Почему мы так уверены в своей вине перед детьми?
Другие вспоминают все новые и новые подробности притеснений и преследований, коим подвергались, противостоя советской власти своим синтаксисом.
Вроде бы пережевана последняя колючка в этой чахлой пустыне. Но нет! Оказывается, нужно еще поклониться до земли детям, несущим в мир новое искусство, освобожденное от наших компромиссов и условностей. И вот, подгибая подагрические ноги, прижимая руки к сердцу, изношенному аритмией, пятидесятилетние—шестидесятилетние — и так далее мужи и дамы начинают изображать безумную приязнь, например, к Валерии Гай Германике и ее сериалу "Школа". Или к фильму Василия Сигарева "Волчок". Раздают многочисленные премии и внушают названным кинематографистам уверенность в том, что за ними — будущее искусства.
В этих действиях так много притворства, натуги, желания оказаться на плаву, что иначе как пошлостью все это и не назовешь.
В минувшую пятницу Александр Гордон собрал на "Закрытом показе" в студии Первого канала именно таких восторженных и кающихся кинокритиков и деятелей культуры, чтобы обсудить фильм "Волчок", который ему самому, к чести его будет сказано, совершенно не понравился.
И я не принадлежу к поклонникам творчества Василия Сигарева. Его герои — в пьянстве, грязи, мате, дури, потерявшие человеческий облик, — вызывают ту степень отвращения, которая отменяет жалость. Мне кажется, и в фильме "Волчок" все картины не ужасают, не потрясают, но именно отвращают, настаивая на своей голой документальности.
Напомню в двух словах сюжет: семилетняя девочка пытается добиться любви своей матери. Мать, отсидев семь лет за убийство соперницы, пьет и водит в дом разных мужиков. Когда мужики заваливаются с матерью в постель, девочка помещается у них в ногах. Мать дочку ненавидит, запугивает ее кладбищенскими историями. Колеблется: то ли убить ее, то ли бросить на вокзале. Единственный друг девочки — мертвый мальчик. Она ходит на кладбище и разговаривает с его фотографией. В финале девочка, бегущая за матерью, гибнет, сбитая машиной.
Михаил Швыдкой во время обсуждения сказал, что сам он в эти дни перечитывал переписку Томаса Манна с Германом Гессе, что именно в этой плоскости лежат его человеческие интересы, но все-таки и фильм Сигарева он приветствует, поскольку молодые дебютанты "должны иметь возможность выйти на большую аудиторию Первого канала". Лев Аннинский говорил о том, что фильм Сигарева — рвотное, но рвотное, которое принимать необходимо. Потому что "молоко в России стало черным", и нельзя не принимать сигналов бедствия, посылаемых молодым искусством. Особенно же страстно выступал художник и психиатр Андрей Бильжо. В фильме Сигарева он почувствовал и дуновение Гоголя, и уроки Петрушевской, и увидел философскую глубину. А когда Александр Гордон стал упрекать автора фильма в психологических несообразностях: сначала нам показывают огромный коридор, кухню, бабушкину комнату, а потом оказывается, что девочке негде спать, как только в ногах у любовников,- Бильжо возвысил голос как сугубый психиатр. "Вы недооцениваете важность тактильного общения! Вот к чему стремится девочка!" Большой поборницей фильма оказалась и известный кинокритик старшего поколения Елена Стишова, которая назвала этот фильм историей любви, любви, которую невозможно разрушить.
Робко попытался некий молодой человек заявить, что ему отвратителен мат, что ему омерзительны были сцены с физиологическими подробностями, что психика девочки, сыгравшей главную роль, может быть покалечена… Тут же сам Сигарев при полном одобрении старейшин признался, что и он испытывает большое отвращение к мату, но, так уж получается, что именно матерные слова содержат ту энергетику, без которой нельзя было выстроить картину. А что до психики девочки, то зрителям были продемонстрированы ее молодые и красивые родители — залог сохранности и благополучия ее души и будущности.
...Много и сладостно говорили о насилии в семье, совершенно забыв, что никакой особенной новости в этой теме нет, что гениально, страшно, душераздирающе писал об этом Достоевский, и Сигарев тут, как минимум, не первооткрыватель... И очень хотели понравиться молодым. Молодые мрачно говорили: "Надо открывать свои сердца!" И еще: "После нашего фильма многие отцы вернулись в семьи. А один мужчина, который восемь лет не виделся с дочерью, поехал к ней прямо после сеанса!" С таким аргументом можно только отправиться перечитывать Зощенко или Хармса.
В финале Александр Гордон с грустью сказал еще раз, что фильм ему кажется плохим, замкнутым на самого себя, не адресованным зрителю. Что в нем очень много спекуляций — кто же не пожалеет красивую девочку на экране, которую не любит пьяная мать?!
А я все время думала вот о чем: нельзя лестью сшивать отношения поколений, нельзя лестью заслужить уважение молодых, нельзя умиляться невежеству или соглашаться, что мат — единственный носитель художественной энергетик... Притворство рано или поздно разоблачается, а последствия бывают ужасными...
