Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, будет ли «русский» член Европарламента, не будет ли «русского» члена – нам сегодня не ведомо. По слову президента Тоомаса Хендрика Ильвеса, как заемщики, так и заимодавцы проявили жадность, и выборы превратились в кампанию по купле-продаже.

Вообще в нашей жизни слишком много политики, которой мы не занимаемся, но которая активно занимается нами. Вот и «праздничная» речь президента напомнила мне «последнее прости» у гроба безвременно почившего спонсора, гордое имя которому Эстонский Народ: «Кризис, при котором у народа просят понимающего отношения, предполагает, что каждый несет свою ношу. Это одно из значений понятия “солидарность”».

Именно поэтому сегодня обойдемся без политики настолько, насколько это вообще возможно. Президент вовремя напомнил нам, что «достойная жизнь не состоит из денег и вещей, товаров класса “люкс” и злорадства». От себя добавлю, что достойная жизнь определяется не только достойным настоящим, но еще и достойным прошлым. Без достойного прошлого и настоящего нет достойного будущего.

Путешествие в прошлое

Десять лет назад вместе с женой на видавшем виды фордике и со старенькой видеокамерой мы отправились в путешествие по северянинским местам в России.

Миновали Нарву, заехали в сонную деревню Комаровка, где в 30-е годы проходила граница между Эстонией и Россией. Именно в Комаровке Игорь-Северянин потерял свою Россию, которую так и не смог заслужить при жизни. Никаких следов Юрьевского мирного договора в Комаровке нет. Во всяком случае, тогда не было. И тогда и сейчас мне хотелось бы видеть в Комаровке если не обелиск в древнеегипетском стиле, то хотя бы скромную мемориальную доску на двух языках: «В 1920 году здесь навсегда пролегла граница между Эстонской Республикой и Российской Федерацией».

Из Комаровки через Ямбург, переназванный в честь знаменитого эстонского бандита в Кингисепп, мы отправились в Веймарн на мызу Пустомержа. На мызе в начале прошлого века Игорь-Северянин снимал дачу у старенькой княгини Оболенской. В начале прошлого века здесь было хорошо: тенистый парк с вековыми деревьями, глубокая речка, полная рыбы, покой и воля. Последнее, по слову другого поэта, нам заменят счастье. Игорь-Северянин был счастлив здесь. Чтобы понять это, достаточно прочесть его стихи, помеченные Веймарном и Пустомержей.

Потом, конечно, пришли большевики. Молодого князя расстреляли. Мызу национализировали. После большевиков пришли немцы, не скажу нацисты, но большую часть парка вырубили на дрова, а мызу спалили. После немцев в местный совхоз ссылали из Ленинграда нетрудовой элемент, основательно загадивший окрестности бывшей мызы. Речка, заваленная хламом, обмелела и затянулась песком, рыба пропала.

Поразительно, но в Пустомерже мы застали в живых внучку горничной, которая в начале века служила у княгини Оболенской. Вера Васильевна вообще ничего не слышала об Игоре-Северянине, но хорошо помнила рассказы бабушки о семействе Оболенских. Нам она показала каретник, описанный поэтом, – пожалуй, единственное, что сохранилось от тех времен.

Из Веймарна наша дорога лежала в Елизаветино, где мы рассчитывали найти деревеньку Дылицы, с которой у поэта было связано сразу два романа, оставивших заметный след в его творчестве. С Дылицами связана Елена Новикова – знаменитая Мадлэна, даровавшая поэту всероссийскую славу, и Елизавета Гуцан, родившая ему сына.

Елизаветино было знаменито своим парком и охотничьим дворцом Елизаветы Петровны, однако название свое станция и поселок унаследовали не от императрицы, но от другой хозяйки, владевшей дворцом в середине XIX века. Дылицами оказалась деревенька в одну улицу, вытянувшуюся вдоль дворцового парка. Дворец мы обнаружили в совершенном запустении, без крыши, с торчавшими из стен перекрученными в огне двутавровыми балками. На лугу прямо перед парадным крыльцом отдыхала корова. Дворцовый пруд зарос осокой, гладь воды затянуло ярко-зеленой болотной ряской.

В 2003 году дворец был отреставрирован, пруд и парк приведены в порядок, но всей этой красоты уже нельзя было увидеть просто так, потому что она была обнесена трехметровым бетонным забором. Любопытно, что на доступной в интернете спутниковой карте вместо дворца и парка дырка. Частное владение? Секретный объект?

В нашем путешествии мы руководствовались исключительно стихами Игоря-Северянина, которые сверяли с двумя старыми картами – российской и немецкой. Как это ни покажется странным, везде мы легко отыскивали приметы местности, описанные поэтом. Даже упомянутая в стихах «пятая горка», по направлению к которой «был сделан сын» Елизаветы Гуцан, оказалась и не горкой вовсе, а целой деревней Пятая горка с живописными развалинами овальной, как говорят, казачьей церкви.

Гатчина

По-настоящему я познакомился с Гатчиной в 1999 году, хотя бывал здесь и раньше. Когда мы добрались до Гатчины, то бродили по парку, находя места, описанные в стихах. Стихов, навеянных Гатчиной и ее окрестностями, в творчестве Игоря-Северянина много. По формальным причинам можно было бы отбросить стихи, написанные в Пудости на мызе Ивановка, но будем иметь в виду, что поселок, в котором находилась мыза, расположен при слиянии рек Ижоры и Парицы на границе Гатчинского парка. Сегодня еще можно при большом желании попасть из Пудости в Гатчину водным путем, на лодке - именно так, как это описано в романе Игоря-Северянина «Падучая стремнина». Можно пройтись по парку пешком до самого дворца. А большая просека безошибочно выведет в центр современной Гатчины.

В общем, в 1999 году мы увидели Гатчину совсем другими глазами. В музее мы уговорили научного сотрудника Ирину Рыженко поехать с нами в Пудость на поиски неоднократно описанного в стихах Игоря-Северянина охотничьего дворца Павла I. И что самое удивительное, мы его нашли – настоящий XVIII век! Правда, это был не совсем дворец, скорее охотничий павильон. Мы даже устроили пробные раскопки, чтобы оценить глубину культурного слоя. Оказывается, на этом месте некогда стоял деревянный павильон, в котором Павел Петрович останавливался во время охоты. Он приятельствовал с мельником Штакеншнейдером и часто бывал у него на мельнице (павильон и мельницу разделяла только река). Именно здесь Павел Петрович получил известие о смерти матери. В память о том, где именно он стал императором, Павел I на собственные средства построил в тех же пропорциях на месте деревянного павильона каменный, облицованный желтым парицким камнем, точно таким же, как и гатчинский дворец.

После нашего отъезда музейные работники осмотрели и описали находку, тесно связанную с российской историей. В 1999 году можно было видеть три стены охотничьего домика Павла I, сегодня - только остатки фундамента, на которых в 2003 году я подобрал на память кованый крюк для ставни. На спутниковой карте и сегодня еще можно разглядеть место, где стоял охотничий домик. За речкой видна мельница Штакеншнейдера – тоже XVIII век. В 1999 году она была цела и в хорошем состоянии, а в 2003 году после пожара уже стояла без крыши и окон. Теперь на карте видна новая крыша. Зато от «Розовой дачи» архитектора Андрея Штакеншнейдера, отстроившего едва ли не половину Петербурга XIX века, которая два столетия стояла по соседству, не осталось и следа, хотя она и охранялась государством.

Стихи Игоря-Северянина, написанные на мызе Ивановка – это тоже стихи, навеянные Гатчиной и написанные в Гатчине. Поэт называл Гатчину музеем своей весны. Именно здесь он познакомился со своей первой настоящей любовью – дочерью сторожа при соборе Петра и Павла Евгенией Тимофеевной Гуцан – легендарной Златой. Здесь, в сторожке дворника, он пьянствовал с ее отцом – отставным унтер-офицером. Без всякого сомнения, с Гатчиной связан цикл военно-морских патриотических стихов, с которыми поэт в феврале 1905 года дебютировал в русской литературе. В Гатчине он познакомился с поэтом старшего поколения Константином Михайловичем Фофановым, и это знакомство наложило отпечаток на всю его жизнь.

Памятники русской культуры

Вспомнил я об этом романтическом путешествии в прошлое, потому что начал потихоньку раскручиваться рассчитанный на два года проект «Памятники русской культуры в Эстонии, Латвии и Литве». К весне, очевидно, будет готово два предварительных каталога – в печатном и электронном виде.

Если в России исторические памятники исчезают стремительно и бесследно, то в странах Балтии они исчезают еще и безмолвно. Кто теперь помнит, что у парадного крыльца Дома офицеров флота стояли две морские пушки? И хотя пушки мэрия обещала вернуть после реставрации на место - их нет как нет. Красивые муляжи кто-то счел проявлением милитаризма, неуместным под стенами «центра русской культуры».

Необратимо разрушается военно-морская крепость Петра Великого – память российского фортификационного искусства. В нее бы экскурсии водить, но доступные для осмотра помещения превращены в свалки бытовых отходов.

Второй эшелон немецкой оборонительной линии Tannenberg в Синимяэ приватизировали борцы за свободу Эстонии в форме Waffen SS, а ведь это тоже незаслуженно поруганное место славы наших предков. Говорят, что в истории Второй мировой войны на этой линии обе стороны понесли рекордные для всего театра войны потери в пересчете на один километр фронта.

Перечень утраченных или находящихся в процессе разрушения объектов русской культуры можно продолжать и продолжать. Кризис, о котором нам так эмоционально и своевременно напомнил президент, еще не достиг своего апогея, но можете не сомневаться в том, что, когда он закончится, мы многого не досчитаемся. Кстати, конституция ничего не говорит о сохранении на века памятников русской культуры на территории Эстонии.

Работу в проекте мне пришлось начать с ныне не существующих объектов: памятника Петру Великому в Таллинне и его дома в Нарве, разрушенной в годы войны Владимирской церкви в Усть-Нарве, изуродованного монумента на могиле освободителей Таллинна, разрушающейся на глазах могилы командира легендарного фрегата «Аврора» адмирала Изыльметьева, чье имя не раз отмечено на географической карте Дальнего Востока. И таких памятников и памятных мест, исчезающих из памяти и с карты Эстонии, не счесть.

К моему удивлению, из желающих принять участие в проекте, не говоря уже о волонтерах, очереди не сложилось. Зонтичные общественные организации типа СОРСЭ к проекту интереса не проявили, хотя и знали о нем уже давно. Помнится, был даже бывший шоумен, публично заявивший о том, ччто организация, от имени которой он выступает, собирает идеи в рамках трехсотлетия русского культурного наследия в Эстонии. Прокукарекал, конечно, а там хоть не рассветай…

Что мы оставим нашим детям? Вероятно, учебники Марта Лаара и «Прощай, XX век!» Хардо Аасмяэ. Как они сегодня знают о своей истории по тевтонским хроникам, так и нашим потомкам завещано узнать о русской культуре в Эстонии по трудам современных фальсификаторов истории.

Как тихий незлобивый народ – maarahvas – в тевтонских хрониках предстает подлым и кровожадным языческим племенем, так и мы с вами когда-нибудь превратимся в памяти наших потомков в кровожадных оккупантов и подлых колонистов. Подобно тому, как один немецкий барон высасывал молоко из грудей эстонских крестьянок, так и мы будем на страницах будущих хроник питаться кровью эстонских младенцев. Так есть ли жизнь на Марсе? Или там ее тоже нет?

Поделиться
Комментарии