„Многие погибли. Еще больше погибнет“. Что думают и чувствуют украинцы на третий год войны? И верят ли они в победу так же, как раньше? Репортаж из Киева

В середине апреля в Украине ужесточили правила мобилизации — а незадолго до этого понизили призывной возраст с 27 до 25 лет. Одновременно даже украинские власти признают, что пакет военной помощи от США не сможет решить все проблемы ВСУ на фронте. Журналистка польского издания Gazeta Wyborcza Виктория Беляшина съездила в Киев и пообщалась с политиками, учеными и простыми украинцами, чтобы понять, что они чувствуют на третий год полномасштабной войны с Россией. С разрешения журналистки и ее издания Delfi публикует этот репортаж.

В этом тексте есть мат. Если для вас это неприемлемо, пожалуйста, не читайте его.

„Уже нет ни надежд, ни иллюзий“

„Хуй кацапам! Хуй войне!“ — сердито говорит Дмитрий и, то ли яростно, то ли беспомощно жестикулируя, сбивает со стола чашку. Он сразу извиняется: ругаться матом и рассказывать о войне в присутствии женщин и детей, по его мнению, неуместно. В купе поезда Киев — Хелм нас четверо: он, я, 25-летняя Алена и четырехлетний Макс.

Мы трое, считает Дмитрий, из другого мира. Мы не видели того, что видел он. Нам не приходилось бежать из оккупированного города, зная, что один неверный шаг может стоить жизни. А если не жизни, то здоровья, потому что российские солдаты, говорит он, не всегда убивали — чаще „просто пытали“. А еще проверяли телефоны — и если находили что-то, вызывавшее у них малейшее подозрение, избиения и пытки начинались заново. Они требовали благодарности, рассказывает Дмитрий, потому что принесли с собой „русский мир“ и порядок.

Мы знаем войну только из публикаций СМИ или рассказов вернувшихся с фронта, а ощущаем ее, только когда спускаемся в убежище в центре Киева, — поэтому смотрим на все по-другому, продолжает Дмитрий. И мы все еще верим в победу, потому что не видели погибших и не слышали криков тех, кого пытают.

Сам Дмитрий не верит в победу, хотя очень хочет до нее дожить — „но когда тебе за семьдесят, у тебя уже нет ни надежд, ни иллюзий“. Украина сама не справится, считает он, а Запад помогает недостаточно. Хотя, оговаривается Дмитрий, трудно сказать, можно ли еще перевернуть ход войны, ведь реальный шанс победить, по его мнению, был упущен в самом начале вторжения. Но тогда Запад „боялся, ждал, рассчитывал на переговоры с Путиным, компромиссы“. А теперь союзники устали от войны, у них свои проблемы. Они еще разговаривают с Владимиром Зеленским, но „это больше напоминает человека, который склоняется над просящим милостыню“:

Наших пацанов очень жалко. Многие погибли, и еще больше погибнет, потому что, пока Запад размышляет, Путин покупает ракеты и беспилотники, переводит экономику на военные рельсы и мобилизует все новые и новые группы беспомощных людей, которые умрут, если он им прикажет.

Но давайте спать, а то через несколько часов граница и пересадка на Варшаву. Нам надо будет показать пограничникам телефоны? Нет? А чемоданы проверять будут? А вот русские проверяли, все смотрели. Спокойной ночи, девочки, спокойной ночи, мальчик, мирного нам с вами неба.

«Нельзя даже пытаться ужиться с Кремлем»

Украинские власти смотрят на ситуацию не так, как Дмитрий. Советник главы офиса президента Михаил Подоляк говорит автору этого текста, что доверяет Западу — и что союзники в полной мере осознают угрозу, исходящую от России.

В то же время, признается политик, когда на Западе тянут с решениями о помощи Украине, у него «непроизвольно сжимается челюсть». В такие моменты ему самому начинает казаться, что далеко не все партнеры понимают, насколько серьезны последствия таких задержек. 

Поэтому Подоляк терпеливо продолжает объяснять союзникам, что жизнь в стране, где идет война, — это постоянный страх, боль, тревога и неопределенность. Хоть он и признает, что те, кто наблюдает за боевыми действиями с расстояния в несколько тысяч километров, никогда не смогут полностью это понять.

В то же время некоторые украинцы сами шутят, что в центре Киева ты в большей безопасности, чем в американском Белом доме, — несмотря на обстрелы и частые сигналы воздушной тревоги. Впрочем, даже в столице, которая далеко от фронта, война заметна сразу. Блокпосты, военные, мужчины и женщины с оружием, дети, играющие на полуразрушенной технике российской армии, тусклый свет в окнах зданий, правительственный квартал, для безопасности полностью погруженный в темноту. Но главное — ветераны, вернувшиеся с передовой: некоторые — без рук или ног.

Военный госпиталь находится в нескольких километрах от центра. Первое, что бросается в глаза, когда проходишь через ворота, — фреска, изображающая солдата с острова Змеиный, который, как считается, послал на хуй «русский военный корабль».

На территории больницы установлены наблюдательные посты. В первые недели вторжения, когда российская армия пыталась взять Киев, врачи покидали операционные, чтобы с оружием в руках охранять госпиталь. Но сегодня линия фронта проходит гораздо дальше, а у заведующего отделением травматологии Петра Никитина запланирована только одна операция, и он находит время, чтобы поговорить.

59-летнему Никитину нередко приходилось «собирать» подорвавшихся на мине солдат, при виде которых младшие врачи, по словам травматолога, в ужасе хватались за голову. Никитин уже забыл, когда в последний раз видел бойца, которому надо просто достать пулю из раны. Он отмечает, что это «многое говорит о характере этой войны». Ему кажется, что со времен Второй мировой ни в одной армии не было такого количества солдат с оторванными конечностями. Потому что мина, граната или осколок снаряда повреждают одновременно разные структуры и ткани. И когда в палату поступает пациент с ранениями ног, груди, живота и рук, нужно решить, что оперировать в первую очередь.

Никитин признается: он не всегда знает, что сказать матери или жене солдата, которого вылечил. Некоторые из них не благодарят, а со злостью и отчаянием спрашивают, что же он наделал, ведь «парня снова заберут на фронт». Врач не осуждает бойцов, которые не хотят вернуться на войну, — и боится спрашивать, что пережил солдат, который не рад, что его вылечили. 

Но есть и те, кто с нетерпением ждет возвращения на передовую. Такие бойцы сразу после восстановления отправляются в зону боевых действий и присылают Никитину фотографии в форме. Сам врач не знает, как к этому относиться. Для него война — это «что-то неестественное для человека». Может быть, рассуждает он, стоит прислушаться к тем, кто говорит о своем праве на демобилизацию и отдых. Одновременно Никитин понимает, что выхода у Украины нет — необходимо победить: «Мир с Путиным невозможен, нельзя даже пытаться ужиться с Кремлем».

С этим согласен и Николай Капитоненко — политолог из Института международных отношений Киевского государственного университета. В разговоре с автором этого текста он сразу отмечает, что провести новую волну мобилизации властям будет сложнее, чем в начале войны. В этом году, объясняет Капитоненко, потребуется пополнить ряды ВСУ сотнями тысяч бойцов. Но те, кто хотел воевать, «самые принципиальные и мобилизованные», уже ушли на фронт добровольцами. Мало кто из них тогда понимал, что им придется сражаться годами, предполагает политолог.

„И гражданским, и тем, кто воюет, нужна поддержка“

Война сейчас — это уже не освобождение территорий, а удержание линии фронта, и найти добровольцев для такой задачи гораздо сложнее, продолжает Капитоненко. Хотя украинцы не готовы идти ни на какие уступки в отношениях с Россией, многие, признает он, предпочитают „защищать территории с дивана, а не из окопа“. Если бы это было не так, в военкоматы по-прежнему стояли бы очереди, считает политолог.

Социолог Евгений Головаха — директор Института социологии НАН Украины — признается, что видит такую же тенденцию. Оптимистичные прогнозы на контрнаступление летом 2023 года, объясняет он, привели к довольно серьезному разочарованию в обществе: ВСУ не добились успехов, на которые все рассчитывали. Украинцам пришлось принять тот факт, что армию РФ быстро не победить. И это осознание сказывается на здоровье людей — как психическом, так и физическом. Падение уровня жизни из-за войны, хронический стресс и переживание утраты (у многих на фронте погибли близкие), по мнению Головахи, не способствуют „патриотическим порывам“.

Депутат от украинской оппозиционной партии „Европейская солидарность“ Николай Княжицкий тоже уверен, что у властей будут проблемы с мобилизацией: „Не могу сказать, что ситуация простая. Добровольцы, настоящие украинские патриоты, которые по зову сердца решили пойти в армию, либо воюют на фронте, либо погибли. Сейчас перед нами стоит задача мобилизовать еще больше людей для защиты родины от российской агрессии“.

Насколько успешным будет этот процесс, зависит от разных факторов, считает Княжицкий, и один из них — поддержка западных стран: „Если украинцы видят и чувствуют ее, их мотивация возрастает“. Не менее важно, подчеркивает депутат, чтобы украинцы „чувствовали заботу со стороны государства“:

Чтобы подготовить людей к участию в боевых действиях, необходимо обучение. Необходимо обеспечить финансовую безопасность солдат и их семей, чтобы они были уверены: если что-то случится, их близкие не останутся без помощи. И гражданским, и тем, кто воюет, нужна поддержка, чтобы справиться с утратой и горем.

21-летний Валерий из Житомирской области не подлежит мобилизации, но все равно старается вести себя как можно более неприметно. Сейчас, уверен он, любого мужчину могут прямо с улицы отвезти на полигон.

Валерий не хочет воевать, потому что не умеет и не верит, что подготовка может это изменить. Он признается, что его „мучает совесть“ и он часто спрашивает себя, справедливо ли, что другие спят в окопе, а он — „на чистой и удобной кровати“. В то же время он вспоминает рассказы знакомых о том, что в армии „хаос и бардак“ и бывает, что даже только что призванных новобранцев „бросают в ад“. Валерий добавляет, что не хочет вернуться с фронта домой с тяжелым ранением, и вспоминает своего одноклассника, которому пуля пробила легкое.

30-летняя киевлянка Олеся тоже думает о мобилизации с тревогой. Она боится за мужа, у которого, по ее словам, „хрупкая психика“. На войне можно потерять не только жизнь, руку или ногу, но и получить психологические травмы — а это, по мнению Олеси, самое страшное, что может случиться. Она рассказывает, как свекор ее подруги, который провел много месяцев на передовой, „сошел с ума“. Когда из-за ранения он вернулся домой, никто не мог понять, почему время от времени он удивлялся, что люди вокруг него живы.

«Каждый квадратный километр стоит все больше и больше»

Украинцы не «устали» от войны, уверяет координатор программы психологической помощи фонда помощи «Право на защиту» Анна Шийчук. Чувство усталости предполагает, что человек может избавиться от ее источника, а отдохнуть от войны невозможно. Тело и разум находятся в состоянии постоянной мобилизации, они всегда готовы к следующему взрыву или воздушной тревоге. По словам Шийчук, один из главных источников психологических проблем — неопределенность: никто не знает, как долго продлятся боевые действия и чем закончится война.

В ответ на вопрос, как попытаться понять, что чувствуют украинцы, киевский психотерапевт, поговоривший с автором этого текста анонимно, предложил представить, что вы просыпаетесь утром и понимаете, что в ваш дом ворвался человек с топором. «Под влиянием эмоций вы способны использовать в качестве оружия практически все что угодно. Вы находите в себе волю и силы вытолкнуть его из квартиры. Но что делать, если один и тот же человек приходит с топором каждое утро в течение двух лет?»

Руководитель проекта «Первый добровольческий мобильный госпиталь» Геннадий Друзенко признается, что все чаще задумывается о том, насколько обоснованы слова Владимира Зеленского о готовности сражаться «до последнего солдата» — и стоит ли эта борьба «стольких человеческих жизней».

«Каждый квадратный километр стоит все больше и больше. Если каждый день освобождается сто квадратных километров, это нормально. Тогда можно подумать, что война есть война, она убивает, калечит. Но воевать уже не за километры, а за метры? Бессмысленно. Нужно воевать в тех границах, которые мы в состоянии защитить», — говорит Друзенко.

Он считает ошибками и другие действия украинских властей: «фетишизацию» границ, коррупцию, неправильное инвестирование в военную промышленность и слишком высокую зависимость от Запада. «Мы не можем ждать беспилотников. Мы должны производить их сами», — уверен Друзенко.

Около 60% украинцев продолжают поддерживать Зеленского, а более 90% доверяют армии, говорит социолог Евгений Головаха. Но есть и те, кто считает, что Украина могла бы стать безопаснее и стабильнее, если бы ее возглавил человек, воевавший на передовой. Например, бывший главком ВСУ Валерий Залужный, отстраненный от командования украинской армией в начале февраля 2024-го. Эта отставка вызвала в Украине много споров — и подозрений, что Зеленский добился ухода Залужного с поста, потому что популярность главкома в обществе стремительно росла.

Однако Головаха напоминает: ни Зеленский, ни кто-либо другой не ответит людям на вопрос, как события будут развиваться дальше. Ранее, признает украинский политик, попросивший автора этого текста об анонимности, «украинцы соблазнились обещаниями бескровной и легкой победы». Эта вера, в первый год войны ставшая своеобразным топливом для общества и бойцов ВСУ, в итоге привела к ослаблению единства. По оценке этого собеседника, украинцы, довольные первыми успехами, переложили ответственность за победу на военных и политиков — и решили, что война все-таки не коснется каждого.

Такое отношение особенно заметно в Киеве. Столичный журналист анонимно признается, что «испытывает смешанные чувства», когда наблюдает, как мужчины призывного возраста в пабах и ресторанах «наслаждаются гражданской жизнью». Если заглянуть в случайные заведения, за столиками действительно можно увидеть семьи, пары, группы коллег. А каким-нибудь субботним вечером в популярном баре «Пьяная вишня» в центре Киева трудно поверить, что война близко. Правда, военные в форме иногда заходят внутрь погреться, а около 11 вечера персонал просит гостей расходиться: «Извините, комендантский час в силе». 

Политолог Николай Капитоненко отмечает, что отношение украинцев к войне и победе во многом зависит от расстояния до линии фронта: для тех, кто живет рядом с зонами боевых действий, день без обстрелов уже маленькая победа. Чем больше расстояние, тем выше требования и ожидания. Некоторые жители отдаленных от фронта областей Украины, например, по-прежнему не только требуют возвращения к границам 1991 года, но и уверены, что война должна закончиться «распадом России».

* * *

Верят ли украинцы в победу? По словам социолога Евгения Головахи, 67% не готовы идти ни на какие уступки России. Это совсем немало, но в 2022 году так ответили почти 90% респондентов, а в 2023-м — 84%.

«Что дальше?» — спрашиваю я у каждого своего собеседника. «У нас нет выбора. Мы можем либо бороться за каждый квадратный метр и остаться Украиной, либо прекратить борьбу и исчезнуть, потому что Путин отказывает нам в праве на существование», — примерно так говорят все.

Алена, пассажирка поезда Киев — Хелм, хочет верить в победу, потому что «иначе нет смысла жить», но боится, что она никогда не наступит. «У русских есть все: новое оружие, старое оружие советской эпохи, люди, которых они могут мобилизовывать бесконечно. У нас ничего этого нет», — говорит украинка.

21-летнему Валерию тоже трудно поверить в победу, хотя он подчеркивает, что нельзя допускать ничего другого. Веру подрывают периодические проблемы с поставками с Запада. А Россия, по мнению собеседника, всегда сможет получить то, что ей нужно, и бросить в бой «пушечное мясо — пленных, татар и бурятов, на которых всем наплевать».

Михаил Подоляк в ответ на просьбу описать день победы Украины долго думает, а затем очень серьезно отвечает: «Это будет и радостный, и печальный день. Цена, которую платит Украина, невообразимо высока. Только когда война закончится, мы в полной мере осознаем это».