В Петербурге, в театре Европы, идет спектакль Владимира Туманова "Парчовый барабан", поставленный по двум пьесам Юкио Мисима (того самого японского классика, что на три последних дня каждого месяца запирался в номере гостиницы и писал пьесу по мотивам старинных произведений театра Но, а потом, в 1970 году, сделал себе харакири, продолжая великую традицию японского самоубийства). Пьесы блестяще перевел на русский язык Григорий Чхартишвили (он же — Борис Акунин, но переводчик с японского он несравненно лучший, чем писатель).
В пьесе "Надгробие Комати", где старуха-нищенка губит своей воображаемой красотой поэта, использован сюжет Канъами (1333-1384), а в "Парчовом барабане", где старик-подметальщик влюбляется в красавицу, которая, издеваясь, предлагает ему извлечь звуки из барабана, обтянутого парчой, сюжет взят у Дзэами (1363-1443).
В Японии существует гениальное разделение на театр демократичный — Кабуки — и элитарный — Но. И никто не обижается, никто не ругает элиту за снобизм, а простонародное зрелище за его примитивность.
Чем дальше уходит искусство от трагедии, чем вдумчивей относится оно к веселью и развлечению, чем понятней оно хочет быть, тем большей роскоши требует! Зачем же ранить и мучить, будто мы садисты, зачем же страдать, будто мы мазохисты, не надо, — лучше будем красочными, яркими, громкими, будем звучать, ошеломляя и отнимая память.
Театр Кабуки — народный театр (возникший через триста лет после театра Но) и потому он расположен на центральной и самой дорогой улице Токио — Гиндза.
Тут все чрезмерно, пышно, празднично. За несколько часов до представления на площади перед театром начинают собираться женщины и мужчины в кимоно: они обмахиваются веерами и прикрываются зонтиками от солнца, они перебегают от группы к группе, стуча старинными деревянными гэта. Они бесконечно фотографируются, но никогда при этом не пытаются выделиться из толпы, никаких гордых одиноких фигур, напротив, важно вписаться своей улыбкой в массу других, почувствовать единение, общий строй, общее ликование, как у нас на Певческом празднике.
Само представление начинается в четыре часа и идет до девяти вечера. Но эти пять часов вовсе не требуют от зрителя большого напряжения и сосредоточенности: каждое действие длится двадцать минут и за ним следует десятиминутный перерыв. Во время перерыва зрители отправляются в кафе, рестораны, забегаловки, магазины, расположенные в здании театра, и возвращаются в зал со свертками и пакетами, с чашками кофе и прохладительными напитками, сластями и сувенирами. Фойе оформлены с ярмарочным изобилием; выставлено знамя театра, возле которого несут почетную службу два патриота сцены.
Естественно, не все укладываются в короткий перерыв, а потому возвращаются в зал во время следующего действия, что никак не возбраняется. В театре Кабуки ведут себя свободно и шумно — выкрикивают имена любимых артистов или вдруг начинают мирно похрапывать, сползая со своих кресел.
Все знают в Токио, где расположен театр Кабуки, но почти никто не знает, где находится Но. Полицейский в метро даже вышел из-за своего ограждения, чтобы посмотреть на тех, кто собирается в Но, когда мы попросили его подсказать нам дорогу.
В театр Но приходят не для веселья, но для просветления, для философского озарения, для того, чтобы еще раз почувствовать, что в пространстве вечности нет расстояния между смертями разных людей; для вечности нет и самой смерти. И зрители, сострадая трагедиям персонажей, в то же время понимают, что и они сами уже вошли в вечность, уже исчезли и в то же самое время сохранились навсегда в величии небытия.
В Но приходят в европейских костюмах, сам театр мал и неприметен, ведут себя в зале скромно и тихо, а потом молча расходятся по домам.
Спектакль "Парчовый барабан" не может, конечно, соперничать с театром Но, и российские актеры не могут играть в той манере, в какой обучены японские артисты. Но главную философскую идею этого искусства — относительность жизни и смерти, возраста и видимости — они доносят блестяще.
В крохотном зале на сцене без декораций жизнь и смерть постоянно меняются местами. Красавица (Анжелика Неволина) потребовала от старика (Сергей Мучеников), чтобы зазвучал парчовый барабан, старик покончил с собой, но, превратившись в привидение, он является к красавице и громко бьет в парчовый барабан, и уже она страдает от неразделенной любви, ибо ничего сладостнее и прекраснее нет этих звуков, терзающих ее сон и воображение…
Эстетика Но и ее пересказ на питерской сцене, конечно, непривычны для зрителя; отклики на спектакль чаще всего раздраженные, злые. И не только зрителей, но и профессиональных критиков, которые сами давно привыкли требовать от театра доходчивости и развлекательности.
… У Василия Аксенова была замечательная сценка в одном рассказе: "А помнишь у Ремарка? А помнишь у Хемингуэя? — и все это я должна ему помнить за стакан молочного коктейля!", — жалуется девица подружке на своего поклонника.
Но есть ведь люди — их немного, — которые добровольно помнят, что там было у Ремарка и прочих совершенно бесполезных писателей. Или, например, любят японскую литературу. И Бог с ними, пусть бы смотрели в малых залах то, что требует подготовки для просмотра.
А может быть, у человека и вообще должен быть выбор между элитарным и демократическим искусством? И каждый вправе сам решить лично для себя, что ему нужно?! И может быть, несколько образованным людям не стоит так уж стесняться своих знаний и усиленно их скрывать? И может быть, и писать и говорить нужно все-таки грамотно, и читать хорошие книги, и смотреть хорошие спектакли, а не только расслабляться в искусстве, как в массажном кабинете? Не всем, конечно, но кому хочется?!
