„Развяжу тебе руки, будешь писать“. Крупнейший пыточный скандал в России прячут по разным судебным делам

Русская служба Би-би-си пишет, что в Иркутске идут суды по обвинениям в пытках и сексуальном насилии в отношении десятков заключенных. Некоторые из них являются и обвиняемыми в стартовавшем недавно процессе по делу об организации массовых беспорядков в одной из региональных колоний. Все это — эхо крупнейшего в России пыточного скандала. У следователей Иркутского СК была возможность продемонстрировать реальный масштаб истязаний, но дела по тюремному насилию уходят в суды по отдельности, и общее число пострадавших неизвестно. Правозащитники говорят, что никто и не пытался проследить, по чьей команде творилось насилие.

За последние 13 лет Максим Галяев был в тюрьме гораздо чаще, чем на свободе. Иркутское СИЗО-1 он навещал не раз и знал, что несколько камер там используются для выбивания показаний. Такая система существует во многих российских тюрьмах: по указаниям оперативников заключенные, которых на тюремном жаргоне зовут „разработчиками“, годами живут в СИЗО и насилием получают от других зеков признания, которые нужны следователям. В своем фильме год назад Би-би-си подробно рассказывала о поставленной на поток системе пыток в российских тюрьмах.

В прошлый свой приезд в СИЗО-1 Галяев написал таких признаний аж по 20 эпизодам карманных краж. Этих краж на самом деле он не совершал, кому и зачем понадобились показания, он так и не узнал. Тогда обошлось без серьезного насилия. „Если ты согласен на всё, они даже тебя бить не будут, — рассказывает он. — Правда, есть и такие люди, что над тобой сначала будут издеваться, а только потом ты им напишешь“.

В апреле 2020-го Галяев отбывал свой четвертый срок за кражу, но его возвращение в СИЗО-1 не было плановым. Максима и сотни других заключенных привезли туда из исправительной колонии номер 15, находящейся в соседнем с Иркутском городе Ангарске. За два дня до этого в ИК-15 произошли массовые беспорядки — крупнейший инцидент такого рода в российских тюрьмах за последние годы.

Надзиратель вел Галяева по коридору к назначенной ему камере. Когда прошли мимо камеры 131, арестант понял, что дело плохо: дальше шли „пресс-хаты“. „131-ю прошли, 130-ю прошли, 129-ю прошли, подходим к 128-й. Сотрудник говорит „к камере подходи, вставай к стене“. Я к стене встаю, ну, руки поднял. Всё, сразу же, не разговаривая со мной, дверь открывает. Как дверь открылась, я увидел сразу Голика“.

Это Голик (Денис Голиков) в свое время в одной из соседних камер заставил Галяева написать те 20 признаний в кражах. „Я был очень перепуган, понимаю, попал к Голикову, это самая страшная камера у него в тюрьме. К нему боялись ехать. Возле его камеры теряли сознание, возле его камеры, когда подходили к камере, сразу же вскрывали себе вены“.

Рядом с Голиковым стоял другой разработчик по кличке Махмуд. Галяева затащили в камеру и швырнули на пол. Сотрудник закрыл за ним дверь.

Бунт в ангарской колонии

Нет проверяемых через независимые источники сведений о том, что именно 9 апреля 2020 года послужило причиной для волнений в исправительной колонии номер 15 в Ангарске, в 40 километрах к северу от Иркутска.

Известны лишь ключевые этапы: вечером 9 апреля конфликт одного из заключенных с надзирателями (вроде бы при обыске у него отобрали пачку не разрешенных арестантам сигарет) перерос в групповой протест части „спецконтингента“ из числа так называемых „блатных“ — т. е. тех, кто в тюремной жизни отказывается соблюдать распоряжения администрации. Некоторые из заключенных, находившихся на территории колонии, зашли в помещение камерного типа и сломали там решетки.

По одним данным, возмущение группы „блатных“ не вышло за границы их группы, по другим — перекинулось на массу рядовых зеков, и те вышли к изолятору, откликаясь на призывы протестовавших. Сообщалось о том, что один из сотрудников, по фамилии Парыгин, был избит заключенными. Часть надзирателей укрылась в кабинетах и так провела ночь.

Один из немногих бесспорных фактов: к утру 10 апреля к территории колонии подошел отряд спецназа ФСИН, затем — войска Росгвардии. В колонию приехал начальник ГУФСИН по Иркутской области Леонид Сагалаков. В начале вечера заключенные (многие из них не пошли на работу в тот день) стали выходить из камер на территорию колонии, так как разнесся слух, что силовые отряды готовятся к штурму. Раздались призывы в знак протеста массово наносить себе порезы — „вскрываться“. Десятки человек порезали себе руки и животы.

Какое-то время спецназ и арестанты стояли друг против друга на плацу тюрьмы. Тюремщики и их главный руководитель Сагалаков призывали заключенных сдаваться и возвращаться в жилые помещения. Заключенные не соглашались. Приехавшая вместе со спецназом пожарная машина стала поливать ряды заключенных. Толпа стала протестовать и швыряться камнями.

В какой-то момент брошенный кем-то кусок уличного бордюра угодил Сагалакову в голову. По свидетельствам нескольких зеков, разъяренный генерал ФСИН кричал: „Я вас всех буду ***** (сношать). Вы поедете ***** (сношаться)“.

Спецназ пошел в наступление. Часть заключенных рванулась на территорию промзоны ИК-15, спасаясь от избиения.

Пока продолжалось это противостояние, в промзоне начался пожар, уничтоживший почти все имущество и запас пиломатериалов. Проверяемых данных о том, кто и зачем начал пожар, нет. Как нет и подтверждения, что там действительно находилась заготовленная древесина — в махинациях с пиломатериалами руководство колонии подозревали и раньше, не исключают, что пожар мог быть удобен для того, чтобы скрыть ушедшую „налево“ продукцию. В обвинительном заключении список имущества, якобы уничтоженного пожаром, занимает 17 страниц. Общий размер ущерба оценили в 63 млн рублей — по балансовой стоимости всего, в том числе и старого, оборудования.

Спецназ прорвался в горящую промзону. Одним из свидетелей прихода спецподразделений был заключенный Денис Покусаев, работавший в промзоне в свинарнике. „Это было очень страшно: все горит, и тут заходит спецназ, — рассказывал он Би-би-си. — Я выхватил телефон у одного осужденного и позвонил домой, это был где-то первый час ночи. У меня сын, семья, и я попрощался с ними, потому что понимал, что такое спецназ при подавлении бунта — они зашли в полном обмундировании, у них были спецсредства“.

Спецназовцы стали дубинками гнать заключенных из промзоны на плац. Кто-то бежал, многих сбивали с ног и приказывали ползти. При почти нулевой температуре людей избивали, раздевали догола, поливали водой из пожарных машин и укладывали лицом в землю. В этом положении заключенные провели всю ночь с 10 на 11 апреля.

Утром сотни зеков, как они были, в одном нижнем белье, а многих и вовсе голых, стали бросать в автозаки. Покусаев говорит, что к автобусам арестанты шли через строй спецназовцев, которые снова били их дубинками. Большую часть заключенных увезли в СИЗО-1 Иркутска. Меньшую, среди которых был и Денис, — в СИЗО-6 Ангарска.

„Когда я на СИЗО-6 прибыл, я был весь синий, — говорит Покусаев. — Синий от побоев. Сзади спина вся избита дубинками, на голове — гематома. И рука сломана“.

„Готов был написать, что убил Клинтона“

В материалах обвинительного заключения по одному из дел о пытках, где Максим Галяев и еще семь человек проходят потерпевшими, говорится, что били его „из-за возникшей неприязни“. Галяев говорит, что это ерунда, так как истязания начались сразу же и никаких оснований для „неприязни“ он дать не мог.

В 128-й камере его связали простынями в обычную для тюремных пыток позу — руки за спину, согнутые в коленях ноги заведены назад. Несколько раз ударили кулаками. Разработчик Махмуд приказал ему громко кричать „Я приехала сюда **** (сношаться)“. Именно так — в женском роде. Затем перешли к делу. Разработчиков интересовали признания Максима в том, как произошел бунт в ИК-15.

„Ты поверь, мы любыми путями выдоим с тебя это, — передает Галяев слова одного из разработчиков. — „У нас есть „зеленка“ на вас от генерала“ — так он сказал. Типа, разрешение“. Хозяев 128-й камеры интересовало, кто избил сотрудника Парыгина, кто кинул камень, попавший в голову начальнику УФСИН Сагалакову, кто и что жег в промзоне и кто снимал видео, позже оказавшиеся у правозащитников.

„Я готов был написать, что убил президента Клинтона, я же понимал, что сейчас начнется какая-то жесть. А он говорит: „Нет, ты, наверное, ничего не поняла““.

Следующие несколько часов прошли в мучениях, которые только усиливались. Ответ „я не знаю“ не принимался — у „разработчиков“ был какой-то план, по которому надо было собрать показания. Сначала Галяева били рулоном туго скрученной бумаги. Потом стали отбивать ступни проводом. Затем воткнули ручку в ухо. И, наконец, Голик стал загонять иголки под ногти на ногах.

Все это время Галяев старался не говорить лишнего, но какие-то подробности беспорядков на промзоне вспоминал. Они, впрочем, разработчиков не очень интересовали. И это оборачивалось новыми истязаниями.

„Я их вообще не понимал: я им говорю правду, правда их не устраивает. Они меня бьют. Я им говорю неправду — неправда их не устраивает. Они меня бьют. Я думаю, как найти эту золотую середину? Надо просто соглашаться со всем. Тогда я просто начал на все вопросы, на все просто кивать головой, что я всё понял, я всё, я всё, готов всё написать, всё сделать, чего надо“.

К концу дня Галяева развязали и мучить перестали. Показания он писал несколько дней. Иногда в „кормушку“ (окно в двери камеры) заглядывал сотрудник и подзывал кого-то из разработчиков. После этого „признания“ приходилось корректировать.

Так прошла неделя. Максим подумал, что мучения на этом закончились.

Голова начальника ГУФСИН

Летом этого года суд приступил к рассмотрению обвинений против предполагаемых организаторов массовых беспорядков в ангарской колонии. Огромное дело из 185 томов собрало сотни показаний против 19 заключенных ИК-15. За этим расследованием последуют и другие — следователи продолжают выяснять, кто еще был причастен к насилию и уничтожению тюремного имущества.

Обвинение утверждает, что у подсудимых был предварительно разработанный план и были распределены роли — поиск сообщников в среде морально неустойчивых заключенных, выявление тех, кто сотрудничает с администрацией, вербовка молодых арестантов, контроль за зоной колонии с жестким режимом, контрабанда запрещенных в колонии средств связи, передача грузов и сообщений из помещений в помещение и, конечно, мобилизация заключенных на совместные выступления.

„В период времени с декабря 2019 года по 09 апреля 2020 года, в ИК № 15 [следует перечисление имен и кличек обвиняемых — Би-би-си], а также другие осужденные, личности которых следствием не установлены, […] имея схожие моральные устои, пропагандирующие отрицательное поведение, систему определенных правил преступного поведения, […] не имея желания соблюдать установленные правила и обязанности, обязательные для осужденных, отбывающих наказание в исправительной колонии, презирая вышеуказанные правила и сотрудников администрации ИК № 15, а также осужденных, вставших на путь исправления и оказывающих содействие администрации колонии по общим вопросам содержания лиц, отбывающих наказание в этом учреждении, и желая пресечь деятельность последних, направленную на формирование в их личности законопослушных граждан и полноправных членов гражданского общества, а также подорвать нормальную деятельность ИК № 15 […] объединились между собой в обособленную и устойчивую организованную группу для совершения дезорганизации деятельности учреждения — ИК № 15“, — гласит обвинительное заключение.

Документ наполнен предположениями о том, как именно каждый из членов группы готовил и воплощал в жизнь преступный план. Отдельно отмечен „разделяющий и поддерживающий преступные намерения“ заключенный, якобы швырнувший тот самый камень. „Умышленно нанес удар фрагментом бетонного бордюра, бросив его в жизненно важную часть тела — голову начальника ГУФСИН России по Иркутской области Сагалакова Л.А., чем причинил ему физическую боль и телесное повреждение“, — так описывает уголовное дело это деяние.

В числе прочих обвинение опирается на показания тех, кто теперь проходят потерпевшими в делах по пыткам, которые творились в СИЗО-6 и СИЗО-1. А три человека — заключенные ИК-15 Гавриш, Колосов и Нефедьев — одновременно являются и обвиняемыми в деле по бунту, и потерпевшими в деле о пытках.

В документальном фильме Би-би-си о тюремных пытках в России адвокат Юлия Чванова, представлявшая интересы Игоря Колосова, рассказывала: „Когда я составляла акты его опроса, я плакала. Передо мной сидел пятидесятилетний человек, который рассказывал, как ему в анальное отверстие вставляли [скрученные в рулон] листы бумаги, как их заставляли называть себя женскими именами, как они ничего не ели, не пили, как они взывали о помощи. Никто им не помогал, сотрудники [СИЗО] говорили только, что им нужны признательные показания“.

Колосов держался несколько дней, его переводили от одних разработчиков к другим. В итоге, после побоев, голода, изнасилования, швыряния связанным на пол с высоты он все-таки подписал „явку с повинной“ и, как утверждает его защита, оговорил себя, подтвердив версию событий, которая вошла потом в дело о массовых беспорядках в ИК-15.

В конце сентября обвиняемых стало на одного меньше. 26 сентября суд освободил от ареста Алексея Дьяченко по состоянию здоровья. 28 сентября было решено приостановить производство по его делу на время болезни. Через день 35-летний Дьяченко умер в больнице. Судя по всему, у него был рак, но многочисленные попытки добиться обследования на протяжении многих месяцев отвергались тюремной администрацией.

Майор с киянкой

11 апреля 2020-го Денис Покусаев приехал в СИЗО-6 со сломанной от избиений рукой. Как и многие из доставленных из ИК-15 заключенных, совершенно голый. Прежде всего на новом месте приехавших начали бить заново.

„То, как били нас на промзоне в 15-й, это мелочи. В СИЗО-6 били и некоторым дубинки в задницу пихали. Палки от швабр. Были разработчики, были и люди из администрации в масках. Я весь в крови, кричу „у меня рука сломана, бейте в другое место уже!“ — вспоминал он.

Побои продолжались весь день, к вечеру арестантов распределили по камерам. Дальше избиения вошли в систему. Занимался этим начальник режима СИЗО-6 майор Василий Луковский. Для побоев он использовал киянку, которой обычно на утреннем осмотре простукивают камеры, чтобы убедиться в отсутствии подозрительных пустот в стенах.

Как и в СИЗО-1, заключенные писали показания в заведенное следователями дело о массовых беспорядках. Как и в СИЗО-1, у разработчиков, хозяев камер, уже было представление о том, как должны выглядеть эти показания. „Раздали бумаги, говорят „пишем то-то и то-то, что я скажу“. Потом эти бумажки отправили, и они куда-то поступили. Он [разработчик] потом орал, что мы написали не то, что он диктовал“, — говорит Покусаев.

Побои, по его словам, продолжались все лето 2020-го.

Прием у Психа

Родственники арестантов, стоявшие под стенами СИЗО-1 в Иркутске, говорили, что в первые дни после того, как туда перевезли арестантов из „пятнашки“, над стенами следственного изолятора, стоящего в самом центре города, раздавался довольно ощутимый вой. В каждой из камер под контролем разработчиков находились одновременно несколько человек, которых пытали.

Правозащитники полагают, что через истязания прошли многие десятки, а может быть, и сотни заключенных из ИК-15. В 2021 году сам тогдашний директор ФСИН Калашников заявил, что установлены имена 75 человек, пострадавших от пыток в иркутских СИЗО. Но не все, прошедшие через пытки, сообщили о них адвокатам и правозащитникам, и сейчас точно определить число пострадавших нельзя.

Непросто оценить даже точное число официально признанных потерпевшими в делах о тюремных пытках в иркутских СИЗО. Летом 2021-го 14 однотипных дел об истязаниях были объединены в одно производство. Но через год СК в Иркутске решил, что их необходимо расследовать по отдельности. Теперь в суды они уходят, объединенные лишь фамилиями разработчиков и номерами камер, где творились истязания.

Би-би-си обратилась в СК по Иркутской области с вопросом о том, чем руководствовалось следствие, сначала сводя вместе, а затем разъединяя однотипные дела. На момент публикации этого материала ответа не было.

Сейчас в одном из районных судов Иркутска продолжаются заседания по делу об истязаниях 11 человек, которых пытали в камере 421 СИЗО-1 разработчики Славгородский, Оленников, Курбатов и Гагарин. В другом аналогичном процессе рассматриваются события в камере 127, где находился известный прессовщик Алексей Говорин по кличке Псих и трое помогавших ему заключенных — Шадрин, Картопольцев и Разум. Тут в списке потерпевших восемь человек. И среди них — Максим Галяев.

В 127-ю камеру Галяев попал в мае 2020-го, вскоре после возвращения из тюремной больницы, где лежал с воспалением легких. У него был статус „склонного к нападению на сотрудников“, и поэтому конвоир вел его по коридору в наручниках. Как положено по протоколу, арестант зашел в наручниках в камеру.

Дальше протокол не действовал: конвойный не стал снимать наручники через „кормушку“ — окошко в двери. Говорин закричал своим помощникам, чтобы несли простыни, Максима опять связали. Куском проволоки Псих разомкнул наручники, и только после этого через „кормушку“ в двери сотрудник их забрал.

„Они меня уже ждали, — рассказывает Галяев. — Псих говорит „давайте баллон“. Сопротивляться, естественно, я не могу, руки связаны, ноги связаны. Я в одних трусах. Он стянул с меня трусы, ну, ему принесли баллон, стянул с меня трусы, полил баллон там, я не знаю чем, шампунем, ну что-то такое. И ввёл этот баллон в анальное отверстие около 5-6 раз туда-сюда. Сделал это и говорит: сейчас тебе развяжу руки, будешь писать“.

Как выяснилось, то, что Галяев уже написал под диктовку прессовщиков Голика и Махмуда в соседней камере, почему-то не пригодилось. Максим попробовал было возразить, но дискуссия грозила новыми мучениями.

Невзирая на боль от изнасилования баллоном, Галяев сумел заполнить четыре листа бумаги новыми „воспоминаниями“. Внезапно его оглушили сзади ударом двухлитровой пластиковой бутылки, наполненной водой. „Псих подскакивает ко мне, орет во всю глотку „давай быстрее, баба, ты что мне тут мозги ****“ Я дальше пишу, у меня в глазах от удара все троится, я быстрее, быстрее пишу“.

Затем хозяин камеры лег на кровать и стал читать написанное признание. Ему не понравилось, что Галяев не признался в том, что сжег швейное производство на промзоне ИК-15. „Он говорит: „До этого за тебя тут в камере написал человек, что ты сжег швейное производство“. Я ему говорю, этому Психу, пусть его приведут сюда и он мне в глаза подтвердит, что я сжег этот швейный цех“, — вспоминает Галяев.

Попытка объясниться обернулась еще более жестоким надругательством. „Ему кто-то поднес веник, кто — не знаю. И он то же самое, только уже с веником проделал. Веник заходил рукояткой наполовину, но я уже просто в груди чувствовал эту рукоятку. Меня просто там разорвали. Я три недели потом сходить в туалет не мог — у меня просто кровь оттуда шла“, — рассказывает Максим Галяев.

В апреле 2020-го в этой камере „неустановленным следствием веником“ изнасиловали восемь человек. Формулировка „испытал физическую боль и нравственные страдания“ повторяется 32 раза — прокуратура копирует эту фразу в материалах обвинения против четырех подсудимых разработчиков.

„Впоследствии я узнал, что всем „пятнашечным“ этот Псих засовывал веник. Всем, кто ехал через его камеру. То есть все — через веник“, — говорит Галяев.

Через два дня после пыток в камере 127 его увели на допрос к следователю. „Ты чего такой избитый?“ — удивился сотрудник СК. Галяев изложил все то, чего добивался от него разработчик Говорин.

Изнасилование под наблюдением сотрудников

В СИЗО-6 в Ангарске, согласно материалам уголовного дела, при изнасилованиях присутствовали сами тюремщики — упомянутый уже начальник режимного отдела Василий Луковский и его заместитель Дмитрий Бароян.

В материалах уголовного дела говорится: „В кладовой Стасюк Е.Н. и Рещиков В.М. стали […] избивать, били сразу же при входе, роняли на пол, затем поднимали и заставляли писать объяснения по поводу бунта под диктовку. В кладовой на полу лежал осужденный N [фамилия потерпевшего удалена редакцией] сильно избитый, руки и ноги были связаны, был голый, лицо было опухшим от побоев, была кровь. Также в кладовой за столом сидел сотрудник по фамилии Бароян. Далее Стасюк Е.Н. вводил в анальное отверстие N рукоять от швабры, отчего последний сильно кричал. Вышеуказанные действия происходили в присутствии и по указанию сотрудника ФКУ СИЗО-6 ГУФСИН России по Иркутской области Барояна Д. А. […] Кроме того, он слышал разговор Стасюка Е.Н., Барояна Д. А., в ходе которого Бароян Д. А. говорил, что с N. нужно поработать, то есть ему нужно придать низкий статус, то есть сделать „петухом“ […] Также Стасюк Е.Н. бил N электрическим током при помощи оголенных проводов, подключенных к электрической сети. Вышеуказанные действия происходили в присутствии и по указанию заместителя начальника отдела режима и надзора ФКУ СИЗО-6 ГУФСИН России по Иркутской области Барояна Д. А.“

„N подтвердил ранее данные показания, пояснив, что в один из дней мая 2020 года в утреннее время их всю камеру № 61 повели на флюорографию. Перед ней их завели в прогулочный двор, а именно его, Х и [трех других заключенных, фамилии удалены редакцией]. В прогулочном дворе их растянули вдоль стены, Луковский В.В. наносил удары по различным частям тела, бил киянкой, после этого Анисков А.М. вытянул его на центр прогулочного двора и ударив несколько раз, поставил на колени. Затем подозвал Х и заставил последнего снять штаны, там самым Х оголил свой половой член. Далее Анисков А.М. взялся за голову N и стал с силой притягивать его лицом к половому члену Х. Он стал сопротивляться, уперся руками в ноги Х. В этот момент Луковский В.В. ударил по его рукам киянкой, в результате он уперся вплотную лицом в половой член Х. После этого их вывели из прогулочного двора и повели на флюорографию“.

Это — несколько параграфов из обвинительного заключения в 300 с лишним страниц, где упоминаются побои, изнасилования, пытки электрическим током. Пострадавшими значатся девять заключенных, которых привезли из колонии номер 15.

Два года назад с видео, в котором один из пострадавших, Евгений Юрченко, перечислял истязания, творившиеся в СИЗО-6, началась сага с расследованием массовых пыток. Какое-то время Юрченко оставался единственным свидетелем истязаний, находившимся на свободе. Два года назад он снова попал в тюрьму. До сих пор большинство из десятков потерпевших продолжают отсиживать свои сроки, доступ адвокатов и правозащитников к ним затруднен.

Василий Луковский и Дмитрий Бароян — единственные сотрудники иркутского управления ФСИН, которым предъявлены обвинения в преступлениях сексуального характера. Вместе с ними под суд пошли шестеро заключенных-разработчиков из СИЗО-6. Этот процесс находится в самом начале. Год Луковский находился под стражей, но в начале 2023-го был переведен под домашний арест.

В „пресс-хату“ на профилактику

В конце мая в Иркутске был вынесен приговор по пыткам заключенного Кежика Ондара. Это дело было закончено раньше многих других — истязания, которым подвергли заключенного из Тувы, выглядят чудовищными даже на фоне остальных мучений, которые достались заключенным из ИК-15.

В СИЗО-1 пятеро разработчиков — Курбатов, Гагарин, Славгородский, Непомнящих и Оленников — требовали от Ондара признаться в поджогах на территории промзоны ИК-15 и в убийстве. Сначала его избивали и подвешивали на растянутых простынях. Потом — били током. Под конец изнасиловали кипятильником, который затем включили. Кипятильник лопнул в прямой кишке Ондара, покалечив заключенного.

Подсудимые получили сроки от 10 до 11 лет, суд также назначил компенсацию потерпевшему в полмиллиона от каждого из них. Правозащитники, следившие за этим процессом, отмечают, что во время приговора разработчики были в недоумении, так как до последнего надеялись на то, что их связь с тюремщиками поможет избежать длительных сроков. Сейчас их защита готовит апелляцию на решение суда.

Параллельно шел процесс над пятью сотрудниками СИЗО-1. Слушания были закрыты из-за рассмотрения неких вопросов, составлявших государственную тайну. Известно только, что суд завершился в августе приговором на пять лет заключения для бывшего начальника оперотдела Максима Вольфа и сроками в четыре года для старшего оперуполномоченного Андрея Мелентьева, младшего инспектора дежурной группы Максима Данчинова, дежурного помощника начальника изолятора Евгения Шадаева и сотрудника ФСИН Андрея Москвитина.

Обвинение им было предъявлено по третьей части статьи 286 (превышение должностных полномочий, повлекшее тяжкие последствия). Но, по сути, сотрудников СИЗО обвиняли лишь в том, что они направили заключенного Ондара в камеру, где содержались формально находившиеся под следствием „прессовщики“. Тем самым они нарушили регламент, который запрещает смешивать в одних помещениях подследственных и уже осужденных.

На самом деле практика эта в российских тюрьмах используется повсеместно: разработчиков возвращают в СИЗО из колоний под предлогом проведения каких-то следственных действий, и они могут находиться там месяцами.

Аналогичный процесс, где в числе потерпевших значатся 24 заключенных из ИК-15, идет сейчас по обвинениям, выдвинутым против бывшего начальника СИЗО-1 Игоря Мокеева и его заместителя Антона Самары. Мокеева обвиняют в том, что он разрешил своим подчиненным переводить заключенных из одних камер в другие без письменного согласования и нарушил положения закона о содержании подследственных и осужденных.

Как отмечает следствие, затем в отношении каждого из заключенных были совершены преступления в виде насильственных действий сексуального характера. В каждом из 24 эпизодов говорится, что это „стало возможным ввиду превышения своих должностных полномочий со стороны начальника СИЗО-1 Мокеева И.Р. и привело в дальнейшем в размещении потерпевшего в указанную камеру, инициированному, согласованному и организованному в нарушение установленного порядка и вышеуказанных норм“.

Похожее обвинение — в утрате контроля над происходящем в СИЗО, повлекшей за собой преступлениях против потерпевших, предъявлено и замначальника Антону Самаре. Процесс по делу Мокеева и Самары закрыт из-за упоминания об изнасилованиях, которым подвергались потерпевшие.

В деле против Мокеева и Самары говорится, что заключенных из ИК-15 переводили в другие камеры „в целях профилактики правонарушений“. И констатируется, что по прошествии короткого времени там происходили преступления. Но почему? Ответы на этот вопрос надо искать в расследованиях, которые формально никак не связаны с делом против начальства тюрьмы. Да и там написано лишь: „на почве личных неприязненных отношений“.

Многие из упомянутых в следственном деле сотрудников СИЗО продолжают оставаться на своих местах. ГУФСИН по Иркутской области не ответило на вопрос Би-би-си о том, была ли проведена в отношении них хотя бы служебная проверка.

Корпоративная солидарность

На самом деле в свидетельских показаниях против разработчиков можно найти указания на то, что исполнители пыток руководствовались мотивами куда более конкретными, чем „личная неприязнь“.

Заключенный Донской, сидевший в камере 127, которую контролировал разработчик Говорин, рассказал: „В один из дней апреля 2020 года, в вечернее время, оперативные сотрудники Федюнин К.А. и Верещак Е.А. подозвали к себе Говорина А.В. и о чем-то с ним поговорили. После чего Говорин А.В. подошел к Шадрину Н.В., Картопольцеву Ю.С. и Разуму В.С., и они стали о чем-то разговаривать, связывать простыни в жгуты, которые становились наподобие веревок. После отбоя в ночное время к ним стали заводить осужденных из ИК-15. На протяжении всего месяца к ним в камеру переводились осужденные из ИК-15, в отношении которых также применялось насилие по отработанной схеме“.

Из этих показаний видно, что обсуждались как раз подробности той самой „профилактики правонарушений“, что была обозначена в обвинении против руководителей СИЗО-1. Но следствие по делу о самих пытках координация усилий между тюремщиками и истязателями не заинтересовала.

Как не заинтересовало и то, что было конечной целью насилия. Заключенный Егоров, находившийся в камере 127 в тот момент, когда там мучили Максима Галяева, рассказал следователю: „Увидел, как Галяев М.В. сидел и что-то писал, как выяснилось, писал он объяснение по бунту […] Когда Галяев М.В. написал объяснение, его прочитал „Псих“ и сказал, что его данное объяснение не устраивает“.

Следователи не стали выяснять, что именно Говорин-Псих хотел видеть в признаниях и почему выбивал их из Галяева изнасилованиями. Вопросы Би-би-си в СК по Иркутской области о том, почему следствие не обратило внимание на эту сторону дела, на момент публикации остаются без ответа.

Правозащитник Петр Курьянов, координирующий юридическую помощь пострадавшим от пыток в Иркутске и Ангарске, говорит, что без привлечения следователей из центрального аппарата СК в Москве добиться реального расследования невозможно.

„Первый отдел иркутского СК расследует массовые беспорядки, а третий их же отдел — пытки, — объясняет он. — Они коллеги на корпоративах и дружат семьями, в одной курилке курят, на совещаниях, на каких-то празднествах — вместе. Они коллеги, они не один год вместе работают. И что, третий отдел, занимающийся пытками, будет возбуждать дело по принуждению к показаниям? Это же развал всего дела, над которым трудятся их коллеги! Ну нет, конечно, не будут они этого делать“.

Би-би-си задала вопрос руководству СК по Иркутской области: очевиден ли конфликт интересов в том, как расследуются два дела — о бунте в колонии и о пытках в СИЗО? Ответа на этот вопрос на момент публикации материала нет.

Не смотрите наверх

Адвокат Платон Ананьев, представляющий одного из потерпевших в процессе о пытках и одного из обвиняемых в деле о массовых беспорядках, уверен, что у следствия были все возможности установить, что заключенных пытали по прямому указанию тюремщиков, а те руководствовались установками, который дал начальник регионального отдела ФСИН.

„Такой попытки никто не сделал. Даже при том, что заявляется, как 20 человек слышали, что [глава иркутского ГУФСИН] Сагалаков говорит „вы все будете изнасилованы“. Это все проходит мимо ушей. Даже сами разработчики говорят, что было прямое указание, им сотрудники сказали: вам — зеленый свет. Тот же Голиков об этом говорил в интервью“.

По словам адвоката, на проходящих слушаниях по делу об истязаниях в СИЗО-1 представители потерпевших поднимают этот вопрос, но пока суд и обвинение уходят от ответов. „Это же как бы не является частью процесса. Да, прокуроры обещают, что напишут рапорт, что будет проведена проверка, но на этом все останавливается“, — говорит Ананьев. Он, однако, не оставляет надежды на то, что поведение тюремщиков, прекрасно осведомленных о творившихся преступлениях, будет оценено судом.

Максим Галяев освободился в самом конце декабря 2021 года, но через несколько недель был снова арестован по обвинению в уличной краже. Какое-то время он провел под домашним арестом, но затем меру пресечения изменили, и в середине 2022 года он был отправлен в СИЗО. То самое СИЗО-1, где за два года до того его пытали.

Сначала уговорами, затем угрозами его убеждали отказаться от показаний, данных в деле о пытках. Знакомый арестант, связанный с оперативниками, пообещал перевод в удобную для Галяева камеру. Это обещание было исполнено. Но вскоре, на очной ставке с одним из сотрудников СИЗО в присутствии следователя Максим заявил о давлении, показав записку, в которой ему напоминали о необходимости изменить показания. В отместку из общей камеры его перевели в одиночку, где он и оставался до конца ареста. В середине этого года его освободили под обязательство являться на регулярные проверки.

Пока Галяев ездил из СИЗО на судебные заседания, давление продолжалось. Как-то в одном фургоне, но на разные судебные заседания, его везли вместе с „разработчиком“ Махмудовым (кличка Махмуд). Тот в очередной раз посоветовал Максиму отказаться от показаний. Галяев заявил в суде, что на него оказывают давление. Флора Мурашова, председатель Куйбышевского районного суда Иркутска, ведущая процесс в отношении руководителей СИЗО-1, заявила, что это к делу не относится.

Еще как относится, уверен Галяев. Он подчеркивает, что допрос свидетелей в деле по пыткам ясно демонстрирует сотрудничество тюремных надзирателей и прессовщиков. „Мотив преступления был —незаконное дознание. Это однозначно, это уже в суде подтвердилось. Мы задавали вопросы по незаконному дознанию, по участию в этом сотрудников. С кем, например, [разработчик] Говорин общался? И потом — у нас в камере Колосов [один из потерпевших в деле по пыткам и обвиняемый в деле по бунту] три дня лежал в камере связанный. Даже на проверке. Вы представляете, заходят на проверку сотрудники с утра. Это почти все — начальник корпуса, комендант корпуса, оперативный сотрудник!“

Все это, считает он, вполне могло бы превратиться в новые обвинения руководителям СИЗО — в пособничестве совершению преступлений. Впрочем, пока не превратилось.

Галяев пересказывает показания, данные Колосовым: в одно утро в камеру зашел оперативник и спросил разработчика Голикова, живой ли еще Колосов. Голиков пнул связанного и ответил: „Живой“. „Ну что, вы поработали с ним?“ — спросил оперативник.

Точно так же проигнорировали положение еще одной жертвы пыток — заключенного Лемова, рассказывает правозащитник Петр Курьянов. Лемова, так же как Колосова и многих других, избивали и насиловали в камере. Точно так же группа утренней проверки, состоявшая из сотрудников СИЗО, равнодушно посмотрела на лежавшего на полу связанного человека и вышла. „Они, тупо сговорившись, просто видели связанного и избитого Лемова, но не отреагировали. Вот их надо привлекать к ответственности. Они не привлечены“.

„Совершенно точно обошли тех, кто непосредственно подходил к „кормушке“, кто давал указания этим разработчикам. Кто их подначивал, кто формировал, кого куда перевести и какие кому тексты писать, — говорит Курьянов. — То есть тех сотрудников, которые были причастны к этому напрямую“.

Руслан Лемов должен был выйти из тюрьмы 9 октября, но за неделю до этого ему было предъявлено обвинение в организации массовых беспорядков в ИК-15. Это произошло в ходе расследования материалов, выделенных в отдельное производство из основного дела по „бунту“. До этого никаких вопросов к Лемову не возникало, и Курьянов уверен, что это — месть правоохранительной системы за то, что пострадавший добивается наказания тех, кто управлял пытками.

Очередное заседание по делу руководителей СИЗО-1 состоялось в среду. Судья Флора Мурашова удалила правозащитника Курьянова с заседаний и отказывает в ходатайстве восьми потерпевших о его привлечении в качестве официального представителя — так, как это сделано в Ангарске, где судят сотрудников СИЗО-6. Ходатайство Максима Галяева о том, чтобы сделать процесс открытым там, где жертвы тюремного насилия не возражают против огласки фактов, она тоже отклонила. Галяев заявил судье отвод. Судья отвод не взяла.

Суд перенесли … в СИЗО

Процесс по массовым беспорядкам в ИК-15 начался в Иркутском областном суде 22 августа этого года, но внезапно, якобы из-за маленькой вместимости судебного зала, был перенесен в СИЗО-1 — именно туда, где пытали большинство из обвиняемых „бунтовщиков“.

Одновременно с этим, ссылаясь на загруженность проходной следственного изолятора, судья ограничил число присутствующих только участниками процесса и их представителями. Формально процесс оставался открытым, но журналисты и наблюдатели на него попасть не могли.

После протестов адвокатов и активистов допуск для СМИ и наблюдателей открыли хотя бы в теории, а защитникам подсудимых разрешили — невзирая на ограничения СИЗО — проносить в зал заседания ноутбуки, а не под две сотни томов бумажного уголовного дела. Слушания продлятся как минимум до конца этого года.

Как говорит адвокат Платон Ананьев, российская юстиция может и не найти противоречий в том, что часть показаний против обвиняемых собрана у тех, кто в эти же дни проходит потерпевшим по делам о пытках и заявляет, что из них выбивали данные, нужные следователям.

Он допускает, что даже если суд подтвердит показания одного из его подзащитных в деле о тюремном изнасиловании и осудит насильников-разработчиков, в другом суде, где тот же человек сидит на скамье подсудимых по делу о бунте, позиции обвинения это никак не пошатнет.

„На это всячески закрываются глаза, — говорит адвокат. — Типа: „Ну да, это другой процесс. Чего вы хотите и что с того, что вы говорите, что вас пытали в связи с тем, что это было прямое указание выбить показания. Это ваша позиция по делу о бунте, чтобы избежать уголовной ответственности“.

Пока что в обвинительном заключении против тех, кого следствие считает организаторами массовых беспорядков, коротко указано, что с предъявленными обвинениями они согласны лишь частично, а давать какие-либо объяснения не хотят, ссылаясь на 51-ю статью Конституции. Это произошло после того, как обвиняемые отказались от показаний, данных под пытками. Но совершенно не мешает обвинению внести на рассмотрение те самые, первоначальные признания, полагает юрист.

Когда дойдет его очередь, Максим Галяев намерен заявить в суде о массовых беспорядках, что его показания недопустимы, так как были получены под пытками. Он тоже не исключает, что суд все равно обратится к первоначальным показаниям, которые были выбиты силой.

Недавно его опрашивал следователь по делу, которое продолжает поиски причастных к бунту в ИК-15. „Он начинает читать мне мои старые показания. Я ему говорю „этого не было“, „это меня заставили написать“, „вот этого не было и этого, этого человека меня заставили оговорить“. Он сидел, сидел и говорит: „Давай тогда сделаем так: в начале допроса напишем, что данные тобой показания ты признаешь частично“, — говорит Галяев. Он подписывать что-либо отказался и пошел совещаться с адвокатом.

Но таких свидетельств, как у него, в суде по „бунту“ — тысячи. Не все они были получены под пытками, допускает правозащитник Петр Курьянов. Но все были даны в состоянии страха. „Били напоказ, насиловали и истязали напоказ. Ты сидишь в камере, у тебя за стенкой сидят всякие Голики, Махмуды и прочие. Ты знаешь, что за соседний стенкой творится кошмар. И тебе говорят: слушай, вот нужны показания, давай опишем вот так-то. И пишутся вообще без малейшего сопротивления необходимые показания“.

И часть тех, кого пытали ради нужных следствию признаний, теперь вернулись в иркутское СИЗО-1. На слушаниях подсудимые сидят в двух наспех сваренных клетках. На заседания их ведут тюремщики, и некоторые из них хорошо помнят, как три с половиной года назад эти арестанты лежали связанными в „пресс-хатах“ совсем недалеко от зала суда.

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.