Как жили в детдомах Сибири дети депортированных поляков, немцев и жителей стран Балтии

Массовая депортация народов была одной из форм сталинских репрессий. Людей принудительно переселяли в отдалённые территории с непривычным для них, обычно суровым, климатом. Сибирь стала одним из таких мест. В Томске в 1930-1940 годах работало два детских дома для детей депортированных поляков, немцев Поволжья, молдаван и жителей стран Балтии, пишет литовский Delfi.

На сайте музея „Следственная тюрьма НКВД“ опубликованы воспоминания двух воспитательниц — младшей группы Польского детского дома Раисы Вдовиной и Чаинского детского дома для детей спецпереселенцев из стран Балтии, Молдовы и немцев Поволжья Валентины Девяниной. Педагоги рассказывают, как был устроен быт детей „врагов народа“ в казённых домах. Их родители погибли во время войны и депортации или сидели в тюрьмах.

„Люди Байкала“ публикуют воспоминания очевидцев в рамках проекта „Последний свидетель“. В советское время было две волны депортации поляков — в апреле 1936 года и 1940–1941 годах. Во время первой волны выселяли поляков и немцев из приграничных районов СССР. Во время второй — только поляков, живших во вновь присоединённых районах Западной Белоруссии и Западной Украины. По данным российских властей, принудительно переселили 389 тысяч человек и 39 тысяч из них умерло, не пережив переселения.

Их детей, ставших сиротами, помещали в специальные детские дома. Детский дом для детей польских спецпереселенцев существовал в Томске в 1942-1944 годах. Одной из воспитательниц там была местная жительница Раиса Вдовина. В 1990-е годы она записала воспоминания, которые вошли в архив томского музея „Следственная тюрьма НКВД“. Раису Вдовину направили на работу в Полский детский дом через гороно в 1943 году. После окончания факультета русского языка и литературы 40-летняя Раиса Вдовина работала в вечерней школе и на дошкольных курсах. Воспитательницей в „иностранный дом“ её позвала инспектор гороно Полина Новоселова. Дала ей день на раздумье. Раиса согласилась: ей нужна была работа. Муж погиб на фронте, Раиса осталась одна с пятилетней дочерью.

„Иностранным домом“ оказался Польский детский дом. На следующий день Раису представили остальным сотрудникам, среди которых были поляки. Та им сразу понравилась, про неё сказали, что она им подходит, „производит впечатление культурной особы“. Раиса вспоминала, что в ней оценивали всё, даже одежду. „Это уже война была, настолько был голод в городе, что люди продавали всё. Но я сохранила своё пальто, — писала в воспоминаниях Раиса Вдовина. — Оно ношеное было, но производило впечатление нового. Драповое темно-синее пальто и темно-синяя шляпа английского фасона. Потом, когда я разделась, они обратили внимание на то, что я в туфельках приехала и шерстяном платье с гипюровым воротником и брошью. Типичный наряд учительницы. Как Ленин говорил“. Заведовала детским домом на тот момент солидная женщина — коммунистка и украинка. Она и сказала Вдовиной выходить на работу на следующий день. Но сначала Раису отвели в её группу, чтобы посмотреть, как она ладит с детьми. Всё прошло хорошо, и Вдовина начала работать в детдоме.

На тот момент в „иностранном доме“ было 100 детей, из них 20 дошкольников. Все были сиротами, кроме двух, Рысика и Адели, их мать работала на кухне детдома. Все дети и разговаривали по-польски, и молились по-польски. Как-то Раиса увидела, как дети молятся. После того, как она их уложила спать, она собралась домой и прошла мимо окон своей группы.

„Смотрю, они все на коленях стоят, молятся. Думаю, бог с ними, значит, так нужно. Все равно они все поедут в Варшаву. Зачем я буду говорить им: нет у нас бога или не надо молиться? Зачем я буду маленьким детям это говорить? Вырастут, оценят сами, как им жить. Я никому и не сказала. Но им кто-то другой из состава воспитателей сказал: дети, не молитесь“, — говорит Вдовина. Дети все равно молились, но скрывали это. Однажды Раиса подавала обед в столовой и заметила, что дети не притрагивались к еде. Воспитательница испугалась, подумала, может, не раздала ложки перед едой, но её успокоил другой сотрудник — пан доктор — как его все называли. Объяснил, что дети хотят помолиться перед едой, но перед воспитательницей этого сделать не могут. Ей пришлось вместе с паном доктором выйти из столовой.

Вдовина учила детей русскому, а они её польскому языку. Например, рассказывали друг другу на разных языках про птиц. Где живут, что едят, откуда прилетели. В первые дни Раиса плохо запоминала имена детей, да и сами дети стеснялись ей говорить свои имена. Поэтому она попросила одну из старших девочек помочь ей с переводом. И через два дня Раиса смогла запомнить все имена. Дочь Раисы иногда приходила к матери на работу, смогла подружиться с детьми и достаточно быстро выучить польский.

Ещё при Польском доме было подсобное хозяйство, где работали поляки. Держали коров и свиней. Был и огород, где выращивали овощи. Вдовина рассказывает, что для детей было молоко, сметана и мясо. Каждый воспитанник получал поллитра молока в день, к завтраку вместе с молоком давали венское печенье. Детей кормили также картофельным пюре и поили сладким чаем с двумя пирожками. Из США присылали порошок из черепашьих яиц, который заваривали и добавляли в суп. Американцы через Красный Крест присылали польским детям одежду. Как вспоминает Вдовина, все платья были разными. Не было ни одного стандарта, ни одинакового фасона.

„О, господа пришли“

Устраивали в Польском доме и праздники для детей, причём и в католическое Рождество. „А какую ёлку устроили однажды в католическое Рождество в 1944 году! В Кремле не было такой ёлки. Все дети в костюмах. Ёлка была очень большая, высокая и красивая. Украшена свечами, поделками в виде фруктов“, — вспоминает Вдовина. На праздник дети получили подарки: платья, куклы, машинки. Дарили по возможности то, что загадывал ребенок. Традиционного Деда Мороза не было, воспитатель вызывал каждого ребенка к ёлке, спрашивал, что в мешочке для такого-то, и отдавал подарок. Старших детей детдома отдавали учиться в обычную школу.

„Поляков там восприняли так: „О, господа пришли“. Восприняли не очень хорошо, — говорит Вдовина. — Богато одеты, им ещё давали с собой завтраки“, — говорит Вдовина. Во время войны Томск был городом, куда эвакуировали людей из разрушенных городов, из блокадного Ленинграда. У людей ничего не было, что вообще можно было привезти с собой. Из таких семей были дети в школе, куда попали и поляки. „Поэтому про поляков и говорили, что богачей привезли. В школе им предложили поменяться завтраками, карточная система же была. Дети завтраком и делились“, — вспоминает Вдовина.

Потом при детдоме организовали отдельную школу. Пригласили туда учителей, и польские дети оказались полностью изолированы. На этом воспоминания Раисы Вдовиной заканчиваются. Ещё один факт в воспоминания добавила дочь Раисы. Когда её матери нужно было подтвердить свой трудовой стаж, то оказалось, что по документам Польский детский дом нигде не значился. Раисе Вдовиной пришлось искать и приводить свидетелей, которые подтверждали, что какое-то время она работала в детдоме.

„Их называли „фрицами“, били и не играли с ними“

21-летняя Валентина Девянина стала работать воспитателем в Тоинском (Чаинский в настоящее время — ЛБ) детском доме в 1952 году. Её воспоминания также хранятся в музее. Они очень короткие, но других свидетельств того времени не осталось. В Томскую область Валентина попала по распределению, после окончания Арзамасского учительского института. Её направили работать восьмилетнюю школу, при которой был детдом. Большинство детей в детдоме были русскими — эвакуированными из Ленинграда. Но среди них были и дети других национальностей: немцы с Поволжья, молдаване, дети депортированных из стран Балтии. В основном, они попадали в Чаинский детдом из областных детдомов, из Томского детприемника. Как правило, это были дети „спецов“ — спецпереселенцев.

„Дети были очень замкнутые, но между собой очень дружные. Их родители и близкие были подвергнуты репрессиям по линии НКВД-МГБ. Детей мы старались не разъединять по признакам родства и дружбы. В личных делах детей, которые поступали к нам, их родители не были указаны. Дети „спецов“ отличались от воспитанников вольных родителей серьезностью и доброжелательностью. О себе рассказывали крайне неохотно“, — вспоминает Девянина. Отношение русских ребят к детям спецпереселенцев, особенно к немцам, было плохое. Их называли „фрицами“, били и не играли с ними.

Большинство детей потеряли родителей в войне, и поэтому ненависть к фашизму проецировалась на немцев и молдаван. Девянина собирала детей из своих групп: беседовала с ними, читала, рассказывала специально о немцах, чтобы дети поняли, что не все немцы — гитлеровцы. У некоторых детей спецпереселенцев были живы родственники, но ученики это скрывали, так как боялись навредить им. Если воспитанники доверяли воспитателю, то могли под большим секретом рассказать о родственниках. Так иногда удавалось отыскать кого-то из родни. Девянина нашла одному из воспитанников — немцу Вите Бургову — родную сестру. Все дети спецпереселенцев должны были отмечаться в комендатуре, так как именно комендатура отвечала за их надзор. А также руководила трудовым распорядком спецпереселенцев и контролировала всё поселение.

В обязанности Девяниной как воспитательницы входило брать детей из своей группы и вести их отмечаться. Комендатура находилась в селе Подгорное, в четырех километрах от детдома. Женщину это сильно возмущало. „Я была родом из тех мест, где никаких ссыльных не было и о них никто ничего не знал. Мой отец отвоевал в годы войны в 16-й Литовской дивизии, очень этим гордился. Я же, в свою очередь, гордилась отцом. В мои детские годы я представления не имела о комендатурах и спецпоселениях, вольно высказывала свое мнение обо всем и не имела никаких комплексов по этому поводу“, — говорит Девянина. Её поведение, вспоминает она, повергло в шок работников комендатуры и органов, „которые привыкли к безоговорочному подчинению себе и страху“.

В конце 1950-х годов в Чаинский детский дом стали принимать детей, чьи родители были лишены родительских прав. Дети „спецов“ стали просить отыскать и их родителей, мам и пап, писали письма по старым адресам. Но все письма, согласно порядку, просматривал и прочитывал специальный сотрудник. Только в 1952 году „спецам“ начали выдавать паспорта и откреплять от комендатуры. Дети могли спокойно закончить десять классов и поступать учиться дальше. До этого только способным воспитанникам давали возможность окончить десять классов, остальных отправляли на работу уже после восьмого. Директор детдома — Петр Корнелюк бился над этим вопросом, и некоторых ему удавалось пристроить получать образование.

На этом воспоминания Валентины Девяниной заканчиваются.

Дети кулаков, „врагов народа“ и депортированные

Польский и Чаинский детские дома были не единственными в Томске. В 1933 году под Томском открылась трудовая колония „Чекист“, куда привезли беспризорников из Москвы. Колония находилась на территории нынешнего закрытого города Северск. Многочисленные детские дома были организованны при спецкомендатурах Сиблага, которые находились в Томском и Нарымском округах. Туда попадали дети кулаков, „врагов народа“, а позже и депортированные. Эти детдома существовали до 1950-х годов, потом часть из них закрыли, часть реформировали. Польский детский дом просуществовал три года — с 1942 по 1944.

После окончания Второй мировой войны детей перевезли в Краснодарский край, а затем в Польшу. Сейчас в здании находятся шоурум детской одежды, классы по преподаванию латиноамериканских танцев и пункт приёма цветного металла. На месте трудовой колонии „Чекист“ — мемориальный музей.

После начала войны в Украине в Россию снова вывозят детей, в том числе детей-сирот. На 18 июня 2023 года, по данным начальника Национального центра управления обороной РФ Михаила Мизинцева, из Украины в Россию вывезли 307 423 ребёнка.

Точное количество украинских детей-сирот в России неизвестно, по разным данным, оно может составлять от двух до пяти тысяч. 14 октября вице-премьер РФ Марат Хуснуллин сообщил, что из Херсонской области в Россию вывезены несколько тысяч детей. 8 марта 2022 года газета Le Monde опубликовала открытое письмо коллектива интеллектуалов и детских психиатров: „Депортация украинских детей в РФ имеет „признаки геноцида“. В письме говорится, что „вынужденное перемещение несовершеннолетних в России — часть проекта Владимира Путина по искоренению украинской идентичности и нации“. Российская сторона заявляет, что она спасает детей от войны.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.