Владимир Кара-Мурза: Когда говорят о пытках, многие представляют, как засовывают иголки под ногти. Но морально-психологические — посильнее физических

Владимир Кара-Мурза дал „Медузе“ первое большое интервью на свободе — о высылке и пытках. Цитируем небольшой фрагмент интервью.

Российский политик, историк и журналист Владимир Кара-Мурза провел в заключении два с половиной года. Суд посчитал его виновным в распространении „фейков“ про армию, „осуществлении деятельности нежелательной организации“, „государственной измене“ — и приговорил к 25-летнему заключению. Наказание Кара-Мурза отбывал в одиночной камере в Омске, в пыточных условиях. Он был уверен, что уже никогда не выйдет на свободу, но оказался в списке на обмен. Специальный корреспондент „Медузы“ Кристина Сафонова встретилась с политиком во Франкфурте-на-Майне и записала один из самых страшных рассказов о современной российской тюрьме.

„Полная изоляция от любого человеческого общения — это совершенно невыносимо“

Когда говорят о пытках, многие представляют, как засовывают иголки под ногти или бьют электрошокером. Но морально-психологические пытки бывают посильнее физических. И я могу сказать, что полная изоляция от любого человеческого общения — это совершенно невыносимо. Человек, как говорил Аристотель, — существо социальное. Нам нужно общение друг с другом так же, как еда, питье, воздух. Когда ты от этого полностью отрезан, то очень быстро — я буду говорить открыто — начинает ехать крыша. Теряешь концентрацию, начинают путаться мысли, приходит в голову какая-то дурь.

Книжки, как я думал, читать вообще невозможно. Путаются строки. Читаешь страницу и не понимаешь, что там написано, перечитываешь, потом еще раз и еще раз.

Писать в тюрьме тоже невозможно — бумагу и ручку выдают только на полтора часа в день. Все остальное время ты либо ходишь по маленькой камере, два на три метра, из угла в угол. Либо пытаешься читать, насколько это возможно. Либо просто сидишь и смотришь в стену. Причем сидишь на маленькой табуреточке, потому что в пять утра шконка прикрепляется к стене и открепляется только в девять вечера, когда нужно ложиться спать.

„Жена стояла с секундомером, чтобы ни один ребенок не говорил с отцом больше пяти минут, чтобы у каждого были эти пять минут“

Помимо полной изоляции от любого человеческого общения, это еще и постоянное нахождение в замкнутом пространстве. Ты все время сидишь в „шкафу“. Выводят тебя только на один час в день, если это ШИЗО, или на полтора часа в день, если это ПКТ. Маленький внутренний тюремный прогулочный дворик — по сути точно такая же камера, только вместо потолка решетка, сквозь которую видно небо.

Но это еще не все. Помимо постоянного замкнутого пространства, помимо вынужденного бездействия, помимо полной изоляции, статус ШИЗО, ПКТ или ЕПКТ означает полный запрет на телефонное общение с семьей. Это тоже очень советская традиция, когда власть в нашей стране борется не только со своими политическими оппонентами, но еще и с их семьями.

За два года и четыре месяца, что я просидел в тюрьме, я смог один раз поговорить по телефону с женой и два раза — со своими тремя детьми. На звонок дали 15 минут, и уже сейчас мне жена рассказала, что она стояла с секундомером, чтобы ни один ребенок не говорил с отцом больше пяти минут, чтобы у каждого были эти пять минут. Это пытка еще и для семей, не только для нас.

Большое интервью читайте на „Медузе“.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.