„У вас хороший сын, но меньше четырех лет — нельзя“. Самый юный „госизменник“ Кевин Лик рассказал о своем деле и обмене

Школьник Кевин Лик за полтора года прошел почти все этапы пути российских политзаключенных. За ним следила ФСБ, под давлением он признался в преступлении, которого не совершал; в СИЗО его избивали сокамерники, в колонии ему пытались испортить жизнь охранники, пишет Русская служба BBC.

Лик — юноша из тех, кого одноклассники обычно называют „ботаником“ — в 17 лет оказался за решеткой по обвинению в помощи разведке Германии.

Сам Кевин сравнивает свое дело с шахматной игрой и уверен, что его арестовали для пополнения обменного фонда. В результате обмена он и оказался на свободе.

„Сейчас отвезете и меня там расстреляют“

28 июля 19-летний Кевин Лик сидел в штабе исправительной колонии № 14 под Архангельском с зубной щеткой и пастой в руках. Он не понимал, что с ним будет дальше. Он просидел так шесть часов, когда к нему пришел начальник колонии и сказал: „Не переживай, все будет хорошо“.

„То же самое, что сотрудник ФСБ полтора года назад говорил. Я [уже тогда, полтора года назад] понимал, что меня скорее всего закроют“, — говорит сейчас Кевин. Оперативник ФСБ, который задерживал Кевина, в феврале 2023 года тоже успокаивал юношу: „Не переживай, все будет хорошо, с тобой хотят поговорить“. В итоге силовики привезли его ночью домой на обыск, а затем заставили подписать признание в госизмене, вспоминает Кевин. Дальше — два месяца одиночной камеры в СИЗО, избиения в новом изоляторе, суд, этап в колонию через всю страну. Так что слова начальника колонии его не успокоили.

В декабре 2023 года Верховный суд Адыгеи сообщил о приговоре 18-летнему „гражданину Л.“ — четыре года лишения свободы по ст. 275 УК РФ (госизмена). Имя осужденного суд не раскрыл, но Би-би-си тогда удалось его выяснить — среди перечисленных судом смягчающих обстоятельств говорилось о „множественных победах“ осужденного на олимпиадах. Единственным в Адыгее „гражданином Л.“ 2005 года рождения, с такими победами и с подходящим инициалом был Кевин Лик.

В 2023 году Кевин стал самым юным обвиняемым в госизмене в России. В 2024 — самым младшим участником беспрецедентного обмена заключенными между Россией и Западом. Начальник не обманывал Кевина: отъезд из колонии закончился хорошо, юношу освободили, он встретился с мамой в Германии и теперь дает интервью журналистам.

Но две недели назад в хороший исход Кевин не верил совсем. Многие освобожденные в результате обмена российские политзеки говорили журналистам: мы думали, нас везут на расстрел. Так считал и Лик. Он рассказывает, что попросил начальнику колонии не говорить, куда его везут: „Ну, может быть, сейчас меня отвезете и меня там расстреляют“.

Кевин, в крупных очках, с короткой стрижкой „ежиком“, сидит перед планшетом в Германии и по видеосвязи несколько часов рассказывает журналистам Би-би-си о своей жизни. При росте метр девяносто два он весит всего семьдесят килограмм. „Я сильно похудел в колонии. И была вероятность, что я там подцеплю туберкулез и вообще не выйду живым“, — объясняет он.

У Кевина не сразу получается подключить bluetooth-наушники к планшету: „Не знаю насчет настроек, я просто давно не пользовался как бы“. Юноша с одинаковым энтузиазмом показывает в камеру и свой диплом призера Всероссийской олимпиады школьников по немецкому языку, и видео оперативной съемки обыска у него дома в Майкопе в феврале 2023 года. Во время разговора он несколько раз отвлекается, когда к нему подходит мама: то ему надо пойти ей помочь, то она приносит ему воды и предлагает открыть окно. Сама Виктория Лик с журналистами после освобождения сына пока говорить не готова.

„Мама сказала, что мы переезжаем“

На вопрос Би-би-си, кем все-таки себя считает Кевин — русским или немцем, он отвечает: „Я родился в Германии, до 12 лет прожил в Германии, семь лет прожил в России. Много чего у меня связано с Россией. Это очень сложный вопрос“.

Кевин родился 10 мая 2005 года в немецком Монтабауре, городе c 14 тысячами жителей в 100 км от Кельна. Его мама Виктория родом из Майкопа. Отец — русский немец Виктор Лик. В Германию мама Кевина переехала беременной, рассказывала она „Новой газете Казахстан“. Родители развелись, когда Кевину не исполнилось и года. Кевин в разговоре часто упоминает маму, но об отце он не говорит никогда. Гражданство Германии у него по папе, российское он получил только в 10 лет, говорила Виктория Лик „Берегу“.

Она стремилась дать сыну немецкое воспитание — пока они жили в Германии, даже дома говорили по-немецки. В Россию семья ездила в гости раз в два года. ФСБ позже включила все эти поездки, в том числе самые ранние, когда Кевину было два года, в материалы его уголовного дела. „Досье на Лик Кевина Викторовича из миграционной службы, именно „досье“, так и написали“, — рассказывает Кевин. Его этот документ впечатлил.

Из более поздних событий, связанных с Россией, он запомнил „историю с Майданом по новостям“ и убийство Бориса Немцова: „Тогда еще не понимал особо этой ситуации“.

Переезд в Россию в 2017 году Виктория планировала год. „Мама сказала, что мы переезжаем, она обратно хочет“ — Кевин говорит, что она скучала по Майкопу и родственникам. „Я ей сказал, что я буду счастлив и мне все равно, где учиться, я смогу учиться и в России“, — вспоминает он.

„Ты бы на месте Путина не воровал деньги?“

„Здравствуйте, господин директор!“ — так Кевин обратился на линейке 1 сентября 2017 года в новой школе к заместителю директора. Одноклассники, как вспоминает Лик, новичка травили. „На спину клеили листочек „фашист“. Я не понимал, с чего я какой-то „фашист“, „чмо“. Национальность с политикой не связана“, — говорит Кевин. Но утверждает, что приняли его в новой школе „достаточно хорошо, все [были] дружны“, а издевки быстро прекратились.

Переезд из Монтабаура в Майкоп, как вспоминает юноша, шоком не стал. В России на контрасте с Германией его особенно впечатлило отношение людей к окружающей среде и друг к другу: „Больше всего [удивила] невежливость друг к другу. Если там какая-то помощь нужна тебе, то все отворачиваются“.

Когда Кевин оказался за решеткой, никто из школьных друзей не написал ему ни строчки. После ареста Кевина, как юноша узнал потом, в его классе провели родительское собрание — и не в его защиту.

Дело было вовсе не в плохих оценках или поведении. Кевин не просто хорошо учился. Он выигрывал олимпиады — немецкий, история, лингвистика, ходил на дополнительные занятия в Адыгейский государственный университет. Ходил, как он говорит, с „выдающимися школьниками“ на встречу с вице-премьером Дмитрием Чернышенко в Адыгее. Кевин с гордостью рассказывает, что вместе с другими олимпиадниками поднял рейтинг республики среди российских регионов: „Адыгея была на 23 месте [по победам в школьных олимпиадах]. Даже Краснодарский край был на 34 или 33 месте“.

Администрация республики, по словам Кевина, отблагодарила учеников своеобразно. За призовое место на всероссийской олимпиаде ему полагалась денежная премия. Ее выплачивает регион, а сам призер, получив деньги, должен заплатить с них налог на доход.

Премию Кевину из министерства образования перевели, он ее отдал маме: „По-мужски“. А затем, по словам Кевина, семье позвонили чиновники из министерства, которые заявили, что налог с премии они уже якобы заплатили сами, а семье следует принести в министерство 13% наличными. „Им даже стыдно не было что-то получить со школьника“, — удивляется Кевин.

Би-би-си отправила запрос в пресс-службу министерства образования Адыгеи.

На чиновников Кевин обиделся. Когда позднее, во время учебы в Летней биологической школе (ее организует Адыгейский университет), его вместе с другими олимпиадниками позвали на встречу с главой региона, он ехать отказался: „Написал: извините, мы сейчас учимся“.

Российской политикой Кевин заинтересовался уже через год после переезда, с президентских выборов 2018 года: „Понимал, что не очень все хорошо вообще, что режим авторитарный, а демократии в России практически не существует“. Мама была бюджетником, медиком. Так Кевин узнал, что такое „административный ресурс“ на выборах. „Мама приходит домой, говорит, что их автобусами возили на участки голосования. Ну как сказать, заставляли [голосовать], говорили: голосуйте за Путина или мы вас лишим премии“.

В 2018 году в Адыгее Путин получил 81% голосов, республика оказалась в первой двадцатке регионов с наибольшей поддержкой президента.

Кевина взбесило, что в его школе почти в каждом кабинете висел портрет Путина. „Например, в Германии такого нет вообще в образовательном учреждении, чтобы там висел какой-то портрет государственного деятеля. Тем более нам твердили постоянно, что дети вне политики, что там школа — место не для политики, нас как бы политика не касается. Вообще, не здраво — развешивать портреты и развивать таким образом культ личности человека“, — объясняет он.

Школьник решил снять портрет президента и повесить взамен портрет оппозиционера Алексея Навального. Он распечатал фотографию дома и принес в школу в 2019 или 2020 году — сейчас он точно не помнит. Одноклассники видели, как Кевин меняет портреты, помогать ему никто не стал, но и не мешали. „Некоторые ничего не говорили, а некоторые говорили: „Да красавчик!“. Думаю, что никто бы не помог, потому что боялись“.

В школе случился скандал. „Одна учительница сказала: в сталинские времена тебя бы расстреляли“, — говорит Кевин. Правда, другой учитель, по словам юноши, с мнением Кевина согласился, но посоветовал быть осторожней. Маму Викторию с сыном вызвали в школу: „Ругали, прям кричали. Завуч еще вопрос задала: „Ты бы на месте Путина не воровал деньги?“ Я говорю: „Нет, я не такой человек, чтобы красть деньги у людей““. Завуч, вспоминает он, сказала: „Дальше будешь этим заниматься — тебя посадят“. Би-би-си обратилась за комментарием к руководству школы, но на момент публикации ответа не получила.

Кевин не ожидал больших неприятностей: „Может быть, поругают, но особо ничего не сделают. Это была мелочь“. Он не думал, что позже за ним начнет следить ФСБ.

С пиццей и без наручников

Как узнал Кевин уже после ареста, из материалов своего дела, прослушивать его телефон и читать переписку силовики начали еще в конце 2021 года. Какие конкретно разговоры и с кем стали поводом для обвинения, он из соображений безопасности уточнять не стал.

Летом 2022 года мама Кевина Виктория Лик решила вернуться с сыном в Германию. Политикой она, по словам Кевина, не интересовалась, а просто боялась отпустить его учиться после окончания школы в МГУ. Но Россия тогда уже полгода вела полномасштабную войну в Украине, а Кевин стоял на воинском учете.

В сентябре 2022 года они поехали в Москву вместе: сделать Кевину паспорт в посольстве Германии, а маме — визу. „Там, оказывается, первый департамент контрразведывательных операций ФСБ за мной следил — на двух машинах они за мной гонялись, минимум четыре сотрудника ФСБ. Фоткали меня, как я гуляю по Москве, захожу в посольство, видео снимали“, — пересказывает Би-би-си юноша материалы своего уголовного дела.

Вернувшись в Майкоп, Кевин заметил в школе незнакомого человека, который разговаривал с учительницей. „Я хожу по коридору, он показывает на меня пальцем. Понятно было, что речь обо мне“, — вспоминает Кевин. По его словам, он сразу подумал, что это сотрудник ФСБ. Но тогда юноша не подозревал, чем это может ему грозить.

9 февраля 2023 года мама Кевина пошла в военкомат снять сына с воинского учета как уезжающего надолго в другую страну. Там полиция неожиданно обвинила ее в мелком хулиганстве. „Маму повезли на экспертизу, взяли тест на алкогольное опьянение, которого у нее, конечно, не было“, — рассказывает Кевин. Сыну она ничего не сказала, но на следующий день ей пришлось явиться в суд. Кевин был в школе, когда получил СМС: суд арестовал Викторию на 10 суток якобы за „нецензурную брань“. Юноша приехал в изолятор и с трудом получил свидание с матерью — они обнялись под камерой видеонаблюдения.

Кевин подумал, что силовики „просто не хотели, чтобы они с мамой уезжали“. Билеты в Германию пропали. Оставшись на 10 дней один, он перестал ходить в школу, выходил из дома только на олимпиады и на занятия в университет. Вернувшись однажды из университета, Кевин заметил, что в квартире что-то не так: „Что-то переставлено, может быть, негласный обыск провели тогда еще“, — вспоминает он. За день до переезда они поменяли замки на случай, если за время ареста Виктории кто-то сделал копии ключей. Потом на допросе следователь спросит у них: „Почему вы поменяли замки?“

Добираться до Германии они пытались через Сочи. Рано утром 22 февраля 2023 года в электричке из Майкопа в Сочи какой-то пассажир подсел к ним и стал интересоваться, куда и зачем они едут. Они приехали в гостиницу в Адлере и вышли перекусить, а стоявший в десяти метрах человек в медицинской маске и капюшоне достал из кармана телефон и начал их снимать. Через пять секунд, вспоминает Кевин, подъехал микроавтобус Volkswagen.

„Из него выскакивают восемь или девять сотрудников ФСБ. Один хватает меня за плечо. Другой уже подходит, показывает удостоверение и говорит: „Против вас возбуждено уголовное дело по статье 275 „Государственная измена“. У меня, конечно, такие глаза — шоковое состояние“.

Кевина с мамой посадили в машину. В этот момент он впервые услышал от сотрудника ФСБ: „Не переживай“. „В Майкопе хотят с тобой поговорить“, — добавил мужчина. Забрав из гостиницы багаж, они поехали в Сочи и по дороге подобрали сотрудника ФСБ, которому тоже нужно было в Майкоп. В Туапсе сменили машину на черный Mercedes Sprinter без номеров — и поехали в пиццерию. „Они там заказали пиццу и нас угостили. На меня наручники не надевали. Ну, конечно, я прокручивал все в голове, но понять, как я совершил государственную измену, не мог“.

В дороге Кевин, по его словам, постепенно понял, что его „закроют“: „Я у них спрашиваю — вы меня в тюрьму посадите? Они говорят — не переживай, все хорошо будет“. Их слова Кевин повторил маме. И добавил: „Надо немного подождать. Меня, скорее всего, обменяют. Хотят заложником взять“.

„Я тогда понимал, что Красикова хотят забрать [в Россию], но Германия не отдает“, — вспоминает Кевин.

Историю бывшего спецназовца ФСБ, киллера, осужденного в Германии на пожизненное заключение за убийство, Кевин узнал еще до того, как столкнулся с ФСБ сам.

23 августа 2019 года Красиков средь бела дня в центре Берлина застрелил бывшего чеченского полевого командира Зелимхана Хангошвили. Он убил Хангошвили в парке Тиргартен, в нескольких минутах ходьбы от здания парламента и офиса канцлера, двумя выстрелами в голову.

Кевин оказался одним из 16 человек, освобожденных из российских тюрем в обмен на освобождение Красикова из немецкой, где тот отбывал пожизненный срок.

„Найдешь себе девочку по переписке в колонии“

В Майкопе Кевина привезли домой и ночью провели показательный обыск на видеокамеру: переворачивали учебники, достали подзорную трубу, сломанную, без стекол — подарок мамы на день рождения. Кевин когда-то смотрел в эту трубу на звезды — силовики сочли, что он именно с помощью этой трубы фотографировал из окна автопарк военной части, чтобы передать эти снимки спецслужбам Германии.

„Я не отрицаю, что снимал военную часть и делал фотки машин. Но у меня не было цели их потом передать. Я для себя делал снимки, чтобы оставить для истории, может быть, когда-нибудь они бы пригодились, — говорит Кевин. — Ну, возможно, кто-то из одноклассников видел, фотки я им показывал: вот, смотрите, сколько техники за месяц, это не просто так, всё готовилось, и понятно, кто начал войну“.

Кевин в те дни следил за новостями и в ночь вторжения России в Украину проснулся в четыре часа утра. „Захожу на ютуб, там уже обращение — „денацификация“. Меня это, конечно, шокировало. В телеграм зашел, а там [пишут, что] уже бомбежки начались“, — вспоминает он. Среди одноклассников, по словам Лика, многие были против „спецоперации“, но боялись что-то говорить, опасаясь проблем. „Я понимал, что надо быть осторожным“, — говорит он.

Через год в его квартире шел ночной обыск. Кевин вспоминает, что там присутствовал и начальник следственного отдела Адыгейского ФСБ Денис Дагаев. Вел он себя, как считает Лик, странно: „Он был выпившим, я чувствовал перегар, когда с ним разговаривал. Скорее всего, это связано было с тем, что [накануне] было 23 февраля, День защитника Отечества“.

В три часа ночи подростка привезли в здание ФСБ на допрос. „Я [до задержания] слышал историю, что у них есть подвал пыточный и там пытают людей. [Позднее, уже в СИЗО] один человек — он сидел по статье о терроризме, ему написали, что он хотел поджечь машину — рассказывал, что ему подключали ток, чтобы он признался“, — рассказывает Кевин. Его самого в подвал не выводили.

На допрос Кевина как несовершеннолетнего сопровождала мама. „Сначала мы пошли в кабинет следователя, майора юстиции Евгения Савощенко, — вспоминает Кевин. Там уже находилась „подставной“, по его мнению, адвокат Алла Фомина. — Она начала сразу же говорить, что надо признавать вину“. На тот момент речь шла только о „приготовлении“ к совершению госизмены. „Ну, не подпишешь — десять лет получишь, подпишешь — получишь максимум шесть-семь лет. Найдешь себе девочку по переписке в колонии“, — так, по словам Кевина, уговаривала его адвокат.

Фомина комментировать Би-би-си свое участие в процессе отказалась: „Я давала подписку о неразглашении, и у меня согласия клиента нет [на комментарии]. Кевин вправе говорить все, что он хочет“.

У следователя Савощенко, вспоминает Кевин, на столе стоял бюст Дзержинского, а на стене висел плакат со словами, что у чекиста должен быть холодный ум, но горячее сердце.

Кевин согласился признать вину: „Я понимал, что это более адекватно для меня — получить маленький срок. Можно было надеяться на шанс [обмена], и наивно было бы постоянно надеяться на это, — объясняет он. — Ну и я понимал, что если не признаю вину, [то] у них есть рычаги. ФСБшник и мою маму в качестве рычага использовал“. Кевин говорит, что следователь запугивал его мать: „Если бы я хотел, я мог бы вашу квартиру арестовать, ваше имущество. Тем более, что вы уже сидели 10 суток“.

Признательные „показания“ Кевина были уже напечатаны, ему сказали только расписаться. В них фигурировали фотографии и звонок Кевина в посольство: по версии следствия, он хотел связаться с разведкой. В показаниях было указано, что у него был умысел совершить госизмену.

„Фигня абсолютно были эти показания — но потом от них я не мог избавиться“, — говорит он. Кевин понял, что срок был известен уже тогда, когда он подписал эти бумаги: „Это шахматная игра. Было понятно, что правосудия нет“.

После „признания“ Кевина повели в изолятор временного содержания (он находился прямо за углом здания ФСБ) и посадили в одиночную камеру как несовершеннолетнего. Уснуть он не смог: „Я просто в шоке был. Не понимал, что дальше будет. И очень хотел увидеться с мамой“. Через несколько часов за ним пришли и опять повели в ФСБ.

„Я потом очень сильно пожалел, что взял вину на себя. Но я думал, что было бы хуже. Потому что, может быть, начали бы прессовать маму“, — объясняет Лик.

Уже после признания у Кевина появился адвокат по соглашению Константин Фоминов. Он не ответил на звонки Би-би-си.

Свидетелем защиты был директор школы, он положительно характеризовал Кевина. Но классная руководительница дала показания против него. „Ее вызвали в отдел ФСБ, она рассказала, что, когда мы были на олимпиаде в Москве, я хотел пойти в посольство, чтобы связаться с разведкой“, — пересказывает ее слова юноша. Но, говорит Кевин, он сам просил учительницу сходить с ним тогда в посольство: ему исполнилось 16 лет и он хотел получить немецкий ID.

Экспертизу фотографий, которые сделал Кевин, проводил эксперт Минобороны. Он написал, что изображения не составляют государственную тайну, но могли бы нанести ущерб Российской Федерации, если бы их передали другой стране.

В конце августа прошлого года следователь Савощенко поехал на Лубянку в Москву согласовывать статью Уголовного кодекса для него с центральным аппаратом ФСБ, рассказывает Кевин. По его словам, изначально ему собирались вменить неоконченный состав преступления — приготовление (ст. 30 УК РФ) к госизмене. С учетом признания вины и возраста максимальный срок был бы три с половиной года лишения свободы, говорил подростку адвокат Константин Фоминов. Но такой срок для государственной измены — это „смешно“, объясняет логику следствия Кевин, и смягчающая статья о „приготовлении“ из обвинения исчезла. В сентябре дело ушло в суд уже с обвинением в якобы совершенной школьником госизмене.

„Можно сказать, что судьи не уважают даже слова Путина“

О том, что происходило в маленьком узком подвальном помещении Верховного суда Адыгеи на процессе по делу о госизмене, Кевин рассказывает Би-би-си спустя полгода после приговора.

„У меня изначально была судья женщина Елена Глуходед (зампредседателя Верховного суда Адыгеи. — Би-би-си). Она пыталась разобраться в уголовном деле. И прокурор, и фсбшники — у меня два фсбшника были конвоирами на каждом судебном заседании — это видели. И после прений прокурор встает и подает ходатайство об отводе судьи: якобы она во время следствия рассекречивала какие-то материалы дела. Почему это нашли уже спустя 13 судебных заседаний — тоже странно“, — считает Лик.

Глуходед, судя по базе данных Верховного суда Адыгеи, сохранила свою должность и продолжает рассматривать дела.

В карточке дела Лика на сайте суда говорится, что отвод судьи состоялся 13 декабря — в связи с тем, что „имеются обстоятельства, дающие основание полагать, что [судья] лично, прямо или косвенно, заинтересован в исходе данного уголовного дела“. Судья Глуходед к тому моменту рассматривала дело уже более двух месяцев.

Кевин связывает отвод судьи с тем, что во время процесса „один ФСБшник свидетель очень сильно проговорился“: он не был готов к расспросам юного обвиняемого о процессуальных „ошибках“, допущенных в материалах оперативно-розыскных мероприятий.

Дело Лика передали судье Алексею Никандрову. Изучать его долго он не стал, уже через день процесс над Кевином начался заново, а приговор суд вынес уже на втором заседании. В пресс-релизе суда говорилось, что „гражданин Л.“ с 23 декабря 2021 года по 8 февраля 2023 года „осуществлял визуальное наблюдение“ и фотографировал в Майкопе „места дислокации“ российской войсковой части, а фотографии якобы отправлял на электронную почту „представителю иностранного государства“. Эти преступления он, по версии суда, совершил, „будучи несогласным с политическим курсом“ России и проведением „специальной военной операции на территории Украины“.

Кевина приговорили к четырем годам колонии и году ограничения свободы после нее. Главный прокурор Адыгеи счел приговор слишком суровым и в апелляции попросил оставить тот же срок, но дополнительное ограничение отменить.

Прокуратура находилась в том же здании, что и Верховный суд Адыгеи, и туда же в Майкоп приехали из Сочи пересматривать дело судьи апелляционного суда. „Они не могли вести его по видеоконференцсвязи, потому что материалы дела были под грифом совершенно секретно. Не секретно, а совершенно секретно“, — иронизирует Кевин.

„Прокурор подходит к моей маме после суда и говорит, что у вас очень положительный ребенок, очень хороший сын, но меньше четырех лет по этой статье нельзя. Понятно было, что изменения срока не будет — судьи убрали год ограничения и поехали домой“, — вспоминает он.

После вступления приговора в силу ТАСС со ссылкой на УФСБ по Адыгее сообщил, что „гражданин РФ и ФРГ“ рассчитывал в обмен на собранные сведения на „льготы при поступлении в образовательное учреждение Германии и трудоустройстве на службу в немецкую разведку“. Кевин говорит, что это „полная чушь“: таких показаний он не давал, а для поступления в немецкий вуз никаких дополнительных баллов, кроме средней оценки в аттестате, не требуется.

Другие слова про „полную чушь“ — уже Владимира Путина — суд по ходатайству Кевина приобщил к материалам дела юноши. В 2020 году на встрече с президентским Советом по правам человека, говоря об аресте журналиста Ивана Сафронова по делу о госизмене, Путин сказал, что „человек, который использует информацию, имеющуюся в широком доступе, не может привлекаться за ее кражу и передачу кому бы то ни было. Это чушь, конечно, и я на это обязательно посмотрю. Если вы где-то это нашли, это трагикомедия такая, этого нельзя допускать“.

Сафронова в 2022 году приговорили к 22 годам колонии строгого режима. Несколько источников говорили, что он был в предварительном списке кандидатов на обмен. Но в итоге вместо него обменяли связанного с его делом гражданина России и Германии Демури Воронина, осужденного, как и Сафронов, за госизмену. Кевин говорит, что слышал о деле Сафронова еще до своего ареста, а аналогию между своим и его делом понял уже находясь в СИЗО, когда защита показала ему цитату про „полную чушь“.

„Я просил адвоката, чтобы он распечатал и прикрепил [цитату Путина] к материалам дела, — вспоминает юноша. — Сначала, когда адвокат подал ходатайство, судья прочитал и сказал „Ну, вообще это необязательно“. Мы начали говорить: „Вы не хотите прикрепить к материалам уголовного дела слова Верховного главнокомандующего?“ Ну в итоге прикрепили. Можно сказать, что судьи не уважают даже слова Путина“.

„Не выживу, если не приму ситуацию“

„Я пришел к мнению, что не выживу, если не приму ситуацию. Просто принял ситуацию, подстроился. Как писал Федор Михайлович Достоевский — человек такое существо, что способно приспособиться к любым условиям“, — рассказывает Кевин о том, каково ему было оказаться в 17 лет в одиночной камере.

Никто из знакомых Кевину, пока он был за решеткой, не писал: „Один человек из Майкопа писал в колонию и в СИЗО, а все остальные исчезли“. В городе быстро узнали, что школьника обвинили в госизмене. „Город небольшой, такие слухи быстро распространяются. Из суда вытекла информация, что меня задержали, это вытекло в министерство образования, а из министерства в другие места“, — объясняет Кевин.

В ФСБ ему давали книги, он целыми днями читал. Часто возили в Майкоп: на следствие, на продление меры пресечения.

„Потом меня перевели в другую камеру. Там уже вдвоем сидел с другим человеком. Он был младше меня, сидел за распространение наркотиков. Я там старший был, потому что через месяц, как меня перевели, мне 18 лет исполнилось“, — вспоминает свое совершеннолетие Лик.

В СИЗО Краснодара (туда в регионе помещают несовершеннолетних вместе со взрослыми), Кевин встретил троих политзаключенных — свидетелей Иеговы. Они сидели по ст. 282 УК об экстремизме („Свидетели Иеговы“ и ее региональные подразделения признаны в России экстремистской организацией и запрещены). Других политзаключенных он не видел.

После того как о Кевине написали СМИ и его признали политзаключенным, ему стали писать незнакомые люди, вспоминает юноша. „Мне очень помогали письма — даже на день рождения прислали 60 открыток. Я для себя поставил цель ответить каждому человеку“, — говорит он. Но отправлять письма было сложно: по его словам, многие так и не дошли до адресатов, а где-то исчезли.

Кевин рассказывает, что и в СИЗО, и в колонию, где он сидел, приезжали представители Минобороны вербовать заключенных на фронт — и многие соглашались. Но ему, с его статьей о госизмене, этого не предлагали. Кевина, по его словам, даже на выборы [президента] в марте не пустили — хотя приговор тогда еще не вступил в силу и он имел право голосовать. „Меня ущемили в моих правах, — возмущается он. — Я был в списке, чтобы пойти на временный пункт голосования у нас в СИЗО. Всех выводили, а меня не вывели. Сказали — ты не пойдешь на выборы. Хотя за день до этого у меня взяли расписку, что я пойду голосовать“.

Кевин был рад, что на воле стало известно о его уголовном деле. Это давало относительную защиту, говорит он, и очень маленький шанс на обмен. Канцлер Германии Олаф Шольц, встретив Кевина после обмена у трапа самолета, сказал ему: „Я читал про ваше дело“.

Но избежать обычного для тюрьмы жестокого обращения Кевин не смог. В СИЗО, по его словам, его однажды избили сокамерники: „Мне связывали руки, били, даже потушили сигарету об меня. Так били в грудную клетку, что я задыхался“. Был ли это чей-то заказ, он не знает, но вспоминает, что один из подсудимых говорил ему, что „знает все“ о его деле, хотя официально оно засекречено. Кевин жаловаться начальству не стал: в тюрьме ему уже объяснили, что „по понятиям“ для „порядочного арестанта“ писать на другого арестанта заявление неприемлемо. Что было дальше, он в подробностях рассказывать не захотел, сказав только, что за него вступились другие заключенные „и больше беспредел не повторялся“.

Мама Кевина говорила, что сын мог потерять зрение от побоев: ему делали операцию по укреплению склеры глазного яблока, с детства у ее сына сильная близорукость, –7,5.

Этапировали Лика из Краснодара в архангельскую колонию через Волгоград, Воронеж, Тамбовскую область, Москву и Ярославль. Этап длился месяц. „Я еще быстро доехал“, — считает Кевин. Самым тяжелым было отсутствие возможности в это время поговорить с мамой.

„Я приехал в колонию 27 июня. Меня в тот же день вызвали на комиссию, хотели поставить на профилактический учет“, — рассказывает юноша. В колониях на такой учет ставят, например, склонных к побегу или суициду. Конкретные профилактические мероприятия определяет администрация, за заключенным закрепляют сотрудников для проведения профилактической работы в течение шести месяцев как минимум. „Так и не поставили, потому что оснований не было. В тот же день мне начальник учреждения Аббасов сказал, мол, не переживай, мы знаем, как обходиться с вами, хитрожопыми“.

После этого на Кевина начали составлять акты за мелкие нарушения, например, за то, что он не поздоровался с сотрудником. Но в ШИЗО его отправили всего на сутки: „Я сказал, не закрывайте меня надолго. Я получил передачу, и [ФСИНовцы] вскрыли тушенку, если вы меня закроете на пять-десять суток, она просто пропадет. Мне немного на уступки пошли“.

Он считает, что сотрудники колонии хотели оформить нарушение, чтобы потом перевести его на строгие условия содержания. „Но не успели — меня обменяли“, — говорит Кевин.

„Слишком хорошо, чтобы было правдой“

Во вторник 23 июля Кевина на выходе из бани в колонии под Архангельском поймал начальник спецотдела колонии: „Говорит, что из управления [ФСИН] позвонили, чтобы ты написал срочно ходатайство [о помиловании], у тебя 20 минут. Я так понял, что кто-то приехал в колонию. После того как я отдал ему ходатайство, он побежал в штаб и кому-то это отдал“.

Уже в воскресенье, когда Кевин выходил из столовой, его остановил сотрудник ФСИН. „Говорит, сейчас на отряд пойдем, ты возьмешь зубную пасту, зубную щетку, тапочки. Обычно такой комплект готовится, кода тебя закрывают в ШИЗО. Я и подумал, что меня закроют в ШИЗО“, — рассказывает он.

Но Кевина закрыли не в ШИЗО, а в штабе колонии. Через шесть часов за ним из Архангельска приехал конвой, и в час ночи Лика из ИК-14 увезли. „Меня проводил замначальника [колонии]. Потому что я, возможно, довел начальника учреждения, и он ушел на отпуск“, — улыбается юноша. Сотрудник колонии не сказал Кевину прямо, что происходит: „Говорит: „Неужели ты не догадываешься“? А я говорю: „Я догадываюсь, конечно, но это слишком хорошо, чтобы было правдой“. Я подумал, что меня на расстрел повезут“, — повторяет он.

В Архангельске Кевина встретили люди из местного управления ФСИН. Один из них, полковник, сорвал с тюремной робы подростка бейджик с личными данными, вспоминает юноша. „И еще украл у меня ложку. Не знаю зачем. Может быть, для памяти. Сказал, вещи уже купишь себе, тебе они не нужны“, — передает Лик слова ФСИНовца. Кевин попросил оставить ему на память тюремный китель и кепку.

Дальше подростка в сопровождении двух сотрудников ФСБ посадили на самолет „Аэрофлота“, в московском „Шереметьево“ его встретил конвой ФСИН, после чего Кевина повезли в СИЗО „Лефортово“. Тех, кого включили в списки на обмен, собирали там. Кевин уже понимал, что перемещения связаны с его прошением о помиловании.

Кевин говорит, что в колонии стал постепенно забывать немецкий язык, но по пути в Анкару, в самолете, он разговорился по-немецки с Германом Мойжесом. Юрист Мойжес был обвинен в госизмене в мае 2024 года, и на момент обмена приговор ему еще не вынесли. СМИ писали, что он помогал россиянам получить вид на жительство в Европе. Сам Мойжес сказал, что пока не готов разговаривать с журналистами.

„Нас, можно сказать, спасли, — вспоминает тот полет Лик. — Смешанные чувства были в российском правительственном самолете. Потому что там еще были сотрудники ФСБ и обмен еще не закончился. Мы осторожно относились к ним, чтобы не провоцировать сотрудников, тем более они вооружены были в самолете“.

4 августа Кевин уехал из госпиталя Минобороны Германии, куда отправили на обследование освобожденных российских политзеков после обмена. Через день он встречал с цветами прилетевшую из России маму в аэропорту. Больше всего, пока он сидел в заключении, ему хотелось обнять маму.

„Она заплакала, даже сначала не обратила внимания на цветы. Я сказал, что все хорошо, чтоб она не переживала, я ее очень сильно люблю“, — рассказывает Кевин.

План на ближайшее будущее у юноши, который еще не провел на свободе и двух недель, уже есть — это учеба. „Я обязательно в школу пойду. Сейчас все инстанции, связанные со школой, на каникулах. Я звонил, чтобы записаться, но они пока закрыты“, — говорит Кевин.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.