„Вика тщательно отобрала „фейки“, не осознавая свои действия“. Суд отправил петербурженку в психиатрическую больницу за пост во „ВКонтакте“
(11)
Викторию Петрову осудили за перепосты в соцсетях, но отправили не в тюрьму, а в психиатрическую лечебницу. И это не единственный случай, когда в России лечение используют как наказание в политических делах. Би-би-си разбиралась, как работает эта система.
29-летнюю петербурженку обвиняли в „фейках“ о российской армии за пост в соцсетях. В марте 2022 года она опубликовала у себя во „ВКонтакте“ пост, где осуждала войну в Украине и российское руководство, которое начало вторжение. К посту прикрепила ролики из разных ютуб-каналов — в том числе украинского журналиста Дмитрия Гордона (признан российскими властями „иноагентом“), политика Максима Каца и журналиста Александра Невзорова (последние двое не только признаны „иноагентами“, но и осуждены за „фейки“ об армии).
В мае 2022 года Петрову арестовали, она провела в СИЗО больше года. А осенью 2023 года, еще во время судебного разбирательства, девушку перевели в психиатрическую больницу — так решил суд.
В больнице с ней обращались жестоко, рассказала адвокат девушки Анастасия Пилипенко: „Ее заставили раздеться для „телесного осмотра“ при мужчинах из числа медицинского персонала — хотя рядом достаточно было и женщин. На просьбу хотя бы дать сменить перед этим прокладку, потому что начались месячные и кровь уже течет по ногам, смеялись и издевались над Викой все — мужчины помладше и постарше, женщины около сорока и около шестидесяти“.
По словам адвоката, Виктории заламывали руки за отказ принимать душ в окружении мужчин-сотрудников больницы, потом привязали к кровати и кололи вещества, от которых она два дня почти не могла говорить. Издевательства прекратились только после того, как о них начали говорить и писать в СМИ.
Как в деле Петровой появилась психиатрия
В деле Виктории Петровой из рутинного мероприятия — психиатрической экспертизы обвиняемой — выросла огромная проблема.
Следственный комитет, как правило, назначает психиатрическую экспертизу на стадии предварительного следствия большинству обвиняемых. Правда, обычно это амбулаторная процедура: к сидящим в СИЗО приезжают специалисты, вся их работа происходит в один день, адвокат может при этом присутствовать. Но в случае Виктории все пошло не как обычно: психиатрам потребовалось больше информации, и они забрали девушку в больницу на месяц.
В этом случае адвокату стало намного сложнее контролировать, что происходит с подзащитной. „Я по УПК (Уголовно-процессуальному кодексу —Би-би-си) не лишена возможности присутствовать при экспертизе в стационаре. Но она проводится месяц. Врачи наблюдают ее круглосуточно, работают каждый день. Я же не могу тоже лечь на месяц в больницу“, — объяснила Би-би-си Анастасия Пилипенко.
В итоге при обследовании в стационаре психиатр „вольно“ истолковал ответы Виктории, рассказывает адвокат. И в своем заключении экспертизы врачи пришли к выводу, что Петрова бывает не способна руководить своими действиями и отвечать за них, да еще и опасна для себя и окружающих. Никакого обоснования своим выводам они в заключении не привели.
Виктория с адвокатом отбивались от этой экспертизы в суде, требовали вызвать в суд психиатров, чтобы они объяснили, почему сочли Викторию невменяемой. Они надеялись, что суд исключит экспертизу из числа доказательств и назначит новую, но этого не случилось.
Адвокат Пилипенко настаивала, что обвинение в „фейках“ теряет всякий смысл, если Виктория в тот момент была невменяема. „В порыве ненависти к президенту, а значит и ко всей стране в целом, Вика тщательно отобрала „фейки“, то есть заведомо недостоверную информацию, хитро проверила её через вражеские источники, трезво оценила слова Конашенкова как ложь и потом опубликовала свои посты, осознавая, что они доступны неопределенному кругу лиц. Но в какой-то из этих моментов она всё же не осознавала свои действия и не могла ими руководить, то есть была в состоянии невменяемости“, — ернически описывала она картину, которую рисовало следствие.
Но этот аргумент суд тоже не услышал.
Удобная система для следствия и суда
Система психиатрии регулярно используется в политических делах., это удобно для следствия и суда, считает адвокат Пилипенко.
Вообще-то в России психиатрическая помощь добровольная. Но исключение, когда спрашивать согласия пациента не надо, — это как раз если лечение назначается по решению суда.
Мнение психиатров некому проверить или подвергнуть критике — и это хорошо видно по делу Виктории Петровой. По закону суд не обязан слушаться экспертов, но на практике, признает адвокат Анастасия Пилипенко, судья обычно слепо верит специалистам, проводившим экспертизу.
Психиатрам, что важно, даже не нужно доказывать связь диагноза и предполагаемого преступления. „Человек просто от бедности украл продукты в магазине, и у него есть расстройство психики, и все, он отправляется на бессрочное принудительное лечение, — описывает ситуацию Пилипенко. — Эта конструкция позволяет применять эту схему и в политических делах“.
Впрочем, если человека признают невменяемым на момент совершения преступления, это не делает его недееспособным на всю жизнь. То есть, выйдя из больницы, он сможет жить как раньше и принимать решения о своей жизни.
Условия содержания в психиатрической больнице мягче, чем в СИЗО. Впрочем, побывавшие там люди рассказывают о тотальном контроле, которого нет даже в тюрьме.
„Меня засунули в палату и в этот же день дали какие-то таблетки. Я не знаю, что это были за таблетки, но не пить их нельзя было: там прямо при враче надо было пить и рот показывать, — в интервью „Настоящему времени“ (в российском реестре „иноагентов“) рассказывала журналистка издания Sota Анастасия Кашкина, оказавшаяся в психиатрической больнице (сначала добровольно, но когда она захотела покинуть больницу, учреждение обратилось в суд, и девушку оставили там уже принудительно). — Меня в туалет водили под ручку и сидели напротив, смотрели, как я делаю свои дела. В общем, первое, что я увидела, — это чертов фильм ужасов с полным ограничением каких-либо действий. У меня забрали вообще все, мне оставили только пачку влажных салфеток и одну книжку, нарядили в какую-то бабушкину сорочку и дали старый вонючий халат. И пару трусов, которые я периодически просто стирала в раковине“.
В больнице на человека легче оказать давление, чем в СИЗО, что и произошло с Викторией Петровой. „Если в СИЗО на человека давят, то через сокамерников. Чтобы сотрудники СИЗО хоть пальцем тронули подзащитных — такого у меня не было“, — вспоминает адвокат Анастасия Пилипенко. В колониях, впрочем, об избиениях и сексуализированном насилии много раз рассказывали заключенные, и даже публиковались видеозаписи пыток. В больнице младший медперсонал — санитары — вообще не считаются должностными лицами, объясняет адвокат Пилипенко. Значит, уголовная статья за превышение полномочий на них не распространяется, и их сложнее привлечь к ответственности.
„В СИЗО я могу посещать клиента хоть пять дней в неделю, а в психиатрическом стационаре для посещения выделены только два дня. В случае с Викой в четверг ее перевели из СИЗО в больницу, в субботу она рассказала родственникам [про жестокое обращение], и дальше попасть к ней я смогла только в среду“. С другой стороны, зафиксировать травмы Виктории оказалось легче, чем в СИЗО: в больницу, в отличие от тюрьмы, адвокат имеет право приносить телефон и фотокамеру.
Еще одна удобная для следователей деталь: когда в деле появляется психиатрический диагноз, суд закрывают от публики. Решения о принудительном лечении суды не обязаны публиковать, в отличие от приговоров. То есть у общественности очень мало инструментов, чтобы понять, насколько широко распространена эта практика и увеличивается ли число случаев, когда по „политическим“ статьям людей вместо колонии отправляют на лечение.
Как психиатрию используют в политических делах
Правозащитная ассоциация „Агора“ (признана российскими властями НКО-“иноагентом“ и нежелательной организацией) еще в 2016 году публиковала доклад о возвращении карательной психиатрии для политзаключенных. В нем отмечалось, что суд и следствие стали использовать угрозу помещения в психиатрический стационар как способ давления на обвиняемых. А число психиатрических экспертиз стабильно растет с 2004 года, в 2014 году был зафиксирован резкий скачок до 11,5%.
Люди, которые попадают в эту систему, обычно пропадают из новостной повестки. Так, за шаманом Александром Габышевым из Якутии следила вся страна, когда в 2019 году он шел пешком в Москву „изгонять Путина“. Но затем его арестовали, а в 2021 году шамана по решению суда отправили на психиатрическое лечение, и с тех пор нем почти ничего неизвестно, кроме того, что он по-прежнему в больнице.
Людям, выступившим против войны, тоже назначают принудительное решение. Весной этого года суд в Тверской области отправил в психиатрическую больницу Сергея Колина из-за попытки вступить в легион „Свобода России“ (то есть воевать против России на украинской стороне). С тех пор никаких новостей о нем не было.
В октябре 2023 года суд назначил лечение в стационаре нижегородскому активисту Алексею Оношкину, опубликовавшему во „ВКонтакте“ пост о российском обстреле драмтеатра в Мариуполе, в подвале которого прятались люди. Суд усмотрел в посте „фейки“ о российской армии.
Психиатрическую экспертизу в стационаре — как было у Виктории — сейчас проходит доктор физико-математических наук Сергей Абрамов, ученый, занимающийся разработкой суперкомпьютера. Его арестовали за перевод денег запрещенной организации. По данным источников „Коммерсанта“, речь идет о донате ФБК (структура Навального признана в РФ экстремистской организацией). Экспертиза длится месяц, но этот срок может быть продлен.
Важно, что решение суда о принудительном лечении — это бессрочный приговор, в отличие от тюрьмы. В ноябре 2023 года эту норму закона подтвердил Конституционный суд. Человек будет находиться в стационаре, пока врачи не решат, что ему стало лучше. А их решение некому оспаривать.
„Без четких правовых критериев определения срока принудительного лечения в стационаре даже при внутреннем убеждении, что пациент в нем более не нуждается, его как правило удерживают там не менее половины срока, который он бы получил в виде лишения свободы, если был бы признан вменяемым. А чаще всего — полный срок, — говорилось в докладе „Агоры“ еще в 2016 году. — Продление пребывания в стационаре каждые шесть месяцев при этом является абсолютной формальностью. Суд будет продлевать его ровно до тех пор, пока лечащий врач в суде не скажет, что пациент в лечении не нуждается“.
Адвокат Пилипенко говорит, что ее подзащитная Виктория Петрова предпочла бы больнице тюремный срок — потому что в случае тюрьмы хотя бы знаешь, когда тебя выпустят.
Но свое последнее слово на суде 21 декабря Виктория использовала не для того, чтобы привлечь внимание к себе. Она говорила вообще не о себе, а о войне. Настаивала, что невозможно никого спасать, убивая десятки тысяч человек и разрушая все вокруг, что рано или поздно все военные преступления будут расследованы. И потребовала от Путина и российских властей немедленно остановить боевые действия в Украине.
