Умирать в 54 года так, чтобы никого не обременять, не заражать смертью...
Легкость светлого человека обманчива, хотя теперь это рефреном будет звучать в воспоминаниях многочисленных друзей, близких и далеких, которых поразило известие о его смерти. 2 мая, рано утром, тихо, в полном сознании беспощадности приговора он отошел. Легко ли умирать, когда тебя вчера обнимал маленький и очень сметливый сын, умирать среди тех, кто привыкли воспринимать тебя как веселого и легкого на подъем человека? Умирать в 54 года так, чтобы никого не обременять, не заражать смертью…
Андрей не был стоиком, нет. Скорее, эпикурейцем. Он умел наслаждаться жизнью в той мере, какая была ему положена судьбой, не сетуя на обстоятельства, не требуя лишнего, с благодарностью за отпущенное. Это редкий дар. Я бы добавил, что это очень щедрый дар по нынешним временам, когда дружбы рушатся, как карточный домик, а вражда и ненависть сжигают людей заживо. Рискну заключить, что судьба озаботилась, чтобы Андрей всего этого не увидел. Он останется с нами светлым воспоминанием о прошлой жизни.
Мое предание нашей с ним дружбы бесхитростно и завязалось на научной почве. В начале нулевых мне позвонил профессор Руутсоо и сказал, что к нему с улицы зашел какой-то парень и хочет поступить в докторантуру. Мол, выручай и помоги человеку из России, который эстонского почти не знает, интересуется твоей темой.
Оказалось, он уже 15 лет в Эстонии, приехал по распределению на БСРЗ из Питера, где окончил знаменитый кораблестроительный и защитил кандидатскую по голографическим методам анализа сталей. Этого было достаточно, специалист высочайшей квалификации на острие научно-технического прогресса, точно по профилю завода.
Но после 91-го остался не у дел. Для социолога это уже была до боли знакомая история. И по судьбам своих друзей и знакомых, докторов и кандидатов наук я знал, чем она может закончиться. Только Андрей не начал торговать на рынке Кадака, а развил небольшой семейный бизнес, торгуя иголками и запчастями к швейным машинкам от мировых поставщиков. То есть не бедствовал и был хорошо мотивирован разобраться в эстонских судьбах таких, как он, если не жертв Поющей революции, то русских лидеров движений тех времен.
На том и порешили — мы с Руутсоо были просто очарованы таким подарком судьбы. ”Подарок” уже имел опыт серьезной научной работы и самодисциплину успешного предпринимателя. Когда проявился его мягкий и дружелюбный характер, то сидеть с ним рядом на семинарах или заседаниях кафедры было одно удовольствие. Даже сопереживать его неуклюжим попыткам выступать на эстонском языке мы перестали — ”дружба народов” воссоздавалась сама собой, даже ничего не понимающие по-русски студенты искренне кивали: пусть говорит на родном, хотя могли бы потребовать перейти на английский, которым он владел несравненно лучше.
Я обрел идеального собеседника и коллегу, с которым мог часами обсуждать все, что знал и думал о восточно-европейской революции 1989 года и ее ”поющем” варианте в Эстонии. Он самостоятельно перелопатил практически всю литературу того периода, все, что писали по русской теме западные теоретики и ушлые докторанты, документы политических движений и мемуары участников Поющей революции, включая протоколы политических дебатов в Рийгикогу по русскому вопросу и нелицеприятную переписку европейского комиссара Макса ван дер Стула с эстонским руководством, особенно в дни ”нарвского кризиса” (референдум об автономии Северо-Востока в 1993). И, самое главное, он не прошел мимо темы ”этнического контроля”, которую осуществляют национальные государства в отношении своих меньшинств. Это направление исследований было подхватили, но быстро отложили в сторону такие политологи, как профессор Клара Халлик и молодой эстонец американского происхождения профессор Петтай.
Все было практически готово, проведено и обработано более 30 интервью с известными лидерами политических партий и движений периода 1988-1994 и начата серия академических публикаций, включая ставший уже классическим обзор теории и методов ”этнического контроля” с выводами о последствиях этого контроля для русскоязычного меньшинства Эстонии. Некоторые его статьи до сих пор ждут своей очереди в редакциях ведущих политологических журналов России. Казалось бы, оформи, что уже готово, — и блестящая защита гарантирована.
Но судьба распорядилась иначе — в 2005 году стала быстро раскручиваться новая политическая спираль эскалации, приведшая к ”бронзовым” событиям 2006-2007 годов, и политолога Андрея Ширяева снова затянуло в водовороты политических событий. Разве мог он избежать этой участи, когда даже сама тема его диссертации ”стреляла”, вмиг перестав быть академической, когда результаты государственной политики ”этнического контроля” стали явными самым вопиющим образом? И какая диссертация, когда сама история посылала ему новые вызовы? Нет, не приглашение на баррикады, где и до него и после масса интеллигентов была обречена гибнуть, предавая свое ремесло и скрижали. Тут нет подвоха — его новое ремесло на сто процентов отвечало этому вызову, и парадоксальная логика соблазна потащила его не на баррикады современности, а …в темную глубину веков.
История вдруг ожила для него, засветилась пламенем. Внешне это выглядело невинно, как если бы он, быстро разобравшись с периодом восстановления независимости (реституция 1988-1994), захотел сделать экскурс в историю становления первой Эстонской Республики 1918 года. Но он с легкостью отдал черту коготок. Это было так на него похоже! Как человек научного склада ума он искал в истории закономерности, повторы, циклы, которые, казалось, сами отчаянно подмигивали ему на новом витке.
И он нашел новую жилу! Нащупал на цивилизационном разломе российско-балтийских отношений некую пульсацию новой жизни, пренебрегаемую историками маргинальность, отбрасываемую политиками периодичность событий, смены фаз ”вражды” и ”мира”. Идя по скудным следам фактов, он быстро уперся в эпоху крестоносцев, как он сам с иронией жаловался, самостоятельно переоткрыл эпоху зарождения Европы: возвращение северных крестоносцев домой неслучайно совпало с междоусобицами образования Московского государства. За одно это я бы ему сегодня памятник соорудил.
Андрей помнил о канонах строгой науки, искал аргументы за и против своей гипотезы о русофобских циклах, читал фолианты эстонских историков (не Марта Лаара, конечно), обсуждал с ними эпизоды Ливонской войны и политику Швеции, но избегал моих ядовитых стрел, когда я пытался обсудить норманскую теорию призвания варягов, вернуть его из эпохи Ивана Грозного к домонгольской Европе Новгородской республики.
Пишу так подробно, потому что уверен, что сегодня только ленивый не будет мне доказывать, что у России и Европы — разная судьба. Андрей парировал своим обезоруживающим аргументом: не пропадать же тысяче страниц текстов?! Вот он, дескать, разгребет эту историю с крестоносцами и отдаст на вычитку первые три тома. Тогда, мол, и вернется к записям старых бесед с Пальмом, Шепелевичем, Исраеляном, Семеновым, Кленским и другими.
Когда стало, что не вернется, мы поддерживали его интерес к текущей политике в более облегченных формах — он успел написать два варианта блестящего исторического обзора по проблеме русского образования в Эстонии, ознакомить с ним тезку по ”Русской сборной” профессора Лобова.
Потом Андрей стал жаловаться, что ”голова не варит”, что стремительно устает. Потом закатил ничего не подозревающим друзьям два веселых дня рождения с традиционными перформансами. Потом поехал с сыном на Родину — прощаться с мамой, сестрой и братом. Потом онкологи его выпотрошили и облучили — на этой дозе он еще сохранял здоровое чувство юмора и слабую надежду. Потом ему рассказали всю правду, и он стал считать дни.
За десять дней до своего ухода он приехал обсудить судьбу своего научного архива. Посетовал, что статьи долго лежат в российских редакциях, хотя их обещали опубликовать. Я сказал ему, что мы озаботимся его диссертацией, как своей. Подключим студентов. Опубликуем в университетской серии докторских монографий со всеми примечаниями, предисловиями и послесловиями. Теперь это дело чести не только для русской общины. У нас нет другого такого ученого-политолога.
Надеюсь, старший сын Андрея найдет время и место, чтобы разобрать архив отца и дать почитать коллегам.
А мы будем помнить его здесь и всегда. Пока живы.
От редакции
Delfi скорбит по случаю смерти Андрея Ширяева и выражает глубокие соболезнования родным и близким.
Надеемся, что, хотя из-за тяжкого недуга интервью с ним не состоялось, его последние выводы по теме межэтнических отношений в Эстонии все же найдут свое место в наших публикациях.
Прощание с Андреем Ширяевым состоится 7 мая в 12 часов в Маардуском крематории.
