные эксперименты всегда воспринимаются народом очень терпеливо, максимум, что может быть, — это ворчание профсоюзов и ”голосование ногами” активной части населения в Европу. И всё. Вы согласны? Или теперь действительно ситуация ”на грани”?

- Не знаю, что автор имел в виду, скорее всего, банальное ”не дай Бог революций и катаклизмов”. Но сегодня сам термин ”революция” обретает другое содержание. Уже нельзя говорить, что была эпоха нормы, потом эпоха потрясений, потом опять всё придет в норму. Трясти будет теперь всё время, и всяких потрясений будет множество. Как сказал гуру такого типа сетевых микрореволюций современности Мишель Фуко, выяснение силовых отношений с властью происходит глобально, в каждой точке, здесь и сейчас. Такова новая микрофизика власти — микросдвиги, микрокатастрофы, невероятные ранее гремучие смеси. Чаще всего они демпфируются, гасят друг друга или взрываются внутрь себя. Но иногда разные колебания опасно резонируют между собой, и тогда может возникать привычное ожидание социального взрыва.

- Но в целом у нас теперь ”революция, растворённая во времени”?

- Именно что ”растворённая”, она рассеивается в теле социума, как вирус, и это совершенно новое ощущение для всех. После западноевропейской революции 1968 года и ее восточноевропейского продолжения в 1989 году можно говорить и в России, и в Прибалтике о совершенно новой модели революционной ситуации — когда нет верхов и низов, а противоречия не накапливаются, а постоянно решаются сериями локальных микровзрывов.

- Ну, теория теорией, а Эстония-то действительно стоит на пороге перемен? Или это только разговоры?

- Здесь лишнее слово ”Эстония”. Потому что в этом месте нет ничего оригинального. В Латвии, например, куда интереснее, там критическая масса протестного русского населения больше, там ядро этих процессов, а мы по отношению к ним — периферия. Говоря ещё шире, мы вообще хвостовая часть продолжающегося восточноевропейского процесса перемен.
Поэтому глубоких, с большими издержками, потрясений ждать не надо, большой процесс будет демпфирован переходными процессами, как я говорил. Но если бы я мог сказать по старинке, где нужна настоящая революция, то это на Северо-Востоке. Потому что вас там уже окончательно затянуло в резонансную дыру сплошного бедствия. Мои тамошние знакомые говорят, что молодёжь вообще исчезла из города…

- Нет, ещё встречается.

- Ещё встречается…

- Правда, среди тех, кто встретится, каждый второй будет вам говорить, что его мечта — уехать.

- Это уже мифологизация травмы. Но, на самом деле, это чревато, когда целое поколение без работы мыкается. Это как дети войны, с пелёнок играющие автоматами в Палестине… Чем отличается Северо-Восток? Я в своё время говорил былым университетским товарищам, пришедшим во власть на волне ”поющей революции”: ”Что вы делаете?! Это же самый лояльный русский район в Эстонии! Вы, что, думаете, оттуда идёт какая-то зараза сепаратизма? Наоборот! Это стабилизационный демпфер”.

- Мы затронули старый вопрос о различиях русскоязычного населения в Таллинне и на Северо-Востоке. В чём они? Мы более терпеливы, более безразличны? Почему вы считаете, что Ида-Вирумаа ”самый лояльный” и остаётся ли он таким сейчас?

- Северо-Восток имел совершенно чёткие корни лояльности, я их специально эмпирически измерял: в 90-м году проделал уникальное исследование. Мои результаты были подтверждаемы другими источниками, и сама жизнь доказала, что ни о никакой пятой колонне и речи быть не могло… Между тем, ”регион ненадёжный, склонный к отложению от Эстонии” — такой фобией националисты пугают избирателя сих пор.

Что касается корней лояльности, то здесь надо вспомнить о ”колонистах” в лучшем смысле слова, а не о ”пятой колонне”. Это те русские, которые восстановили и потом отстроили громадный промышленный регион и сами тут остались жить и работать, ”осваивали целину”, как говорили тогда. Это вам не иммигранты, приехавшие на всё готовое бабки сшибать. Русские на Северо-Востоке укоренились как никто другой — быстро и основательно. Они коренные жители, их связывают с Эстонией настоящие и прочные корни нескольких поколений оседлых колонистов. Это ли не фундамент лояльности? Это через Таллинн шли волны ”перекати-поля”, а в Ида-Вирумаа люди оказались теперь укоренёнными даже в собственной беде. Куда деваться? И вот тут возникает грозный вопрос: когда целое поколение молодёжи из уже укоренённых русских семей оказывается неприкаянным и вынуждено куда-то сматываться из родного края, то…

- …то получается, что дерево, пустившее корни, начинает терять ветки?

- Да. Но это ветки-черенки, если можно так выразиться, я надеюсь, они жизнеспособны и могут дать зелёные побеги. Я как-то давал интервью соотечественному ”Балтийскому миру” по поводу стойкости ”еврорусских” и там высказал футуристический прогноз развития Северо-Востока…

Энергия сгустка границ

- И каков же он?

- По потенциям, это — экотонная зона. Самая мощная в Прибалтике. Экотон — это переходная зона, резкий перепад всяких характеристик, крутой откос, сгусток всевозможных границ и различий: природных, экономических, культурных. А где большой перепад — там и потенциал развития особый. Как на Нарвском водопаде. Местами речушка, курица перейдёт, а если открыть шлюзы? Паводок мосты сносит. Экотон — страшная сила.

”Экотонность ладшафта” — ключевое понятие для современных географов и региональщиков. А что Нарвский регион есть самый крутой экотон на Балтике, понимали давно, и обе крепости это хорошо обозначают. Недаром Нарва должна была стать второй столицей Швеции, но стала матерью Петербурга.

- Прекрасные образы, но объясните мне, простаку, что для сегодняшней ситуации в Ида-Вирумаа этот экотон значит.

- Вам мало, что это самый мощный потенциал развития между Петербургом и Стокгольмом? Нарва, по существу, пригород Петербурга, находится в часовой доступности от него. Через этот мощнейший коридор не просто Северная Европа втягивается в Россию. Других ворот в Россию нет и для Западной Европы. Поэтому значение Нарвы будет вырастать по мере неуклонного сближения ЕС и России. Нарва фактически является ”суточным городом” для 300-тысячного региона, где даже Усть-Лугу приходится считать вторым после Силламяэ портом в её округе. Европа просто ещё не оклемалась, чтобы начать миллиардные инвестиции сюда. Это один из самых перспективных стратегических еврорегионов ЕС. Это я вам как профессиональный социолог-региональщик говорю.

- Там же граница Эстонии и России, Евросоюза и России. Что, прямо вот так просто рабочая сила и будет двигаться: днём, понимаешь ли, поработали в России, а поспать вернулись в Нарву? Ой ли!

- У меня был случай с ректором одного американского колледжа, который мне карту испортил. Он оказался географом, и я ему стал объяснять про здешнюю экотонную зону — он согласно кивал до того момента, пока я не увлекся развитием связей с Россией. Он на меня мрачно так посмотрел, отставил фужер с коньяком, взял грязный столовый нож и порезал мою карту аккурат по границе с Россией…

Тут не эстонская граница, это территория общеевропейского значения. Сейчас наше правительство подпишет, уже без закидонов, пограничный договор, и им скажут примерно так: ”Спасибо, ребята, вы свободны, теперь будем говорить с заинтересованными сторонами напрямую. Нет, вы тоже можете иметь здесь свой маленький интерес. Правда, вас, помнится, даже простой газопровод раздражал. Не хотите? Ну как хотите. Теперь дела посерьёзнее будут, поэтому забудьте о своем праве вето — это еврорегион”.

- Дмитрий, практически-то в чём эта идея нарвского ”еврорегиона-экотона” воплотится? Нарва превратится в Нью-Васюки?

- Нет, Нарва просто вернёт себе былое значение — станет историческим центром богатейшего региона, который будет очень равномерно развит на протяжении от Усть-Луги до Пскова, куда будут подниматься крупные морские суда, с заходом в Тарту. Например, сейчас, смешно сказать, город Сланцы не добывает сланцев, в то время как в мире происходит настоящая энергетическая революция — она называется сланцевой. Она неминуемо захватит и ваш край, даже если захват произойдет с российской стороны, где новейшие технологии уже работают в Сибири. Возможно, и наши сланцы придётся отдать в концессию тому же стратегическому инвестору. Если, конечно, американцы не перехватят у европейцев. Так или иначе, экономика станет страшно интересной. Ибо еврорегион, где одних сланцев на 10 млрд. тонн, — это вам не с нарвскими бабульками-несунами контрабандных сигарет воевать.

- В Европе есть места, где люди приезжают на день поработать из соседней страны, а спать едут домой и это воспринимается как должное, ”ведь мы единая европейская семья”. На границе с Россией это работать не будет. Ближайшие 20-30 лет точно!

- Я более оптимистичен. Десять лет на раскачку уйдёт. России остро не хватает морских и речных путей для экономической интервенции вглубь страны. Есть центральная артерия — Волга и Кама, — она должна быть снова задействована в кругообороте панъевропейских связей. Чтобы ”зациркулироваться” в инфраструктуру Европейского Союза, соединить кровеносные системы обеих экономик через Балтику и Чёрное море, другого пути нет — тут ”банкует” Питер. Но не ломиться же из Финского залива прямиком через центр Петербурга. Поэтому Нарва тут и является стратегической узловой развязкой, западным аванпортом.

Если мы не понимаем, как нарвский регион связан с будущим всей российской экономики, то мы можем сочинять всякую фигню о программах переселения соотечественников или страховаться от сепаратизма планами переноса на остров Кренгольм полицейской академии. На самом деле, мы имеем дело с местом, где решается общеевропейская судьба Эстонии, зажатой между ЕС и Россией.

Интегрированные евросоотечественники

- Вернёмся к делам социологическим и демографическим. Готовится очередная интеграционная программа. На ваш взгляд, в Эстонии могут сосуществовать или вечно будут конфликтовать две идентичности ”я русский соотечественник” и ”я эстонский русский”?

- Я не совсем понимаю, откуда вы берёте это противопоставление. Его можно искусственно, как технический термин использовать, но, на самом деле противоречия между интеграцией и соотечественником нет.

Интеграция — такая вещь, которая противостоит ассимиляции, и опираться надо на тот интеграционный опыт, который есть у старожильческих поколений местных русских. У нас есть уникальный стратегический капитал, иммунитет против ассимиляции. Старожилов Причудья никто не сумел ассимилировать на протяжении десятка поколений. Опыт раскольников-старообрядцев — это чистый опыт сохранения своей русской идентичности и сопротивления насильственной ассимиляции со стороны церкви и государства. И среди тех старожилов, у кого хотя бы два старших поколения жили в Эстонии, в 30 процентах случаев есть какая-то связь со старообрядцами.

Казённые программы интеграции — так, шум на обочине, бизнес на несчастье людей. Старожильческое русское меньшинство — составляющее 15 процентов от всех ”инородцев”, — должно взять дело интеграции в свои руки, это их миссия, если угодно. Главная проблема сегодня — нужна мобилизация русской общины под культурную автономию. Есть закон, есть подзаконные акты и есть прецеденты — культурные автономии шведской и ингерманландской общин в Эстонии. Наступила наша очередь. И время не ждёт — нужно спасать школы.

- В сегодняшней русской общине Эстонии какие тенденции внушают вам оптимизм, а какие — пессимизм?

- Пессимизм внушает то, что у нас не существует нормальной смычки соотечественного движения и старожильческой русской общины. Соотечественники искусственно подсвечиваются со стороны ”мягкой силы” как российские патриоты, в отличие от европейских старожилов диаспоры — якобы ”отрезанных ломтей”. Такое противопоставление неверно и просто губительно для обеих групп. Это плод восприятия русской диаспоры как периферии по отношению к матушке-России. Я категорически против такой модели диаспоры. Россия сама является конгломератом диаспор и периферий.

Есть целая доктрина: Россия — центр русского мира, а диаспоры — части ”разделенного народа”. Поэтому посольский приказ — мол, принимать всё, что из центра идёт, ибо ”с матерью не спорят”. Считаю это клеветой на свободных русских; мы ничьи, и уж тем более не государевы холопы. Пора бы забыть старую империю и крепостное право. Я 10 лет не был в России, увы, но я такой же соотечественник, как и тот, кто, сидючи в России, норовит меня ”проинтегрировать в себя” как часть в целое, ничем не отличаясь этим от эстонского националиста.

Пять миллионов русских, которые постоянно живут в Европе, — достаточно большая европейская диаспора. Среди них 1,5 миллиона ”прибалтийских русских” — это крупнейшая после Германии российская диаспора, имеющая общую с коренными народами Прибалтики судьбу и свои особенности региональной субкультуры.

Настоящее евразийство — это та же мультикультурная принадлежность и Западу, и России. Причём не России, противостоящей Западу, а России как европейской стране. Мы тут служим проводником или связкой между обеими частями. И не надо делать вид, что мы обязаны выбирать сторону.

- Возвращаясь к вопросу об оптимизме…

- А оптимизм в том, что экономическая интеграция России и Евросоюза неизбежна, и она будет ломать все местечковые барьеры мощным бульдозером. Европа очень медленно и долго ”запрягает”, но когда ”запряжёт” — обратного хода нет, дым коромыслом. 10-20 лет обе стороны будут примеряться и брать разгон, готовиться и калькулировать прибыли, а потом ”попрёт”… По моим прикидкам, критическим станет наше внучатое поколение. Если мы его не потеряем, то будем ”в дамках”. Оно уже сможет увидеть, как наша застойная, тупиковая страна откроется всем ветрам европейской интеграции с Россией.

- Споры о русской школе Эстонии… Как вы считаете, все позиции выяснены, институционально всё установилось, пар выпущен и дальше нас ждёт вялотекущий процесс эстонизации?..

- Это он сейчас вялотекущий, но скоро эта симуляция борьбы за русское образование должна прекратиться, иначе будет смех и грех.

Русские гимназические классы готовят полторы-две тысячи выпускников в год. На всю Эстонию достаточно 4-6 гимназий с полным пансионом. В России в вузы идет 90 процентов выпускников (это мировой рекорд, в Эстонии 30%). Культурная автономия должна будет обеспечить такое качество образования на родном языке, чтобы продолжение университетского образования было доступно 99 процентам наших гимназистов. Это реально. Уже сегодня сотни наших абитуриентов поступают и успешно учатся в университетах Европы и России.

На уровне муниципальных школ нам не выжить. К тому же государство уже обрубило или вот-вот обрубит все концы. Следовательно, надо переходить на частное образование во всех его формах и видах: от элитных колледжей, дающих степень бакалавра, до частных репетиторов на дому. Надо мобилизовать всех уже получивших высшее образование в Европе. Если кто-то стращает, что это ”гетто” и нас туда ”загоняют”, то это трёп журналистов или некомпетентных ”лидеров”. Мы должны успеть прийти в это ”белое гетто” раньше других и обустроить его под нужды своих детей — вот главная забота автономной общины на ближайшие годы.

При этом надо преодолеть две вещи. Во-первых, комплекс государственного иждивенчества. Да, мы налогоплательщики и имеем право требовать от государства поддержки своего образования. Кое-что мы получим и из еврофондов. Но надо быть готовым к добровольному самообложению, и немалому. Во-вторых, из последних сил держаться за государственные школы — всё равно что таскать чемодан без ручки. Нет уже среди этой рухляди былых сокровищ. Нужна кардинальная переоценка ценностей бесплатного образования. Настоящие знания — это очень дорогая вещь. Наш долг — выучить новое поколение по высшему разряду. Чтобы они вернулись и продолжили здесь творческую революцию в русском образовании.