У меня самой нет, практически, ни строчки о том месте, где я прожила всю жизнь, другие города попадают в стихи – Питер, Киев, Венеция, Рим…
О подобном феномене писал Генрих Бёлль в рассказе «Город привычных лиц»: он писал о Кельне, который никогда не становился для него предметом литературы, в Кельне он жил, думал, помещая персонажей своего воображения в другие пространства.
Наверное, всякий пишущий знает, что почти невозможно вдохновиться привычным, знакомым, виденным тысячи раз, зато туристический случайный взгляд легко выхватывает стихотворные строчки из любой экскурсии. В новом месте по-другому осознаешь самого себя, вписываясь в чужой пейзаж, и сам становишься несколько иным, возникает смелость и азарт первооткрывателя.
У Евгения Рейна много стихов о Таллинне:
Как-то, приехав в Таллинн, Женя рассказал, что в этих поразительных стихах речь шла о талантливейшем режиссере Илье Авербахе, который назван Сережей Васюковым потому, что тогда совершенно не ясно было, что еще из него получится, кем он по-настоящему станет, и нельзя было выносить какой-то приговор, пророчить будущность, вот и присвоен был ему смешной псевдоним.
Наверное, события этих стихов могли произойти где угодно, не обязательно в Таллинне, но все-таки чувствуется в них та «аксеновская» западность и свобода, которая в советские времена была связана именно с нашим городом. И история любви, так по-западному начавшаяся – бледная бессонная брюнетка на высоких каблуках (как мучительно было идти на шпильках по булыжникам, гвоздики вонзались в просветы между камнями, и крохотные набойки оставались там навсегда), хозяйка дел и слов, – заканчивается по-российски конфорками и носками.
Нет, конечно, это все могло произойти только в Таллинне. Сюда часто приезжал Рейн, охотно и отменно переводил эстонских поэтов. Его все знали. И при этом он всегда был в опале. Его не печатали, а когда вышла его первая книга, то ему уже было около пятидесяти лет. Слава была яркой, но очень короткой, потому что вскоре начались времена, в которых поэзии не было места.
Он приехал в Таллинн с выступлением, но на его вечер пришло всего человек сорок. Здесь ему было больше нечего делать. Но в стихах он опять и опять возвращался:
Сегодня Евгений Рейн – поэт огромной лирической силы – стал чаще персонажем анекдотов о жизни шестидесятников. Он сам отчасти в этом повинен: обожает придумывать и рассказывать истории, которые столь смешны и неожиданны, что их все время у него крадут друзья-литераторы и выводят его самого в своих произведениях в самом неприглядном и карикатурном виде.
Его стихи высоко оценивали Пастернак и Ахматова, Олеша и Катаев, им восхищался Бродский. Сейчас Евгений Борисович – профессор Литературного института, приезжает из Переделкина раз в неделю в Москву на свой семинар, а так по большей части сидит за городом и пишет. Это грустно: он был задуман Богом для шумной славы, огромных аудиторий и жарких преклонений; где-то судьба сбилась с ритма, не попала в такт.
Он потрясающе читает свои стихи, наполняя воздух гулом, эхом, громом.
Открыла сейчас наугад его «Избранное» и попала на стихи «Озеро Пюхаярв»:
Перечитывая Евгения Рейна, еще и еще раз убеждаешься, что только стихи – норма русского языка.
