„Патриарх Кирилл сделал безошибочный выбор — он канонизировал ненависть“. Интервью диакона Андрея Кураева

Недавно в Украине запретили Русскую Православную Церковь (РПЦ). Украинские законодатели решили, что РПЦ — это „идеологическое продолжение государства-агрессора, соучастница военных преступлений и идеологии „русского мира““. Что такое идеология РПЦ, насколько влиятельна и какими возможностями обладает сейчас Церковь? BBC News Русская служба обсудила это с миссионером, богословом, философом, а также известным блогером диаконом Андреем Кураевым. Российская власть признала его „иностранным агентом“, а РПЦ, в которой он служил долгие годы, извергла из сана.

Анастасия Лотарева: Отец Андрей, совсем недавно пришла новость о том, что вы вошли в клир Константинопольского экзархата. Что это вообще означает для священника? Вы переезжаете в Литву и будете служить там?

Андрей Кураев: Нет, место церковной и полицейской „прописки“ будет разным. Я продолжаю жить в Праге, насколько это вообще можно загадывать. Если в самом деле начнется большая война с Россией при участии НАТО, Европы и так далее, мы не можем наверняка знать, что будет с людьми с российскими паспортами. Помните, что произошло с японцами, гражданами США, в 1942 году?.. Вот так и тут.

<19 февраля 1942 года президент США Франклин Делано Рузвельт подписал приказ о переселении американцев японского происхождения в специальные лагеря — прим.>

Анастасия Лотарева: А как вы оцениваете вероятность возвращения домой, в Россию?

Андрей Кураев: Отвечу расхожей цитатой „На Васильевский остров я приду умирать“. Я не скрою, эта возможность для меня важна. Может быть, когда-нибудь, если станет совсем плохо… С годами список реалий, которые оказываются важными, пополняется. Знаете, как у стариков: любимая чашка…

Анастасия Лотарева: …любимая страна.

Андрей Кураев: Да.

Анастасия Лотарева: Вы тот редкий человек в Церкви, которого всегда называли миссионером. Одно дело, когда у вас была возможность выступать на стадионах в России, ездить в командировки, был учебник по „Основам православной культуры“. Была возможность привлечь людей в РПЦ. А что сейчас — будете привлекать в Константинопольский патриархат?

Андрей Кураев: Когда-то я провел неделю в Дублине, в Ирландии, в доме престарелых для миссионеров. Своеобразный хоспис для старых священников. И вот они рассказывали про свои путешествия и дела такие вещи, что было понятно, что это настоящие миссионеры, а я так, рядом привязался.

Я не люблю называть себя миссионером. Мне больше подходит слово „коммуникатор“. Связующее звено между разными группами людей, в том числе между церковной элитой и церковным народом. Коммуникация — это всегда про диалог, и этот диалог идет между атеистическим обществом советским и постсоветским и обществом церковным. Диалог между церковной интеллигенцией и церковным же начальством. Диалог между церковной молодежью и бабушками, которые в церковной лавке работают и замечания им делают.

Анастасия Лотарева: Но мы все еще говорим про Русскую Православную церковь?

Андрей Кураев: Аналогичные проблемы есть везде и всюду. Но, конечно же, я в первую очередь ориентируюсь на русский язык и культуру, на русскоязычный мир. Моей задачей всегда было попробовать убавить количество страхов и фобий друг перед другом.

„Бабушки, не бойтесь молодых православных!“, „ребятки, да не бойтесь вы этих церковных бабушек“, „Атеисты, не бойтесь, православные не настолько сумасшедшие, чтобы вводить инквизицию“.

В последнем, впрочем, я жестоко ошибся.

Анастасия Лотарева: А какие страхи еще оправдались?

Андрей Кураев: Да многие оправдались. Жизнь очень длинная, я крестился взрослым мальчиком, в 1982 году мне было 18 лет, я учился на кафедре научного атеизма. То есть, я хорошо понимал, что жизнь Церкви это не луг с благоухающими фиалками. Но я полагал, что настолько ясными были гонения на Церковь в XX веке, это такой был удар дубиной по голове… Я был убежден, что Церковь, сама пройдя сквозь тюрьмы, никого в тюрьму больше затаскивать не будет.

Анастасия Лотарева: Когда все изменилось? В конце 1980-х многие пришли в Русскую Православную Церковь и они говорят, что тогда она была совсем другой.

Андрей Кураев: Конечно, есть какой-то уровень, в котором Церковь неизменна. Прямо скажем, „Символ веры“ одинаковый, что в царские времена, что в советские, что сейчас. Но есть другие параметры, о которых сами церковные люди не любят говорить. Это социокультурное измерение. Принято говорить, что культура Церкви — это Андрей Рублев, красивые православные распевы.

А культура православия на самом деле включает в себя и культуру взятки, культуру агрессии — освящения агрессии. Культуру лести начальству — безразмерной совершенно лести. Пример чему мы видели на днях, когда Владимир Михайлович Гундяев <светское имя патриарха Кирилла — прим.) обихаживал Владимира Владимировича <Путина> и какие молитвы он при этом произносил.

Так вот, в некотором смысле Церковь, в которую я пришел — она описывается простым словом „доходяга“. То есть такая бедная, загнанная, тихонечко умирающая Церковь, белые платочки старушек…. И казалось, что эти одуванчики Божии никому не угрожают. Даже советские журналисты в эпоху перестройки уже стали именно так писать: „Ну что вы заставляете наших бабушек тесниться в храмах, которых слишком мало для них?! Скорая должна дежурить возле каждого храма на каждый праздник! Ну дайте им еще какой-то храм рядышком, откройте закрытый, он вам не нужен! Да, эти бабушки на своих плечах вынесли войну, восстановление народного хозяйства, дайте им напоследок последние годы пожить так, как им хочется!“

С другой стороны, всем казалось, что церковные иерархи — те, кто этими бабушками управляет — говорят правильные слова. Они за мир, за разоружение, за экуменизм, ездят на всякие конференции. Они же должны понимать, что к прошлому нет возврата и нельзя к этому стремиться?! Да эти церковные иерархи и сами так говорили.

А оказалось, вы взяли болящего бедного тощего котеночка на улице, откормили — а он оказался вовсе даже не ручным львенком! У которого очень свое представление о чувстве собственного достоинства и о том, кто в доме хозяин. А еще оказалось, что в культурную матрицу православия не встроен ген аскетизма.

Анастасия Лотарева: Иерархи понятно, но почему священство-то при этом остается в Русской Православной Церкви? Те, кому не нравится происходящее, они что должны делать? Если не согласен с начальством — иди просись в Константинопольский патриархат?

Андрей Кураев: Перебрасывая мостик от первой темы ко второй — ген аскетизма отсутствует не только у епископов, это такая же проблема священства. Все, что связано с расширением влияния Церкви, находит бурный позитивный отклик и у прихожан, и у рядового священства, и у епископата. Поэтому когда сегодня путинская пропаганда говорит, что мы защищаемся, но при этом почему-то расширяемся — этот тезис находит живой отклик в православной среде.

Если сделать замеры, когда группа обычных людей смотрит телевизор и группа воцерковленных — я думаю, градус поддержки пропаганды у воцерковленных будет выше.

Анастасия Лотарева: То есть вы считаете, что просто мало тех, кто против?

Андрей Кураев: Их очень мало. Я думаю, что и в народе их маловато.

Анастасия Лотарева: Для российского священства всегда были очень важны связи с Украиной, и они были весьма тесными — и тут буквально бомбят Киев…

Андрей Кураев: Да, поначалу казалось, что это должно людей шокировать. Уже в 2012 году в связи со скандалом с Pussy Riot патриарх Кирилл сделал безошибочный выбор: он канонизировал ненависть. А это гарантированный успех победы любых радикалов, будь то большевики или нацисты в Германии и так далее: дать людям право на то, чтобы свое животное начать считать священным.

Не „ты плохо воспитан“, не „у тебя примитивное мышление“, не „ты чудовищные вещи говоришь“ — а „ты прав в своей ненависти!“. Не „ты убийца!“ — а „ты пророк! Ты больше и лучше, чем обыватель!“. Когда появляется священный враг, это очень удобно.

Анастасия Лотарева: Это легитимизирует насилие?

Андрей Кураев: Более того, это канонизирует насилие! Ведь патриарх говорит, что нынешняя война с Украиной — это война с Антихристом. А формула эта страшная, потому что если это война с Антихристом, то это война с абсолютным злом. А значит, на ней можно все. На фоне абсолюта исчезают все оттенки.

Анастасия Лотарева: „Потом разберемся“.

Андрей Кураев: И это потом — это „на Страшном суде“, есть, значит, некий Божий суд и он, конечно, разберется. Но Боженька-то у нас, он коррумпирован, нашими молитвами и решениями Синода. Бог всегда на стороне больших батальонов, это любая пропаганда скажет.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.