„Я стала гораздо более чувствительна к ненависти и насилию“. Семиотик и художница из России рассказала о своей адаптации в Эстонии

Александра Милякина (творческий псевдоним Sashami) - художница из России, которая давно живет в Эстонии и рисует местную архитектуру. Так, менее чем за десять лет Александра Милякина изобразила на своих картинах более 350 живописных тартуских зданий. Bublik недавно писал о том, что теперь все их можно увидеть на карте. „Вестник Тарту“ пообщался с художницей и узнал, что значит для нее Тарту, как она выучила эстонский и кем себя ощущает - эстонкой или русской.

Сколько времени ты адаптировалась в Тарту? Что помогло тебе?

Мне повезло, что я училась в интернациональной англоязычной группе. То есть оказалась среди людей, которые были в таком же положении. И ещё, конечно, курсы эстонского языка в университете очень хорошие. В этом отношении я постоянно чувствую свою привилегированность. Потому что, в отличие от людей, которым пришлось в школе учиться и часто у русскоязычных учителей, у нас в университете были очень интенсивные и качественные занятия. И поэтому, когда мне сейчас говорят: „Саша, какой у тебя хороший эстонский, не то, что у наших местных русских“, мне просто всегда очень обидно за тех людей, у которых не было этой роскоши.

Помнишь ли ты первое впечатление от студенческого Тарту?

Да, я это очень хорошо помню. Мы приехали на вокзал и потом пошли в центр. И я вижу: едет человек на велосипеде, очень похожий на Ю.М. Лотмана. Думаю: „Как это возможно, Лотман же умер“. А мне говорят: „Это Лотман, Михаил Юрьевич“. Потом мы пошли в ресторан, выбрала бизнес-ланч. Первое, что я съела на территории Эстонской Республики, был mulgipuder, хотя я даже не знала, что это такое. Потом мы сидели в хостеле на улице Херне со всеми участниками, была какая-то душевная обстановка на самой конференции. Мы с моим товарищем купили пирожные в „Вернере“ и ели их прямо на задней парте.

11 лет учёбы и жизни в Тарту. Ты чувствуешь себя эстонской русской? Кто ты здесь?

Я не большая поклонница понятия „эстонский русский“, особенно „эстоноземелец“, когда оно используется не самими носителями этой идентичности, а представителями титульной нации для того, чтобы отделить одно от другого. Понятие эстонской национальности трактуется очень этноцентрично. Мне говорили эстонские друзья, что эстонцем стать, в принципе, невозможно. Ты рождаешься в семье эстоноязычных людей, генетических эстонцев, тогда ты эстонец, а иначе никак. Я не большая поклонница национализма и национальных государств.

Но вспомним, как образовалась идея национального государства, например, во Франции. Живут самые разные люди, говорят на разных диалектах или даже языках, выглядят по-разному, но они все, в конечном счете, французы и идут на войну защищать свою родину. Такое понятие нации мне ближе, чем этноцентричное.

И поэтому, когда я получила эстонское гражданство, то пошла и поменяла национальность на эстонку. Потому что считаю, что моя цель максимально расширить понятие эстонцев так, чтобы оно включало и меня.

Не могу тогда не спросить о твоей культурной идентичности?

Я считала себя всё время безродным космополитом. Когда в 2022 году началось полномасштабное вторжение России в Украину, некоторые люди из России начали интенсивно открещиваться и искать себе запасные, более безопасные идентичности. А другие, как я, наоборот, начали задумываться, что есть для них ценного в том, что они русские люди из России. Хотя поиск запасной идентичности тоже у меня происходил. Если говорить о генах, то я минимум процентов на тридцать вообще украинка. Также есть финно-угорские, удмуртские, мордовские корни. А идентичность такая: когда ты у нас заходишь в кухню, она вся завешана хохломой. Нам не хватает только гармошки и медведя.

Что для тебя значит русская культура сейчас?

Я не готова русскую культуру отдавать на съедение кому бы то ни было. Понятно, что есть очень проблемные аспекты, а многие тексты главных классических русских авторов развивают идеи колониализма и ксенофобии. Для меня самое ценное в русской культуре – это истории о сопротивлении, о способности выживать в условиях большого давления.

Как ты себя чувствуешь в новую – после 24 февраля – эпоху? Кроме эмоционального груза ещё что-то прибавилось, изменилось?

Раньше казалось, что как-то, может, в жизни станет лучше, и вот надо ждать лучшего момента. Но я поняла, что, видимо, лучший момент – это сейчас, потому что всё может стать всегда ещё хуже, и поэтому это как-то меня освободило. Я почувствовала, что жизнь абсолютно конечна и надо быть благодарной за то, что есть сейчас. Ещё я стала гораздо более чувствительна к ненависти и насилию. Стала радикализовываться в области радикальной заботы и принятия всех живых существ. Мне очень некомфортно с людьми, которые солидаризируются по принципу ненависти к кому-то.

Ещё я осознала, что я политический активист. Раньше я просто жила, делала свои дела, а потом оказалось, что само моё существование является политическим действием. Всё началось с открытого письма, которое мы составили с коллегами, когда Тартуский университет решил перестать принимать абитуриентов из России и Беларуси. Была большая скандальная история. И я поняла, что мои действия могут восприниматься как политическое высказывание. Слава Богу, для меня не было последствий. Я увидела, что моё отделение семиотики мне очень подходит, что там очень понимающие, принимающие люди, которые разделяют мои ценности. Академическая автономия и равное отношение ко всем. В принципе, это касается и семиотики как науки. Способность не делать скоропалительных решений, а видеть картину в целом.

Читатйте интервью полностью здесь.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.