МНЕНИЕ | 50 оттенков молчания в путинской России

В России, где под репрессии можно попасть, просто имея другое мнение, один из способов не соглашаться - хранить молчание. Анна Наринская о том, почему важно слышать молчание тех, кто против, пишет журналист и документалист Анна Наринская для DW.

Советский гражданин и американец спорят, в какой стране свободнее жить. „У нас любой может выйти на площадь перед Белым домом и крикнуть: „Рейган - дурак!“ - говорит американец. „Ну и что? - отвечает житель СССР. - У нас тоже любой может выйти на Красную площадь и крикнуть: „Рейган - дурак!“

За то, практически равное длине моей жизни, время, которое я знаю этот анекдот, его заключительная реплика множество раз меняла интонацию. Во всяком случае в моей голове. Когда-то „советский ответ“ казался мне примером переходящей в глупость наивности, потом - примером лицемерия, потом - примером остроумного способа посылания куда следует собеседника, не желающего понимать контекст. Сейчас он мне кажется квинтэссенцией отчаянья.

Уголовное наказание за мыслепреступление

Какой протест, в принципе, возможен в ситуации полного запрета протестов? И - если продолжить эту мысль - что в этой ситуации будет зачтено как протест? Оглядываясь, я понимаю, что советский персонаж из анекдота сильно преувеличил границы своей свободы. Кричать, что „Рейган - дурак!“, на Красной площади можно было только в составе организованного мероприятия. Одинокая выходка, безусловно, повлекла бы за собой протокол, если и не что-то похуже, типа принудительного психиатрического лечения. Ведь самостоятельное провозглашение Рейгана „дураком“ могло быть сочтено не только зловредным намеком, но и демонстрацией неуместной вольницы.

Путинская Россия репрессирует своих граждан с куда большей пассионарностью, чем СССР времен упомянутого анекдота. Какой маневр остался у тех, кто несогласен? Что можно сделать в ситуации, когда просто мнение, соображение, оценка - все это наказуемо, и часто не каким-то там протоколом, а прямо-таки тюрьмой?

Среди бесконечного потока плохих новостей, которые мы не устаем скроллить, но в которые не успеваем вникнуть, недостаточно замеченным прошло известие о приговоре, который москвич Юрий Коховец получил за участие в уличном опросе общественного мнения.

На вопрос об отношении к войне в Украине он ответил, что не поддерживает ее, и выразил мнение, что это не оборонительная война, а агрессивная война России. За этот искренний ответ на вопрос о личном видении происходящего Юрия Коховца приговорили к пяти с половиной годам колонии по статье „фейки“ об армии, в очередной раз претворив в жизнь завет Оруэлла о наказании за мыслепреступление. Искренний ответ на вопрос, что вы думаете о происходящем, в сегодняшней России оказывается уголовщиной.

Так просто попасть в палачи - промолчи?

В ситуации, когда честное высказывание искореняется силовыми методами, а артикулированная лояльность политике властей - чуть ли не единственная гарантия успеха (во всяком случае в гуманитарных и художественных сферах), особую значимость приобретает молчание.

Я прекрасно понимаю, как читается эта фраза: особую значимость приобретает молчание. Как она звучит для тех, для кого (как для меня) частью устройства внутреннего мира стал этический постулат, сформулированный в шестидесятые годы Александром Галичем: „Вот так просто попасть в палачи - промолчи, промолчи, промолчи!“

Хотя именно Галич, если слушать его внимательно, предлагает возможность освободиться от такого прямолинейного подхода. В том же самом тексте, разоблачающем молчаливое соглашательство, есть фраза, которую я в последнее время часто вспоминаю: „Сколько раз мы молчали по-разному, но не против, конечно, а за!“

Так вот, я совершенно уверена, что в сегодняшней России множество людей молчат - против. Да, этого молчания недостаточно для… да практически ни для чего недостаточно, но оно заслуживает того, чтобы быть услышанным.

Когда молчание бывает против

Иногда такое молчание удается обозначить - жестом, знаком. Один из самых ярких примеров такого обозначения - это „кейс биографии Пазолини“. Чтобы не оказаться обвиненными в гей-пропаганде, издатели закрыли черными полосами места в книге, имеющие отношение к „нетрадиционной“ любовной жизни итальянского режиссера. Строчки, закрашенные черным. Абзацы, страницы, состоящие из таких черных полос.

Книга о Пазолини - самый известный, но не единственный пример того, как издатели, не нарушая оголтелое (другого слова не подберешь) законодательство, все-таки обличают само наличие цензуры. Черные полосы, прикрывающие текст, демонстрируют: здесь есть нечто, что вам, российские читатели, читать не позволено.

Конечно, книгоиздание - одна из редких сфер, где такой жест возможен даже чисто технически (и даже там, думаю, дни подобной фронды сочтены). Никто не будет помечать вырезанные сцены в фильмах или сообщать, что главную роль должен был играть артист, попавший в черные списки, и на его место, в уже снятый фильм, „вставили“ другого, благо новые технологии позволяют (отнюдь не единичный случай в российском сериальном производстве).

Не выступать - за, молчать - против

Российская система применяет все ресурсы, чтобы вытеснить неугодное - темы, факты, людей. Противостоять этому натиску и остаться на свободе и хоть с каким-то заработком становится все более сложно, вернее, все более невозможно.

Я не была в России уже больше года и не думаю, что скоро поеду туда опять. Но, как и многие эмигранты, я живу с головой, повернутой в ту сторону. Я переписываюсь с оставшимися там друзьями, я пытаюсь следить не только за набирающим силу валом репрессий, запретов и ущемлений, но и за все еще остающейся (разумеется) зоной „просто жизни“.

Выступать против, находясь в России, по-настоящему опасно. Но пока еще можно не выступать - за. Пока еще можно - молчать против. И я считаю важным слышать это молчание.

Автор: Анна Наринская, журналист, документалист, куратор выставок, научный сотрудник IWM (Institut für die Wissenschaften vom Menschen) в Вене.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.