– Когда снизятся цены? И снизятся ли?

– История человечества показывает, что цены обычно не снижаются, но они могут перестать расти и оставаться на определенном стабильном уровне. По мнению экономистов, вместе с экономическим ростом у нас продолжится рост цен, а потом, по некоторым позициям, может быть, даже чуть-чуть снизится. Но общий уровень будет все равно тот, что достигнут.

С точки зрения надежды

– Стоит ли брать кредиты в таком случае – как потребительские, так и жилищные?

– Не стоит ждать, что у нас снова будут почти нулевые ставки Еврибора, очень маленькая банковская маржа будет и будут давать дешевые кредиты – такого не будет.

С макроэкономической точки зрения, логика в кредитной политике такая: кредитная ставка всегда чуть выше, чем инфляционный показатель. Это называется плюсовой уровень реального кредита. Если сейчас предполагается, что инфляция снизится к концу года до 3%, то кредиты будут со ставкой выше 3%, какой бы ни был Еврибор. Для всех – и для предприятий, и для граждан.

– То есть если человеку нужно брать кредит, то лучше ближе к концу года?

– Да, с точки зрения надежды на то, что в связи с объективными показателями Еврибор будет понижаться во второй половине года, то, конечно, это логично.

Куда пойти работать?

– Сейчас одно за другим идут сокращения. А в кризис обычно активизируются сетевые фирмы. Стоит ли ввязываться в сетевой маркетинг – особенно тем, кто потерял работу?

– У меня просьба к читателям: ради Бога, не влезайте в это! Это классическая ситуация – раздолье для разных мошенников в сложные времена. Их становится все больше, технические возможности тоже растут, схемы влияния уже не такие примитивные, как раньше. Люди легковерны, хочется как-то быстро восполнить недостаток средств. Поэтому они попадают на этот крючок, а выбраться из этого очень сложно. Это все деньги в основном бедных людей.

– А если человек потерял работу, на кого идти переучиваться?

– Скажем так: человек, который уже имеет опыт работы и психологически настроен на работу, в конце концов ее найдет. Сложно переучиться и выйти, например, на уровень программистов (к тому же это – тоже уходящая профессия из-за искусственного разума). Бытовые вещи никуда не пропадут, и люди будут продолжать заниматься в сферах ручного труда, не связанного с автоматизацией. И, конечно, искусность мастеров всегда будет востребована.

Что касается молодежи, тут сложнее, потому что еще нет ни опыта, ни желания. И нет привычки работать. Я слышу от предпринимателей довольно печальные истории про молодых, которые формально, может быть, даже имеют образование, но желания работать нет. Поработав две-три недели, вдруг сообщают, что надоело.

Предприниматели уже начинают присматриваться к этим людям, прежде чем заключить договор. Потому что боятся подобных подвохов. С точки зрения предпринимательства, психология поколения изменилась в худшую сторону.

Много говорят о тех, кто создает стартапы, свой бизнес – о позитивных примерах. Но кроме них есть и двадцать с лишним тысяч молодых людей без образования, которые ничем не заняты. Это страшно. Особенно учитывая, что в стране нехватка рабочих сил.

Постоянное временное

– Всех волнуют налоги. Пенсии повышают и одновременно рассматривают возможность взимать с пенсионеров налог.

– Классическая схема работы в кризисных условиях выглядит следующим образом: в хорошие времена правительство из экономики деньги вынимает, в том числе – через налоги. В плохие времена оно пытается помочь или хотя бы не мешать. И точно не ухудшает условия ведения бизнеса, в том числе – за счет дополнительного налогообложения.

– То есть у нас все наоборот?

– У нас все наоборот, тут даже комментировать нечего. А насчет того, что денег не хватает, я замечу: с последнего кризиса государственный бюджет вырос больше чем в два раза. Последний бюджет, который сейчас работает, вырос больше чем на миллиард. И когда вам говорят, что это – из-за оборонных расходов, то это неправда. Оборонные расходы – только одна пятая или одна четвертая часть. Все остальное – что-то другое.

Это при том, что не инвестируется, не строится инфраструктура и так далее. Куда эти деньги уходят?

Меня это подводит к известной мысли Уинстона Черчилля, который известен своим изречением, что сколько бы ни было в государственном бюджете денег, все равно всегда мало.

Надо что-то предпринимать, изменить подход к бюджетной политике, нужна государственная реформа. В первую очередь сейчас нужно не усложнять жизнь бизнесу, чтобы быстрее происходило восстановление из кризиса.

Отыграть назад налоги почти никогда не удается, хотя они и вводятся изначально на время. Вспомним, налог с оборота в предыдущий кризис ввели временно, но он до сих пор 20%, а сейчас еще на 2% подняли. Живем.

– Некоторые партии предлагают ввести налог на суперприбыли банков…

– Временно – почему бы нет? Вполне. Это, так сказать, не заработанные деньги, а за счет Еврибора, который является объективным фактором вне действия конкуренции или других экономических механизмов.

Где дно?

– По данным Департамента статистики, годовой показатель падения экономики составил 3%, и экономика еще не достигла дна. А что считать дном? Какой самый пессимистичный сценарий?

– По разным прогнозам экспертов, минус 1–1,5% в текущем году. Вот тогда будет дно. Оно наступит на самом деле где-то в середине года. А дальше начнется уже, по всей видимости, небольшой подъем. Вся Европа начнет подниматься, по всем прогнозам, и это означает, что и мы тоже.

Но в этом году – еще дно. Почему? Потому что наши ближайшие рынки тоже в кризисе, особенно финский и шведский.

– Считается, что европейская экономика в первую очередь движима Германией и немецкими показателями. Что должно случиться в Германии, чтобы и на нас это сказалось позитивно?

– Самый большой вопрос – это восстановление немецкого экспорта. Германия консолидирует для экспорта промтовары со всей Европы, в том числе – из Скандинавии. Так, шведы работают на более высоком уровне подряда для немцев, а мы, на более низком уровне подряда, – на шведов, чтобы они включали нашу продукцию в немецкие поставки.

Немецкая индустриальная продукция, которая шла как на развитые, так и на развивающиеся рынки, сократилась. И в прошлом году немецкая экономика ужалась. Теперь в Германии начали восстанавливать экспорт: это связано, в том числе, с тем, что восстанавливается Китай – ведь в эту страну идет значительная доля немецкого экспорта.

Для нас это означает, что примерно к середине года этот процесс отразится и на нашей экономике. Это дополнительный аргумент, почему мы думаем, что в этом году восстановимся до определенного уровня, а в следующем году ожидаем рост.

– А что касается нашего экспорта? Экспорт в Россию из Эстонии, как известно, упал до рекордно низкого уровня, и товарооборот снизился на 38%. Но в целом экспорт вырос. За счет чего?

– Вырос, потому что частично был восполнен экспортом в третьи страны, например Средней Азии и Закавказья, откуда, по всей видимости, держал путь в Россию.

Кризис в ведущих отраслях

– Можно ли компенсировать недостающий товарооборот? Есть варианты?

– Нет, это очень сложно, потому что упал еще один сектор, который очень важен в эстонской экономике, – это деревообрабатывающая промышленность. Это связано со скандинавскими, а не с восточными рынками. Мы наблюдаем, как каждый месяц два-три предприятия, которые раньше успешно экспортировали в Скандинавии, вылетают в трубу или заканчивают свою деятельность, прежде чем вылететь в трубу. Это влияет на общую картину, потому что доля деревообрабатывающей промышленности у нас в экспорте была довольно высокая.

– С чем связано такое положение дел?

– Потому что строительные материалы и готовые деревянные дома шли в Скандинавские страны. Но из-за мультикризиса, который охватил Европу, потребление упало. И в свою очередь сократилось строительство. И продолжает сокращаться. Это происходит в Швеции, Финляндии, а также в Норвегии, где наряду со Швецией находится значительный рынок экспорта готовых деревянных домов и конструкций.

Это очень важная составляющая. В связи с сокращением прекратились наши поставки. В Швеции теперь не строят из дерева и не используют деревянные конструкции, как и другие стройматериалы, которые мы туда экспортировали, так много, как раньше. И деревянные дома люди стали покупать меньше.

– Какие отрасли могли бы удержать экономику на плаву и помочь выбраться из кризиса?

– Частично – новая экономика. Я имею в виду сектор стартапов и информационных технологий. Он тоже ужимается, но все же продолжает работать, значит, и удельный вес в экспорте не снижается в отличие от других секторов.

Кризис только начинает завершаться в Европе в целом, а мы в первую очередь привязаны к евросоюзному рынку. Евросоюз составляет около 75–78% нашего экспорта. И если там сократился спрос, то ничего не поделать. Сложно восстановиться за счет каких-либо внутренних мер.

– Почему держится сектор информационных технологий?

– Он вообще в основном ориентирован на экспорт. Дело в том, что если товарный экспорт у нас сжался, то экспорт услуг, наоборот, возрос в стоимостном выражении.

Если услуга подорожала, то и её экспортная цена выше. И в этом смысле вполне возможно, что на самом деле производство услуг в количественном выражении не увеличилось, но из-за того, что цены поднялись по всей Европе и мы тоже повысили цены, экспорт услуг вырос.

Но это не решает проблему. Потому что главный сектор, который пострадал, это – обрабатывающая промышленность, которая вместе со строительным сектором составляет 34% нашего валового продукта. Эти два сектора тянут экономику вниз.

– В марте обанкротилась старейшая в Эстонии строительная фирма. Можно ли назвать банкротство тенденцией последнего времени?

– Банкротство взросло по всей Европе, во всех странах. В этом нет ничего странного. Мультикризис начался в связи с пандемией, но во время пандемии предприятиям оказывали помощь. И после пандемии последовал небольшой подъем. Но потом пришла война, продолжила расти инфляция. Плюс энергетические цены. Предприятия израсходовали все свои резервы. К тому же в условиях дефицита рабочей силы они бы вынуждены повышать зарплату из-за инфляционного давления. Была надежда, что подъем в экономике начнется раньше, но его по-прежнему нет.

И спад в экономике в целом будет продолжаться еще год, хотя и в меньшей степени. Резервы истощены, получить кредит сложно и он излишне дорогой, но рынки сократились, товар простаивает, зарплаты нужно повышать – в этой ситуации для предприятия логичный выбор – свернуть свою деятельность.

Замкнутый круг

– За счет чего растут зарплаты и можно ли остановить этот рост? Государство может на это повлиять?

– Не думаю. Это политический вопрос. В демократических странах остановить рост зарплат довольно сложно. В предыдущий экономический кризис, в 2008–2009 годах, когда на 14% уменьшился валовой национальный продукт, в том числе и зарплаты срезали. Но, во‑первых, то была временная мера; во‑вторых, экспортная экономика начала быстро восстанавливаться; и, в‑третьих, все эти меры были приняты ради объединяющей цели – войти в Еврозону. Для этого мы должны были привести в порядок все финансовые показатели.

Когда я об этом рассказываю, встречаясь с зарубежными экспертами, особенно из Европы, они удивляются: «Вы сократили зарплаты? Как это вообще возможно?»

Или возьмем пример Финляндии. В условиях кризиса правительство хочет изменить условия трудовых договоров, и это повлияет на зарплаты. Что мы видим? Забастовки. Жизнь останавливается.

В следующем году рост зарплат продолжится несмотря ни на что. Частично это еще связано с одним фактором, о котором мало говорят. А именно: по демографическим причинам у нас не хватает квалифицированной рабочей силы. И когда нужно привлечь или удержать работников, то в первую очередь повышают зарплаты.

Это не обычный кризис, когда безработица быстро растет, и из-за этого зарплата практически сразу останавливается, потому что люди держатся за свои рабочие места. Сейчас даже в условиях кризиса найти работу квалифицированному работнику не проблема. И этот факт меняет ситуацию с зарплатами.

Растут зарплаты – растут цены. И рост цен, в свою очередь, влияет на рост зарплат. Замкнутый круг. В Эстонии инфляция была более чем в два раза выше, чем в Европе.

За период мультикризиса, начиная с 2020 года, по последним расчетам, эстонская инфляция опередила европейскую в сумме на 20%. Это очень много. И общий инфляционный уровень у нас повысился на 38%. В Европе была высокая инфляция, а у нас была в разы выше. И в результате наша инфляция повлияла на все процессы.

К тому же у нас выросли энергетические цены, цены на коммунальные услуги – на 48%. Выросли цены на продовольствие. Все это основные статьи расходов, которые держат общий инфляционный уровень – то, из чего состоит расчетная база инфляции. А тут еще деньги подорожали из-за ставок, которые подняты для евро, и сейчас очень медленно снижаются.

Эстония зависит от экспорта и от внешних условий экономики.

– Инфляция снизилась с 5% до 4%, по данным Евростата. Как эти цифры понять рядовому потребителю?

– Наша инфляция всегда на процент или полтора выше средней европейской. Подчеркиваю: средней европейской, не общей. А у нас ситуация такая, что агломерация Большого Таллинна – Таллинн плюс кольцевые самоуправления вокруг Таллинна – так называемый «золотой круг» Таллинн и Харьюмаа – это 132% от среднеевропейского уровня. Не только по ценам, но и по уровню жизни в целом. Мы уже догнали и даже обогнали среднеевропейский уровень. А, например, в Юго-Восточной Эстонии – уровень в два с половиной раза ниже. Но инфляция – для всех одинаковая.

Общий тренд такой, что надо подтягивать другие регионы, и Эстония будет всегда чуть-чуть опережать своим инфляционным показателем среднеевропейский уровень.

«Мы и так привлекательны»

– Что касается регионов: как поднять Ида-Вирумаа, где самый высокий уровень безработицы и зарплаты меньше?

– Как хорошо сказал кто-то из экономистов, в Ида-Вирумаа нужна специальная программа для выравнивания условий.

Дело в том, что экономика всегда развивается гнездообразно, кластерами. В результате естественным образом появляются такие кластеры, как Таллинн и Харьюмаа. Это естественное экономическое развитие. Для отстающих регионов нужны специальные меры, которые выравнивали бы географическую разницу. С учетом индустриальной, так сказать, подоплёки на Северо-Востоке в первую очередь необходимо создавать специальные условия для промышленных инвестиций. А мы только что, как вы знаете, уступили Латвии проект деревообработки по новым технологиям…

Сам завод пригодился бы даже не для Северо-Востока, а для Юго-Востока Эстонии, который тоже отстает, и этот проект был бы для него чрезвычайно важен. Конечно, Юго-Восток все же примет участие в проекте тем, что будет вырабатывать сырье для завода, но ведь главный доход не в сырье или его перевозке, а в том, что из сырья будут делать высокий рафинад, который много где используется, и его можно продавать по неимоверно высоким ценам. Мы могли на этом заработать.

– Почему мы упускаем подобные проекты?

– Наша главная проблема – в том, что за тридцать лет успешного, в принципе, развития у нас создалась иллюзия, что ничего особо делать не надо. Мы и так привлекательны – мол, приходите, предприниматели, и работайте, мы мешать не будем, но и помогать не собираемся.

Но в мире существует конкуренция за инвестиции и мозги. И в том, и в другом случае те, кому это больше нужно, больше напрягаются, больше принимают специальных мер на государственном уровне, чтобы привлечь желаемое. Сегодня реальная картина такова, что крупные проекты, например, расширение ABB в Эстонии или планы Ericsson (ABB – швейцарский электротехнический гигант; Ericsson планирует строительство производственно-технологического центра стоимостью 155 млн евро – прим. ред.), – это, во‑первых, годы работы; во‑вторых, есть причина, почему для них это выгодно. Как инвесторы они всегда сделают выбор в пользу более выгодного варианта. На уровне государственной политики мы часто об этом забываем.

Период естественного саморазвития в условиях благоприятной среды начинает заканчиваться, конкуренция ужесточается, и нам придется менять парадигму в пользу специальных дополнительных мер, привлекающих и инвесторов, и мозги.

– Как обстоят дела с транзитом?

– Плохо… Транзит самый первый пострадал из-за войны. Транзит должен переориентироваться, ничего не поделаешь. Значит, логистический сектор теперь должен видеть потенциал там, где раньше не замечал. То есть направления другие, не восточные.

Восток все равно остается, но третьи страны. С российским рынком, предполагаю, сложности будут продолжаться еще относительно долго.

Кетчуп с горчицей

– В то же время у нас вырос импорт некоторых российских продуктов, например, кетчупа, томатного соуса, горчицы…

– Это не санкционная тематика. И, наверное, это было целесообразно с экономической точки зрения. Когда есть выгода, бизнес всегда находит вариант. 

– Эстония предлагала полное торговое эмбарго в каждом пакете санкций против России. Что будет, если это предложение примут?

– Если это делать, то делать всем странам, а не по отдельности. Бизнес – как вода. Он течет туда, куда может. 

Если мы, например, закрываем полностью эстонский канал, а латвийские и финские продолжат работу, то нам от этого только вред. Значит, нужно договариваться, чтобы это была единая политика.

– Куда вкладывать деньги? Во что инвестировать?

– Классика – в условиях кризиса и в условиях инфляции, которые у нас сейчас наблюдаются, люди ищут тихую и спокойную гавань в драгоценных металлах, ювелирных изделиях, временных долговых обязательствах таких государств, как США, или же в недвижимости и в товарах долгосрочного пользования.

А желательно подумать еще и том, чтобы куда-то вложиться. Фирмы, которые в такие времена выживают, потом быстро растут. 

В первую очередь стоит обратить внимание на фирмы, действующие в сфере насущных потребностей – как людей, так и государства, а также в инвестиционные фонды. Но не в любые, а в солидные и проверенные.

Поделиться
Комментарии