Первые побеги. История дезертиров, бежавших из „армии ДНР“ от войны и мобилизации

В самопровозглашенной, а потом еще и аннексированной Россией ДНР происходит настоящий ползучий переворот, пишет СПЕКТР. В воздухе почти что „пиратской республики“ внезапно запахло законами, иерархией и дезертирами. В Донецке стали насаждать российские порядки, однако то, что на территории РФ выглядит как „закручивание гаек“, демонтаж государства и судебный террор, на территории Донецкой республики стало восприниматься населением как совершенно явное облегчение. Можно сказать, почти свобода.

В сентябре 2022 года, когда захваченные территории Донецкой области объявили частью России, это поначалу выглядело лишь как показательная, „опереточная“ смена вывесок: все ключевые экономические посты к тому времени давно занимали молодые российские чиновники. Некоторых, например, 37-летнего „премьера“ Виталия Хоценко, можно было вполне законно, „транзитом“, отправить из Донецка руководить Омской областью РФ. Что касается финансовых потоков, то местные коллаборанты по-прежнему контролируют лишь малую их часть: еще с 2018 года, после убийства Александра Захарченко, когда его место занял очередной „лидер ДНР“ Денис Пушилин, руководство экономикой отдали новым администраторам — правительству во главе с утверждаемым Москвой премьер-министром. При Захарченко свои роты и полки спецназа имели гражданские министерства и даже железная дорога, а сам „глава ДНР“ еще и возглавлял правительство. Однако после его гибели и изгнания соратников Захарченко политический вес людей с донецкими корнями на оккупированной трети Донецкой области резко снизился.

Но после 30 сентября 2022 года что-то случилось и с беспределом силовиков на этой территории— он как-то трансформировался, скукожился, растерял свое фирменное зверство.

После 30 сентября местное всесильное МГБ превратилось в „управление ФСБ“ по региону, появились местные „отделения прокуратуры России“, подразделения Следственного комитета перебрали на себя дела здешней „генеральной прокуратуры ДНР“. В Ворошиловском межрайонном суде города Донецка теперь висит объявление, что решения всех судов ДНР в течение полугода после приговора можно обжаловать в городе Москве — на улице Верейской, дом 29, во Втором кассационном суде общей юрисдикции — и это уже не ввергает прохожих и местных судей в ступор. Кстати, и самих судей стало меньше: не все сдали российские экзамены — вроде бы чисто формальные. Но у всех оставшихся на своих местах судей, силовиков, учителей, врачей и даже воспитателей детских садов появилось прямое российское начальство (вместо относительно неформальных „кураторов“). И что еще важнее — появились многочисленные строгие протоколы, практики, многообразная электронная отчетность. А еще на них теперь можно вполне официально жаловаться.

Однако это палка о двух концах. Если учесть, что для местных силовиков все вышеперечисленные проблемы усугубляются обязательным участием личного состава в войне, ловить тех, кто нарушает многочисленные новые законы, часто некогда и некому.

История одного Андрея

— Кому я, мелкий „укроп“, нужен? — говорит нам житель одного из оккупированных городов Донецкой области по имени Андрей (имя изменено). — Люди в погонах тут обычно занимаются теми, у кого есть что отжать, и то сейчас специалистов на службе не осталось. У нас „гаишники“ на второй линии обороны находятся! Даже чеченские вояки из „Ахмата“ — и то у них за спиной, на третьей [линии], тусят. Ну кто тут меня будет ловить?

Андрей — очень важный свидетель новых перемен. Он — предприниматель, который с первых же дней создания „ДНР“ вел себя очень трезво: ни в какие отношения с „молодой республикой“ не вступал, паспорт „ДНР“ не оформил, на „государственную службу“ не претендовал, к шахтам, заводам и любым другим крупным предприятиям, где нужна, например, обязательная диспансеризация, близко не подходил. Поэтому, когда в феврале 2022 года началась всеобщая мобилизация, Андрей под нее не попал — военкоматы „ДНР“ его просто не видели, а с улицы забрать его было сложно: мужчине в частном секторе шахтерского поселка есть где спрятаться, да и местные бабы работают лучше любой контрразведки — чужих людей и патрули засекают на родных переулках сразу.

За годы оккупации, особенно после 24 февраля 2022 года, в здешних краях произошел исторический регресс: города, как при Иване Грозном, приходят в упадок, жить лучше и комфортнее на земле, в своем доме, при печке и колодце: и спрятаться есть где, и туалет можно в огороде выкопать, и дождевую воду собрать, и отстреляться, если что. Полиция и власть в частный сектор идет неохотно: всегда лучше знать, в каком доме заслуженные военные, а у кого могут жить и вооруженные дезертиры.

В 2023 году Андрей сделал важное дело — помог другу бежать из армии после 14 месяцев службы без контракта.

Как Игнат из армии сбежал

21 февраля 2022 года, когда началась история с признанием РФ самопровозглашенных республик Донбасса и принудительной всеобщей мобилизацией, жителей оккупированных территорий попросту хватали на улицах, не думая ни о какой законности. Студентов медицинского университета собрал в аудитории ректор, и они вышли из учебного корпуса уже мобилизованными, шахтеров на десятках шахт целыми сменами забирали после работы.

„Спектр“ смог поговорить с дезертиром одного из полков, собранных из мобилизованных жителей ДНР. Именно ему помог бежать из армии наш первый герой, Андрей.

Дезертир по имени Игнат (имя изменено) попал в армию… из бани. Его смену шахтеров подняли на поверхность, после чего все, как водится, пошли мыться в баню, откуда их, без заезда домой и даже без формальной медкомиссии, отправили воевать. К тому времени безумная реальность Донецкой народной республики стала совершенно беспредельной и необъяснимой. С начала 2022 года на линии соприкосновения больше месяца царило затишье, у ВСУ со второй декады января и по 18 февраля не было ни одного убитого. Линия фронта проходит по окраинам Донецка, и в черте города все очень хорошо слышно: если месяц не стреляют, это ощущение не перебить никакому телевизору! А тут — „ввиду резкого обострения на линии фронта“ сначала вдруг всеобщая эвакуация женщин и детей, а потом такая же всеобщая мобилизация мужчин. И все это, заметьте, еще до 24 февраля, когда полномасштабное вторжение России в Украину стало очевидным фактом.

Из набранных и кое-как экипированных людей формировали отдельные полки, которые предполагалось использовать на фильтрационных мероприятиях уже на новых оккупированных территориях. Частично так и происходило — „Спектр“ сталкивается со следами военных из ЛДНР практически ежедневно: они до сих пор стоят, например, на блокпостах вокруг Приморска Запорожской области, формировали оккупационные гарнизоны сел в Херсонской и Харьковской областях и бессчётно гибли под Мариуполем…

Наш Игнат попал не в оккупационные, а в воюющие части. Его рота сидела в окопах под поселком Водяное (это направление на Авдеевку): место откровенно гиблое, за почти полтора года российские войска так и не смогли его взять.

Игнату выдали железную каску и автомат — это можно назвать большой удачей, потому как многие „военные“ из ДНР стояли на блокпостах от Мариуполя до Орехова с винтовками Мосина с оптическими прицелами. Старая оптика вроде как делала винтовку образца 1891 года „солиднее“.

— Если бы вы знали, чем мы были вооружены и сколько имели на роту тех же пулеметов, это же просто смех! — сразу подвел черту под военными рассказами Игнат.

Воевал он год и два месяца, бежал из части просто: отбыл свою дежурную неделю в окопах, сдал автомат и поехал на побывку к семье, благо все рядом. И не вернулся. Причина побега? Ротный командир, который их берег, саботировал вместе с ротой лобовые атаки и говорил, что главное в их ситуации „переждать и выжить“, исчез с позиций. Новый командир, как вспоминает Игнат, попытался выполнять приказы командования, также появилась в подразделении и женщина-офицер, которая начала мобилизованных гонять и заставлять „любить Родину“.

Игнат — человек хоть и робкий, но упорный. Решается на поступки долго, но, если уж решил, то окончательно, и от своего решения не отступает. Возможно потом, в освобожденной Украине, ему объяснят, что такое ПТРС, познакомят с психологами, а пока он просто скрывается и иногда пьет, чтобы забыть кошмар боев под Авдеевкой.

Бежавшего из армии Игната спрятал его друг Андрей, который к тому времени имел большой опыт игнорирования любых административных мер „молодой республики“, понимал, как обходить патрули, жить в подполье, прячась от мобилизации, и, главное, точно знал, что сеть правоохранительной системы „ДНР“ уже давно вся в больших дырах. А потом, со временем Игнат стал… просто жить дома.

— Их никто не ищет, только однажды к нему домой раз приехали из части, чего-то у отца спросили и все, — поясняет „Спектру“ Андрей. — Они ж толком не оформленные, какой тут розыск по русским стандартам? У нас таких много по поселку, а некоторым еще и зарплата продолжает идти на карточку, в части их часто из списков не убирают, чтоб по голове не получить за пропавших. Правда, теперь Игната мать „полощет“: он до того, как свалил [из части], на руки 176 тысяч рублей в месяц получал, она его теперь ругает за то, что перестал „родину защищать“.

Андрей, который помог своему другу прятаться на первых порах, и сам имеет долгий опыт сидения в подвале — скрывался от мобилизации. В семье его соседей, ближайших друзей — двое убитых из числа тех, кто от армии убежать не успел. На его улице есть инвалиды, кто без рук, кто без ног. И все эти люди — инвалиды, дезертиры, вдовы и матери погибших, а также бойцы на побывке — ходят на один и тот же рынок, как-то сосуществуют без вмешательства полиции и организации с новой вывеской „управление ФСБ“. Доносчиков здесь традиционно не любят. И этот феномен „мирного сосуществования“ в шахтерских местечках Донбасса гораздо удивительнее, чем наличие дезертиров из числа массово мобилизованных в 2022 году.

Новая элита

В этих краях жизнь у всех тяжелая, и она все время меняется. Совсем недавно самым привилегированным классом были „бюджетники“ — учителя, врачи, воспитатели детских садов с базовыми ставками от 22 до 35 тысяч рублей. Если такой учитель еще и получает пенсию, то это джек-пот, кормилец (или кормилица) всей семьи! В коммерческой сфере зарплаты были маленькие и нерегулярные, шахты тоже давно не кормили, и если в доме была учительница с классным руководством, то в декретный отпуск по уходу за ребенком часто уходил папа-шахтер.

Сейчас же новая элита — это „армейские“, те, что сумели выжить и пристроиться где-то не на первой линии. Заработные платы под 200 тысяч рублей на местном уровне это просто „космос“, недолгий глоток экономического благополучия: уцелевшие молодые парни выделяются недавно купленными подержанными машинами, их перегоняют из Грузии. При этом на одну историю богатого молодого военного жениха приходится пять таких же историй погибших, тяжко раненых, попавших в плен…

Вообще в жизни местных военных, начиная с 2022 года, произошли большие изменения. Часть командиров „1-го Корпуса ДНР“, получивших еще с 2014 года звезды майоров, полковников и генералов, вдруг не прошли аттестацию и покинули хорошо оплачиваемые командные места.

Для рядовых бойцов тоже многое поменялось. В ДНР армия была чем-то вроде отстойника для маргиналов: людей, для которых 15 000 рублей — приличные деньги. В 2014 году за участие в войне обычно платили 300 долларов в месяц (по курсу 2015 года — порядка 15 000 р.), такая зарплата у рядовых оставалась до осени 2021 года, пока ее не подняли до 24−25 тысяч. Вхождение „в армию РФ“ увеличило эти выплаты кратно, и впервые появились выплаты семьям — за ранения и „гробовые“.

Впрочем, выплаты производились далеко не всем: до сентября 2022 года платили разве что „на гроб“. В структурах российского холдинга ЮГМК, что захватил все местные металлургические заводы, коксохимические производства и рентабельные шахты, семьям убитых сотрудников платили целый миллион рублей, раненым — 500 тысяч. Мобилизованных и местную старую пехоту российские командиры нещадно губили не только в Мариуполе, но и в кровавых лобовых штурмах Марьинки и Авдеевки, где, равно как и под Горловкой, линия соприкосновения так и не поменялась толком.

Сейчас жизнь в Донецке, Макеевке и Горловке стала угрюмой донельзя — кладбища переполнены, войне конца нет. Однако после 30 сентября из-за настойчивого внедрения российских порядков чуть поменялся „климат“.

Во-первых, вернули с войны уцелевших студентов — в России же их не призывают. Во-вторых, прекратилась ловля прятавшихся от мобилизации, а затем эти мужчины вдруг получили возможность не только выходить на улицу, но и ездить „за границу“ — в Ростов-на-Дону, пограничные переходы с РФ никто не отменял.

В-третьих, вдруг стала появляться скудная информация о мобилизованных — присягу они не давали, контакты не подписывали, многие так и остались с украинскими паспортами на руках, держат их под ружьем уже сильно больше года, может, пора домой?

Не надо бояться!

Адвокат Виталий Омельченко живет и работает в Донецке, пытается в нынешних условиях вести юридическую практику. В свое время его не пустили в адвокатскую коллегию ДНР — как слишком „строптивого“, но в российском правовом поле защищать подсудимого может любое „иное лицо“, уполномоченное на то обвиняемым. Ну, а советы тоже может давать любой. „Спектр“ поговорил с Виталием Петровичем о свежих случаях из его юридической практики, связанных с мобилизованными.

— Было две волны мобилизованных, которые покидали свои части, — поясняет ситуацию в ДНР Виталий Омельченко. — Первая была перед Новым [2023-м] годом и сразу после: те, кого вывели из Херсонской области, просто брали и уходили из частей — главное, было без оружия уйти.

— Как они могли просто уйти?

— У них толком не было никаких документов, присяги, контракта, а было такое „удостоверение личности“, где было написано „рядовой“ и какая-то часть. Все это на кусочке бумаги в А4, сложенном втрое — такой вот военный билет.

Вторая волна пошла сейчас — через ВВК (военно-врачебные комиссии). Это связанно с тем, что в последние месяцы всех стали приводить к российским стандартам: заставляют получать паспорта и подписывать контракты.

— А если не подписываешь?

—Ну, ругают, пугают, потом ты тихо увольняешься, если стоишь на своем. Многие обращались за консультациями: нужно правильно писать рапорт на имя командира, командир тебя может послать, порвать твою бумагу, конечно. Но можно отправить бумагу через почту, через прокуратуру военную, она ж теперь российская, по идее, а у тебя никакого контракта с российской армией нет! Понятно, что это долго, многие боятся — все, как всегда! Но время идет, многие устали бояться и решаются, пока еще живы…

— Все это бумажное увольнение стало возможно, потому что после 30 сентября 2022 года командование вынуждено считаться с российским правовым полем?

— Да, у нас такое двоевластие, веселое такое время. Я знаю пару историй, когда разорвать контракты (когда они есть) обязал суд, хотя людей и прессовали! Но сейчас новая тема появилась — с ЧВК. Я вот имел дело с ЧВК „Каскад“, это милицейская тема, они подписывают договора лично с Диким (Алексей Дикий с 2014 года бессменный министр МВД ДНР — Ред.). Я знаю историю, как три бойца этого ЧВК бежали из-под Волновахи и потом потихоньку уехали в Россию. Они подписывают очень мутные документы — его берут якобы в полицию оперативником или постовым, а потом после окончания стажировки, кидают на „боевые“ [выходы]. Я консультировал парня, которого взяли в качестве патрульного в ППС, в Волновахский райотдел. Он пошел, и на втором месяце его вдруг отправляют в поля на обучение, а оттуда — уже точно не помню: на Угледар или под Новопавловку — но побили их там, кого ранило, кого убило. Мой клиент попал в больницу, оттуда приехал после относительного излечения к начальнику райотдела, а тот вдруг спрашивает: „А где тебя носило?“. Клиент отвечает, что был на „боевых“, что его ранило. Начальник был одуревший до такой степени, что делал запрос в медсанчасть — „А правда ли он был ранен?“ Я видел у парня в деле ответ на этот запрос.

В итоге он написал рапорт на увольнение, а начальник его порвал: „У Дикого подписывал контракт, у него и увольняйся!“. Вот он на „больничке“ с помощью адвоката написал рапорт на увольнение, начальнику тоже рапорт, что находится на больничном и ждет. Родственникам я сказал, чтоб увозили его в Россию, если есть еще и там родственники…

У меня много таких историй. Позавчера консультировал — отец воевал, не скрывает, что за деньги, тоже сотрудник полиции. И сын от первого брака тоже пошел зарабатывать, попали в бывший „Восток“ и отправились на „боевые“, а когда отходили, на трассе уже были „мобики“, КПП. Взаимодействия не было — те подумали, что идут украинцы, и лупанули по машинам. Это было год назад, начало лета. Сына в ногу ранило, командира его убило, и их развели, типа „по-пацанячьи“: мол, зачем людей сажать, подпишите, что стреляли неизвестные… Они и подписали все. А в итоге у парня пуля осталась в ноге, ходить может, но до инвалидности дошло, а денег за ранение не дали. Сказали: „Вы же добровольцы, зачем вам деньги?“. А у него контракт был, его задним числом, получается, добровольцем сделали…

Надо делать скандал, писать в военную прокуратуру, в часть — о том, что был ранен там-то и там-то при таких-то обстоятельствах, подписывал контракт. Но я видел эти контракты — у нормальных российских военных он листов на сорок, а этим дуралеям один лист выдергивают, и они подписывают непонятно что.

— Мы недавно говорили с парнем, который просто ушел из части и спокойно живет дома. Как такое может быть?

— Я таких десяток знаю на своем районе. Особенно в конце прошлого года их было много, приходили, сдавали оружие и уходили из частей, говорили своим, что мол лучше не трогайте! И про них забыли. Все зависит от подразделения.

— Странно, что на них не оказывают никакого „общественного давления“: рядом же семьи убитых, инвалиды без рук и ног…

— И что дальше? Все считают, что им повезло. Другие тоже смогли бы отойти от войны, тоже убежали бы — просто не было возможности, смелости…

Тут [на территории ДНР] остались одни простаки, этим часто пользуются. Ко мне обращался один такой — командир видит, что он „лох“, занял у него миллион рублей, зарплата позволяла. Солдат стал проситься на увольнение из армии, ну, и долг возвращать вроде как надо было. Его тут же технично убрали из части, на повышение квалификации отправили сразу, в Ростов, на водителя БТР учиться, что ли… А потом (после учебы) отправят в заваруху — не знаю, жив ли он сейчас, деньги уж точно не вернут.

Страх везде. Тут, к девятому году [войны] в основном покладистые остались, боятся. Я напишу за человека — со мной беседы начинаются: чего ты лезешь, когда люди сами не хотят? А мне что тоскливо жить? Потом вызовут его самого, придавят, поговорят, он на попятную пойдет. А надо идти на конфликт, писать рапорт на увольнение. Не берут — почтой, заказным письмом отправлять, к родственникам обратись, чтобы и они писали везде… Не надо бояться!

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram и даже в TikTok.