Таджикский режиссер в Нарве: „У России будет надежда, если русские массово встанут в Ивангороде с плакатами „Простите нас!“, обращенными в сторону Эстонии
В Нарве на сцене Vaba Lava с 15 по19 августа проходит Фестиваль свободы.
В этом году фестиваль сфокусирован, в частности, на странах Центральной Азии, которым предстоит найти новый путь, точку опоры и баланс. В программе участвуют театры из стран, где существуют серьезные проблемы с распространением свободомыслия и свободы слова. Один из участников - Барзу Абдураззаков (64) таджикский актер и руководитель театра.
Абдураззаков привез на фестиваль две работы: первая - это запись репетиции спектакля „Манкурт“ по произведению Чингиза Айтматова. Спектакль, который запретили на родине режиссера, в Таджикистане, посчитав, что он вредит международному имиджу страны и оказывает негативное влияние на молодежь. Манкурт — согласно роману Чингиза Айтматова „Буранный полустанок“ («И дольше века длится день“), взятый в плен человек, превращенный в бездушное рабское создание, полностью подчиненное хозяину и не помнящее ничего из предыдущей жизни. Что именно значит эта работа для режиссера лично и почему он взялся за работу над спектаклем, понимая, что постановка на его родине обречена? Есть ли у Азии и Эстонии какие-то точки соприкосновения в осознании народа свободным, учитывая наше общее советское прошлое? В чем опасность „манкуртизма“ и какую цену люди готовы или не готовы заплатить за свою свободу?
Об этом RusDelfi поговорил с режиссером спектакля Барзу Абдураззаковым.
На встрече со зрителями перед тем, как показать „Манкурт“, вы особое внимание уделили тому, что это некая личная история, попытка осознать себя и найти корень своих страхов. Вы сказали, что ваша мама, даже после того, как Таджикистан стал свободной страной, продолжила говорить шепотом. Что эта постановка значит лично для вас?
Работая над спектаклем, мы хотели влезть в голову „ваты“, хотели понять, почему это происходит, почему очевидное не очевидно. Почему „дважды два“ для россиянина всегда пять, а не четыре. Почему он будет умирать, но будет доказывать тебе, что это пять. Мы поняли еще такую вещь… вы русская? Тогда я, возможно, скажу какие-то вещи, которые могут вас задеть. Мы поняли одну очень важную вещь, что у русских оружием не является автомат Калашникова. У русских оружием является слово, язык. У русского языка странным образом есть некая самостоятельная функция. Когда русский приходит и впрыскивает свой язык в тебя, этот язык становится... бактерией. Он превращается в кукушку, которая вкладывает яйцо в чужое гнездо. Птенец, вылупившись, выталкивает все. Автоматически внутри тебя все начинает изменяться, ты начинаешь думать по-русски, ты почему-то Пушкина любишь больше, чем поэтов твоего народа…
Вы сейчас говорите, в том числе, о себе?
Конечно! О ком же еще? Странным образом ты почему-то болеешь о том, что Мартынов убил Лермонтова, но не переживаешь о том, что арабы сняли кожу с нашего классика персидской литературы… У тебя миллионы тонн книг, которые оставили персы. Но тебе почему-то стыдно браться за литературу своего народа. То ли дело Пушкин или Достоевский! Или Бунин, в конце-концов… Вот где великие. А это какие-то люди в чалмах, понимаете? Происходят странные вещи… и что-то в твоем сознании начинает вытеснять тебя из тебя. И ты не замечаешь, что ты с детьми говоришь на другом языке, хотя рядом сидят твои пятеро братьев, их жены, и все мы говорим на русском языке. В Таджикистане! Что с нами происходит?!
Предвижу реакцию русских людей, той части, которая бы сказала вам сейчас, мол, чего вы ноете, вы обогатились! Нашим языком, нашей культурой…
Я не обогатился, я потерял себя. Я потерял свой разум. Твой мир ограничивается рамками России, больше ничего не существует… Именно поэтому на встрече со зрителями я рассказывал о том, как таджикские школьники в сочинении „Кем я хочу стать“? написали одно слово „Россия“. Вот у меня спросили, что мой народ думает об Эстонии, я ответил „ничего“. Все, что мой народ знает за пределами себя, это - Россия. И это страшно.
Но Таджикистан - мусульманская страна. Разве ислам не помогает сохранить культуру и самоопределение?
Нет. Ислам помогает сохранить в нас ислам. Но мы мусульмане-таджики. В нас не остается „персидскости“, мусульмане хотят, чтобы мы были в этом смысле арабами. Мы за это время потеряли себя и не можем себя обрести. Трагедия, которая происходит сейчас в Таджикистане - это абсолютное равнодушие к собственной культуре, собственному языку. Россия сейчас начинает очередной этап „русизации“ Таджикистана, все супермаркеты перешли на русский язык. Меня не везде обслужат на моем родном языке. Еще и обидятся, если сделаю вид, что не понимаю русский. Свои же, таджики, обидятся! Вот он - результат и пример манкуртизма, о котором наш запрещенный в Таджикистане спектакль. Манкурт не замечает, что происходит безобразие, он это безобразие принимает как норму, рабство - как норму, потерю корней, потерю чести - как норму. Ведь опасность „ваты“ заключается не в том, что ты фашист или коммунист. Опасность заключается в том, что тебе становится „пофигу“. И это „пофигу“ и есть теперь твой флаг. Ты защищаешь какие-то мифические истории из своего прошлого, о которых не имеешь ни малейшего представления, кроме как из школьных учебников. Кто-то им внушил, что советская школа - хорошая, и они за эту мысль держатся, потому что больше ничего не видят.
Смотрите, Эстония и Таджикистан имеют общее советское прошлое. Но представления о свободе разное. Вернее, эстонцы выгрызли свою свободу и отвоевали ее. Они всегда помнили о том, что они свободный народ и когда пришло время, сумели оторваться от России. Почему с Таджикистаном другая история? Что с вами не так?
У нас это невозможно. Потому что в Таджикистане не существует уже самого понятия свободы. Люди не понимают, ради чего бороться. В них это понятие не вложено, у них измененное сознание, они не понимают, о чем речь. Если говорить об эстонце - его душили, душили, но он знал, ради чего бороться и чего желать. А у таджика нет формулы свободы. Он эту свободу представляет, будто он порвал цепь и куда-то пошел. На этом все.
На это есть исторические причины, верно? У нас разный исторический контекст?
Конечно! Потому что из поколения в поколение выращивали именно этого человека. А потом открыли клетку, сказали „иди“, а он сидит на месте. „Беги!“ - он сидит. Он выходит, условно говоря, из концлагеря, а потом говорит: „Там было лучше. Там хотя бы кормили“. И возвращается обратно.
Вы сказали в интервью эстонскому телевидению, что у театра в Таджикистане нет будущего. Его уничтожит ислам. Это так? И вы все равно при этом „делаете театр“
Да. Но я делаю его не дома. Я его делаю в Казахстане, вожу спектакли по миру. Но в моей стране то, что 14 лет мне не дают работать, это не запрет. Это - равнодушие. Их больше это не интересует, они понимают, что это гибельная вещь. Сначала нас задавила русская культура. Теперь эту свободу задушит мусульманская культура. Это будет в Киргизии, Узбекистане и Таджикистане. В Казахстане нет, у них слабое влияние религии. Но Таджикистан начал закручивать эти гайки первым. Мы - первая страна, которая добежала до финиша.
Вам из-за этого больно?
Слово „больно“ здесь уместно, да. Я пытаюсь вести себя двойственно. С одной стороны, как Ной, который построил свой ковчег, забрал туда своих близких и плывет. И я пытаюсь вести себя как Лот, который не хочет оборачиваться, зная о том, что его ждет. Помните историю Лота, когда ему сказали: „Иди и не оборачивайся“? Я очень хотел бы ошибиться, но поскольку я знаю свою страну, я иду и стараюсь не оборачиваться. Я иду, потому что понимаю, чем все это кончится - абсолютным банкротством моего народа.
Каким в вашем идеальном представлении мог бы быть путь вашей родины в контексте свободы?
Как режиссер я мог бы рассказать, как восстановить в моей стране театр, который сейчас парализован. Его может восстановить только один человек, и это не какой–то выдающийся театральный деятель. Его может спасти только тот, кто его убил - президент, глава нашей страны. Если он позовет и скажет „давайте снова делать театр“, я ему отвечу, что у меня есть 0,001%, но этот процент мы можем использовать, чтобы спасти театральное искусство.
Свобода - обязательный элемент искусства?
Самый важный. Свобода - фундаментальная сторона искусства.
Вы впервые в Эстонии, как вам наши люди?
Такие же, как и везде. Люди везде люди, я же тут общался с теми, кто пришел на фестиваль…
Должна сказать вам, что есть часть нарвитян, которые не поддерживают Фестиваль свободы. В социальных сетях они продолжают негодовать по поводу „очернения образа России“. Как быть с этими людьми?
Никак. Вы ничего не сделаете с ними. Большевизм - это болезнь. Вы читали „Записки сумасшедшего“ Гоголя? Ни Достоевский, ни Карамзин, ни Пушкин, ни Бунин - никто не увидел будущее России так точно, как Гоголь. Гоголь понял, чем это кончится. Сначала его герой робок, потом заходит в кабинет начальника с ноги, трогает Софи за коленку. Затем думает „почему я не король Испании?“, а затем считает себя вправе „спасти Землю“. Это абсолютный, стопроцентный анамнез русского народа. Ты им ничего не объяснишь, это бесполезно… Они будут говорить, что все против них, все против России. Но почему живущим в Эстонии вообще есть дело до России? Они живут здесь, едят этот хлеб, пользуются европейскими благами. И ругают, и хают вашу власть, и молятся на Россию. А вот он, мост. Встал и ушел. Зачем ты это делаешь здесь? В Германии? В Польше? Почему обижаешься на поляков, которые хотят жить своей жизнью? Почему убиваешь украинцев за то, что они хотят говорить на своем языке, почему топчешь своими ногами чужую землю? Для того, чтобы поломать эту схему мышления, необходимо, чтобы вектор истории России изменился. Чтобы Россия перестала гавкать на соседей, перестала захватывать чужие земли, бить себя в грудь и кричать „мы великие“. Россию спасет только одно, и об этом сказал не я, а русский же классик Виктор Астафьев: встаньте на колени и покайтесь.
Извинитесь за все, что вы сделали бурятам, эстонцам, таджикам, латышам… Покайтесь. Скажите: „Ребята, мы ошиблись. Мы сошли с ума. Простите нас“. Их не скоро простят, да, потому что они слишком много горя принесли другим народам. Потому что боль и обида внутри огромна. Но это хотя бы будет первый шаг, это будет длительный процесс, но он запустится. И вы здесь, через этот мост, вдруг увидите, что тысячи русских стоят с плакатами „Простите нас“. Представьте, вы здесь услышите, что на той стороне какое-то бурление, что-то происходит. И вот вы бежите к границе, стягиваете военных для защиты, подбегаете к реке, а на той стороне… стоят русские с плакатами „Простите нас!“
Только в этом случае у России есть надежда.
Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.
