Галина в первом классе в Челябинской школе
ФОТО: | Erakogu
Захватить территорию, подавить недовольство, избавиться от неблагонадежных групп населения и, по возможности, перевоспитать детей. Так российская армия действовала в Украине с начала полномасштабного вторжения в феврале 2022 года. Это происходило в Харьковской области, в Херсоне и других регионах Украины, которые оккупировала российская армия, пишет ru.Delfi.lt.
Эти истории поражают сходством с рассказами тех, кто пережил советские репрессии и депортации – в Украине, Молдове и странах Балтии. Например, историю 85-летней Галины Федорович, дочери украинского повстанца, которую подростком отправили в Сибирь.
„Мама Насти с младшим ребенком до Урала не доехали. Сначала в дороге заболел и умер ребенок. А потом недуг забрал и мать. Настя рассказывала, что это произошло до того, как вагоны с людьми открыли. То есть в первые две недели пути, потому что впервые двери товарного вагона открыли только в Казани. Мать с ребенком забрали и где-то похоронили. Настя не знала, где“, — собравшись с духом, рассказывает 85-летняя Галина Степановна Федорович, дочь украинского политзаключенного Степана Федоровича из Тернопольской области. В 1941 году его арестовали агенты НКВД. Потом вывезли в Умань и замучили до смерти.
Вспоминать изуродованное войной и депортацией детство ей до сих пор нелегко. Даже отвечая на вопрос о своих злоключениях в депортации, женщина начинает рассказ со своих соседей по поезду. А уже потом говорит о себе.
Кем был этот младший ребенок, Настиным братом или сестрой, Галина Степановна не знает. Шел 1947 год, Галине Степановне было восемь, а Насте семнадцать. В советских документах той эпохи говорилось о депортации только совершеннолетних. На практике вместе со взрослыми вглубь России увозили и детей. Часть из них не пережили тяжелой дороги в Сибирь или на Дальний Восток.
Сколько – никто уже не узнает.
„Папа был арестован. Приказали собираться“
Галина Степановна помнит, как ранним утром в октябре 1947 года, дом родителей окружили люди в военной форме. Ее маме, Марии, зачитали приговор и приказали собираться. Поскольку муж был арестован как член ОУН-УПА, советская власть решила депортировать из Украины всю семью. Женщине было 32 года.
„Увидели меня. Говорят, какая у вас хорошая девочка. Раньше мы ее не видели. Мама говорит, потому что мы ее прятали. Они ответили: ну вот и не спрятали“, — вспоминает Галина Степановна. Мать хотела, чтобы дочка осталась дома, отправила укрыться у соседей. Но двери были закрыты, и маленькая Галина вернулась домой. Марии приказали собрать теплые вещи и погрузили на телегу с ребенком. Соседка вынесла им запеченную курицу поесть в дороге, но нквдшники соседку избили, а еду отобрали.
Маму с ребенком привезли на железную дорогу в соседнее село Гусятин. Людей было так много, что в вагонах не хватало места, чтобы сесть. Украинцев депортировали товарняками — обычно в таких вагонах перевозят домашний скот. Старшую сестру Гали, тринадцатилетнюю Каролину, успели спрятать. Мама увидела ее в окно, когда поезд уже тронулся. Девочка стояла у пустой школы и плакала. „Мама тогда сказала негромко, будь здорова, Каролю. Попросила и меня проститься с сестрой. А у меня ком в горле, не могла ничего сказать“, – рассказывает женщина, едва сдерживая слезы.
Они ехали три недели, воды и еды не хватало. В вагонах было душно, открыли их только за Москвой, аж в Казани. Женщина вспоминает, что тогда „принесли овсяную похлебку с маслом, первую за две недели теплую пищу“. Там же, в Казани, разрешили набрать воды.
По оценкам исследовательницы Тамары Вронской, автора монографии „Неопределенный контин[г]ент“, по состоянию на 1953 год в спецпоселениях России жило почти 198 тысяч выходцев из Украины, в тому числе 40 тысяч детей младше 16 лет.
„Птички в клетке“. Из воспоминаний Галины Федорович
„Нас привезли в Челябинск. Там всех рассортировали. Наверное, пока мы ехали, коменданты уже составили списки. Здоровых мужчин забрали валить лесу в тайгу. А нас, женщин с детьми, отравили в Копейск на угольную шахту. Поселили в бараках. Помню, наш был очень длинным, а наша комната самая большая в конце здания. Туалет во дворе. Помню, что боялась ходить по барачному коридору на улицу.
Шахта работала в три смены, и когда мама уходила в „ночную“, то я терпела до утра, чтобы сходить в туалет. Комендантом в бараке назначили мужчину по фамилии Аксенов. Он отмечал всех людей и каждый день приходил осматривать комнаты. Как-то наши „бойки“ (украинцы, живущие в предгорьях Карпат – прим.авт.), резвые парни и девушки, сделали себе бубен. В воскресенье раздвинули постели, и давай играть и петь. Комендант пришел и говорит: „Хорошо поют! Как птички в клетке!“
Детей отдали в русскую школу. Я тогда пошла в первый класс, и в основном со мной учились россияне. В школе рассказывали, что Бога нет, а есть великая русская империя. Проводили политинформацию.
В бараке невозможно было заниматься – слишком много людей. В самой большой на весь барак комнате помещались только стальные кровати. Стола не было. Мама где-то нашла кусок фанеры, принесла и дала мне.
Я садилась на кровать, клала ее на колени, сверху тетрадь и так учила уроки. А когда становилось тепло, шла учиться во двор под бараками. Есть было нечего. Чтобы купить 200 граммов хлеба на одного, нужно было всю ночь стоять в очереди. Барак стоял недалеко от железнодорожных путей, по которым осенью ехали вагоны с капустой. Иногда составы останавливались, ждали переключения стрелок. Тогда наши ребята подбегали, забирались на них и сбрасывали нам мороженую капусту. Из нее мы крутили голубцы с овсянкой.
Сейчас, когда дочь меня спрашивает, какие голубцы я люблю, то я говорю, что с гречкой. Потому что рис мне напоминает ту овсянку.
Потом умер Сталин. Помню, как громко плакали учительница и все дети в классе, кроме меня. „Холодным летом“ 1953 года многим заключенным дали амнистию. Но не политическим, а уголовникам. Из барака страшно было выйти“.
В этом бараке Галина Степановна прожила 17 лет.
„Божья заповедь“
Украинская исследовательница советских репрессий Тамара Вронская считает, что поезда могли бы доехать до Сибири и за неделю. Историк пишет, что, согласно внутренней инструкции, эшелоны с депортированными украинцами должны были ждать на запасных путях, чтобы не прерывать движение грузов и пассажирских поездов. Это удлиняло путь в 2-3 раза. Также Вронская указывает, что каждого депортированного с запада Украины заставляли подписать документ о якобы добровольном желании остаться в Сибири.
Именно поэтому десятки лет спустя украинцам отказывали в прописке в родном краю – ссылались на то самое „добровольное“ согласие. Тем же, кто отказывался подписать документ, угрожали лагерями. Советская власть видела в депортациях и экономическую целесообразность.
Например, согласно секретному постановлению Совета Министров СССР №3214-1050 от 10 сентября 1947 года об обеспечении угольной промышленности СССР, „оуновцев“ отправляли трудиться на шахты. „Потребности ГУЛАГа органично совпали с интересами республиканской и региональной власти, которая стремилась избавиться от как можно большего количества родственников повстанцев. Это уменьшило бы часть сочувствующего им населения.
Преамбула практически каждого документа министерства внутренних дел и его подразделений на местах содержала ссылку на это постановление как на „божью заповедь“. Мол, высшие интересы советской угольной промышленности требуют „мобилизации“. А следовательно и Западная Украина должна своими человеческими ресурсами приобщиться к этому „прекрасному делу““, – пишет в своей работе Вронская.
Пока лечилась, детей забрали
Несмотря на солидный возраст Галина до сих пор помнит почти всех членов восьми семей, с которыми жила в комнате. Все были родом с запада Украины. Дрожащими руками показывает каждого из них на одной из серых фотографий со свадьбы подруги, которую отгуляли в бараке. На обратной стороне подпись: 1961 год.
На одной из фотографий Настя, чья мама умерла по пути в лагерь, с братом Юрой и сестрой Марией. Настя рассказывала, что их отец был „солтысом“ – сельским старостой во Львовской области. Когда туда пришла советская власть, его арестовали как „вражеский элемент“ и дали 10 лет тюрьмы. Это означало, что жена и четверо детей подлежали депортации.
А когда мамы с младшим ребенком не стало, заботиться о брате с сестрой пришлось именно Насте. „Насте еще не было 18, но в шахту ее уже спустили. Крепежи в шахте были деревянные, ненадежные. Обрушилась скамья, придавила, и ей оторвало ухо. А пока Настя лечилась, ее брата и сестру забрали в детдом“, — продолжает рассказывать Галина Степановна.
После выздоровления девушка вернулась в барак и сдружилась с парнем из комнаты. Вместе они решили бежать из России, но далеко не уехали – поймали уже в Челябинске. Парню за побег дали восемь лет тюрьмы, девушке — пять. Впрочем, уже через три года оба вернулись в барак – и дальше жить на поселении без возможности уехать. Здесь они и поженились.
Все это время Настя искала отданных в детдом брата и сестру и спустя несколько лет ей это удалось. Но это были уже другие люди, вспоминает Галина Степановна. Даже родной язык дети забыли и перешли на русский.
Она рассказывает, что после выхода из тюрьмы к ним в барак приехал отец Насти, бывшей сельский староста. К сожалению, лагеря настолько подорвали его здоровье, что прожил он недолго. Где сейчас Настя с мужем и ее брат с сестрой, Галина Степановна не знает. Но домой они не вернулись – не разрешили. „Повсюду было советское государство. Ездить мог, куда хочешь. Только не возвращаться и не жить там, где родился. Хочешь в Украину — поезжай, но только в восточные области. Домой было нельзя. Не прописывали“, — объясняет женщина.
„В детдоме дадут лучшее воспитание“
Галина Степановна берет еще одну фотографию, на которой три женщины. Показывает на правую и говорит: „Это – Анна. У нее было трое детей. Старшая дочь, младший сын и младшая девочка 3-4-х лет. Парня почти сразу забрали в детдом“.
На вопрос „почему?“ объясняет: „Потому что ребята… Могли хулиганить или что. Они [власти – прим. автор] забирали и говорили, что раз мама не способна их сдерживать, в детдоме их получше воспитают“. На просьбу пояснить, как именно хулиганили, отвечает: „Например, сбрасывали капусту с вагонов, чтобы мы ели…“
Из охапки фотографий на столе женщина медленно вынимает еще одну. На несколько секунд останавливает на ней взгляд, протягивает мне и говорит: „Это моя мать. Лицо так пожелтело, потому что у нее была больная печень. Меня тоже должны были забрать в детдом. Но благодаря родственникам, которые заботились о нас, этого не произошло“.
Родственников тоже депортировали, а до этого „раскулачили“ – отобрали хозяйство как у слишком зажиточных крестьян. Мария нашла родных в Челябинске и, пока она три месяца лежала в больнице, родственники ухаживали за дочкой. Благодаря этому девочку не забрали в детдом.
Шли годы. Галина Степановна закончила 9 классов российской школы, затем год училась на экономиста. Работала бухгалтером на шахте.
В 1959 году женщина вышла замуж за украинца из родного села в западной Украине – после окончания техникума он несколько лет работал на Урале, где они и познакомились. Когда он вернулся искать работу в родном краю, за ним в 1964 году уехала и депортированная украинка.
Ее прописали на западе Украины только потому, что она взяла фамилию мужа. Маму, которая вернулась домой в 1969 году, отказывались прописывать целых два года. Получается, что Мария, которую выслали в Сибирь за борьбу мужа против советской власти, смогла вернуться домой только 22 года спустя.
Материал создан в рамках The Reckoning Project (TRP) – инициативы украинских и международных журналистов, аналитиков, юристов по документированию военных преступлений.
