Участница Pussy Riot Мария Алехина: "Я считаю, что всех детей нужно вывезти из России“

"У меня есть планы как можно больше выступать, как можно больше работать и собирать деньги на Украину, и, - если меня пустят, если у меня будет такая возможность, - волонтерить в лагере беженцев на границе Польши и Украины“, - рассказывает Мария Алехина в интервью Delfi.lt.

Про акционизм, репрессии в России, подушку безопасности для политзаключенных и желание помочь Украине в студии Delfi поговорили с художницей-акционисткой, правозащитницей, участницей панк-группы Pussy Riot Марией Алехиной.

Delfi: Начнем с дефиниций. Pussy Riot – это узко очерченный круг акционистов, художников, музыкантов или это бренд, объединяющий более широкий круг людей?

Мария Алехина: Ну, каждый может быть Pussy Riot. Pussy Riot - это коллектив, занимающийся протестным феминистским искусством, десять лет протестующий против Путина. Как-то так… Мы – не политическая партия, у нас нет членских билетов. Если вы чувствуете, что хотите сделать акцию как Pussy Riot, вы можете сделать.

- Дискуссионный вопрос – можно ли считать акционизм искусством?

- Можно, почему нельзя?

- Когда группа Pussy Riot только появилась, она была известна в узком кругу в России. После того, как в 2012 году вы устроили панк-молебен „Богородица, Путина прогони“ в московском храме Христа Спасителя, известность вашей группы вызвала без преувеличения большой общественный резонанс во всем мире. А на ваш взгляд, какая акция Pussy Riot принесла вам мировую известность?

- Дело не в том, наверное, какая акция принесла известность, а в том, что мы были одними из первых людей, - если не считать Михаила Ходорковского и его команду, - которых посадили, показательно посадили, в тюрьму на два года за протест против Путина. То есть на тот момент, - в конце 2011 – начале 2012 года это было скандалом, шоком, адовым показательным процессом.

Сейчас такие уголовные дела возбуждаются каждый день, люди садятся на куда большие сроки за куда меньшие акции или высказывания, или посты в соцсетях. И сейчас, к сожалению, это стало частью повседневной реальности. Россия стала агрессором и начала войну, которую, конечно, можно было предсказать, но которой никто не ожидал в таком адском виде, в котором она сейчас происходит.

- Возвращаясь к судам и приговорам. Формально за акцию в храме Христа Спасителя „Богородица, Путина прогони“ судили по статье за хулиганство.

- За хулиганство, совершенное по мотивам религиозной ненависти и вражды.

- И после этого в российском Уголовном Кодексе появилась статья „за оскорбление чувств верующих“. То есть в каком-то смысле благодаря вам появилась эта статья.

- Ну, наверное, можно нас благодарить так же, как каждого активного гражданина России. Сейчас введена военная цензура в России, появился ряд новых статей в Уголовном Кодексе. Например, статья о фейках с наказанием от 5 до 15 лет, статья за дискредитацию армии, статья за призывы к санкциям.

Если бы не было людей, которые против войны, если бы не было людей, которые протестуют и высказываются, то не было бы этих уголовных статей. Это что-то типа спрос рождает предложение, только в ужасном виде.

- Есть ли в истории Pussy Riot такие акции, которые вы, может быть, с высоты сегодняшнего дня и не делали бы?

- Да нет. Есть только одна акция, в которой я из-за личных обстоятельств не приняла участие, - это зацеловывание милиционеров. Это была первая акция Pussy Riot. Я просто не смогла в ней поучаствовать, но, если отмотать время назад, то я бы в ней поучаствовала. Так что здесь, скорее, обратная ситуация.

- О вашем тюремном опыте поговорим, который вы приобрели за панк-молебен в храме в Христа Спасителя. Когда вы попали в заключение и когда тюремный персонал и ваши сокамерницы узнавали за что вы там оказались, какова была их первая реакция?

- В России гулаговская система. Человек сидит непосредственно в тюрьме, то есть следственном изоляторе в камерах только в период предварительного следствия, судебного следствия. После того как он получает приговор, он едет по этапу отбывать наказание в исправительную колонию. И там нет никакой камеры. Там барак на 80 человек. В одном помещении спят 80 женщин. Там есть одна кухня, ванная комната, точнее не даже не ванная комната, а просто ряд раковин с холодной водой. Что касается каких-то религиозных аспектов, то я думаю, что там всем было абсолютно всё равно.

Думаю, что основная история, которая доставляла всем либо проблемы, либо наоборот меня люди поддерживали, - это моя возможность связи с правозащитниками, возможность говорить о том, что происходит внутри колонии, чтобы это становилось известно за пределами колонии. Потому что такой возможности практически ни у кого нет. Тем более, у женщин.

И вокруг этого строилась вся какая-то моя жизнь и деятельность, и то, чего нам удавалось добиться. То есть на тот момент можно было судиться с колонией, выиграть процесс, что-то поменять внутри. Это было другое время. Сейчас все поменялось. Поменялось очень сильно и в худшую сторону.

- Можно сказать, что публичность в то время неким оберегом все-таки являлась.

- Конечно. Публичность для любого политзаключенного - это подушка безопасности. Поэтому сейчас во время наших туров мы говорим как раз о тех политзаключённых, которые находятся за решёткой и о которых меньше знают, чем, например, об Алексее Навальном или Владимире Кара-Мурзе. Мы показываем портреты политзаключенных, мы рассказываем их истории, собираем деньги для их семей иногда. Я просто на своем опыте знаю, что это действительно помогает. По крайней мере, может быть, возникает чуть больше уверенности в том, что не будет физического насилия либо попытки тебя убить.

- Российская силовая репрессивная система, - после того как вы отсидели срок за акцию в храме Христа Спасителя, – не отпускала вас из своих лап. Вас постоянно арестовывали, задерживали, возбудили второе уголовное дело. Но, тем не менее, у вас была принципиальная позиция оставаться в России. Можно ли сказать, что виток войны России против Украины, который начался 24 февраля, стал той точкой, когда вы поняли, что сейчас уже, наверно, лучше быть полезным, уехав из страны?

- Это очень популярная позиция. Я думаю, что я очень понимаю людей, которые по таким соображениям уехали, но у меня была просто немножко другая жизнь. Я половину времени проводила в турах, вступала с лекциями, с концертами в Европе, и я всегда возвращалась в Россию. То есть я выезжала из-под запретов, выезжала разными способами. Сейчас у меня нет планов строить эмигрантскую жизнь. У меня есть планы как можно больше выступать, как можно больше работать и собирать деньги на Украину, и, - если меня пустят, если у меня будет такая возможность, - волонтерить в лагере беженцев на границе Польши и Украины.

Вот такие планы. Я сейчас как-то чуть меньше думаю про свое месторасположение. Но да, нужно понимать, что, если я пересекаю границу в обратную сторону, - это будет не через два года, это будет попозже, - нужно как-то готовиться к этому.

У меня сын через два года будет призывного возраста. Я не отдам своего ребенка. И раньше не отдала бы, а сейчас… Я считаю, что всех детей нужно вывезти из России.

- Когда вы совершили побег из России, вы фактически находились под уголовным делом, с браслетом на ноге. Как вы думаете, силовики, которые должны были отслеживать ваш браслет, просто проморгали ваше бегство или, может быть, они закрыли на это глаза?

- Конечно, проморгали. За мной следили три машины наружного наблюдения, включая второй спецполк, это всё у меня на месте было. Просто, во-первых, я тоже этим давно занимаюсь. А во-вторых, ну да, проморгали. Проморгали, ну бывает. Не первого человека они так проморгали. Нужно здесь ещё сказать про костюм, в котором я бежала. Это не первый раз, когда мы используем костюмы. Например, когда мы в день рождения Путина радужные флаги размещали на ключевых зданиях, включая ФСБ, Администрацию президента, мы использовали костюмы городских рабочих, есть такие оранжевые костюмы. И объясняли, например, охранникам, - которые спрашивали, зачем вообще радужный флаг на министерстве культуры, - что мы так ко дню рождения президента украшаем город.

Во время Чемпионата мира по футболу, который проходил в России, Петя, Ника, девчонки выбегали в полицейской форме. (группа позиционирует себя как группа анонимных участников, известны всего несколько имен-фамилий участников - Delfi). И я думаю, что они не проникли бы туда, если бы не форма. То есть форма – это такая удобная штука. Костюм курьера моя девушка придумала. Она купила его, когда я сидела в спецприёмнике, а ей надо было отмечаться по уголовному делу. У нас всё время куча наружки было, и она выходила в костюме курьера и возвращалась. Никто ее не задерживал. Костюмы - это интересно, и я думаю не последний раз мы это использовали.

- Вы попали в Литву через Беларусь. В программах Delfi мы периодически обсуждаем, кто кого обгоняет, кто впереди – Путин или Лукашенко – по части ужесточения репрессий. Что вы можете сказать о белорусском акционизме?

- У нас был замечательный совместный проект с белорусским „Свободным театром“. Мы в течение года делали собственный проект - спектакль „Горящие двери“, выступали с ним по всей Англии, Австралии, Канаде.

Этот спектакль был ещё и частью правозащитной кампании в поддержку Олега Сенцова, которого на тот момент содержали в одной из самых жёстких российских колоний. Также в его поддержку, кстати, мы три акции провели.

Я не знаю лично акционистов белорусских, но я знаю, что „Свободный театр“ - это супер театр, это люди, которые продолжали работать в Беларуси на протяжении более десяти лет, в закрытом гараже, за бронированными окнами, там встречали зрителей около ближайшего магазина. Это супер-люди, прямо настоящие герои и, кроме того, классные художники.

Насчет репрессий мне сложно сравнивать. Я знаю, что в Беларуси есть смертная казнь. В Беларуси показательно стреляют по коленям партизан, которые мешали продвижению российской армии по территории Беларуси. Это старая и страшная адская система, но все это в целом является порождением одной системы - советской чекистской.

Просто в разных аспектах разные представители России и Беларуси пошли кто дальше, а кто ещё догоняет. Остался ли еще кто-то из участников группы Pussy Riot в России и изменился ли сейчас формат деятельности группы в связи с вашим переездом за рубеж и, видимо, не только вашим? Акционизмом в России и за ее пределами – это, наверно, разные вещи.

На самом деле не разные, просто они по-разному делаются. Мы делали акции не только в России, это было интересно, да. Отдельный такой опыт и, наверное, для отдельного разговора.

- Остался ли кто-то из участников Pussy Riot? Наверное, не стоит называть их имена.

- Да, конечно.

Что касается форматов акций, то какого-то одного формата акций у нас нет. Мы делаем совершенно разные штуки. Мы делаем и песни, и с помощью концерта делаем какие-то вещи, внутри концерта делаем протесты, и клипы мы делаем. Я думаю, что есть еще целый километр каких-то новых форм, которые мы ещё не исследовали и которые впереди.

- Стоит отметить, что у вас сейчас проходят концертные туры, и заработанные деньги вы отправляете на помощь Украине.

- Да, мы сейчас передали больше 20 000 детской больнице в Киеве, которая берет самые тяжелые случаи, лечит тех, кто пострадал от российской армии Путина. Это было предложение Саши Марухина, нашего продюсера, вот именно эта больница. Инициатив очень много, помочь хочется многим, всем хочется помочь, мы выбрали эту больницу.

- Прошло, наверное, два-три месяца с тех пор, как вы покинули Россию.

- Не люблю выражение „покинула Россию“.

- Находитесь вне России, скажем так.

- Нахожусь вне границ Российской Федерации, которые не являются законными границами.

- Как вам кажется, насколько сильно за эти несколько месяцев внутренняя атмосфера в России изменилась?

- Атмосфера очень изменилась. Она менялась на протяжении всех этих последних десяти лет, и мы кричали об этом просто максимально громко, как только могли, на всех конференциях, во всех парламентах и интервью, на которые нас звали.

Если бы все эти санкции в отношении России, которые приняты сейчас, были введены после 2014 года, то того, что произошло в 2022 году, просто не случилось бы. У них бы кончились деньги, если бы санкции тогда включали полное эмбарго на нефть и газ, санкции, которые до сих пор не согласованы всеми странами Евросоюза. За восемь лет это можно было бы сделать.

Репрессии в России усиливались последовательно. Либо были посажены, либо были отравлены, либо были убиты люди, которые выступали против Путина. Разгромлены организации.

2021 год для всех был таким, что казалось, что хуже уже точно не будет. И тут наступил январь 2022 года, начали эвакуировать российское посольство из Киева, и - по крайней мере в активистских кругах, - уже стали понимать, что что-то будет, будет вторжение в том или ином виде.